Работы по психиатрии - Карл Юнг

Своеобразную роль у нашей больной играют слуховые галлюцинации. Днем она разрабатывает свои желания в бодрствующем состоянии, ночью же - в сновидениях. Это занятие, очевидно, доставляет ей удовольствие, ибо оно развивается согласно ее внутренней склонности. Тот, кто думает в совершенно определенном и строго ограниченном направлении, должен с подобной же настойчивостью вытеснять всякую противоположную мысль. Мы знаем, что человек нормальный или наполовину нормальный - человек настроения, хотя он довольно долго может оставаться в одном и том же настроении; но это состояние большей частью внезапно, с почти стихийной силой, нарушается возникновением иных кругов мыслей. В сильнейшей степени это выражено у истеричных пациентов с отколотым сознанием, у которых одно настроение нередко внезапно сменяется противоположным. Предвестниками наступления противоположного настроения часто являются галлюцинации или другие автоматизмы, ибо всякий отколовшийся комплекс обычно нарушает деятельность другого занимающего сознание комплекса, подобно тому как невидимая планета нарушает путь планеты видимой. Чем сильнее отколовшийся комплекс, тем сильнее будут проявляться и автоматические расстройства. Лучшими примерами могут служить так называемые телеологические галлюцинации; приведу три примера из моего личного опыта.

1. Пациент в первой стадии прогрессивного паралича; в отчаянии он хотел покончить с собой, выбросившись из окна. Он вскочил на подоконник, но в эту минуту перед окном вспыхнул необычный свет, который прямо отбросил его в комнату.

2. Психопат, которому надоели жизненные неудачи, хотел совершить самоубийство, вдыхая газ из открытого крана. В течение нескольких секунд он усиленно вдыхал газ, но вдруг почувствовал, что тяжелая рука схватила его за грудь и бросила на пол, где он постепенно оправился от испуга. Эта галлюцинация была настолько ясна, что на другой день он показал мне место, за которое его схватили пять пальцев таинственной руки.

3. Русский студент-еврей, впоследствии заболевший параноидной формой раннего слабоумия, рассказал мне следующее. Под влиянием величайшей бедности он решился однажды принять христианство, несмотря на свою ортодоксальность и на религиозный страх, затруднявший этот шаг. Однажды, после того, как ему пришлось много дней голодать, он, не без тяжелой внутренней борьбы, принял окончательное решение креститься; с этой мыслью он заснул. Во сне ему явилась мать и остерегала его от этого шага. Проснувшись, он, под влиянием виденного сна, вновь поддался религиозному страху и не мог решиться на крещение. Так он промучился еще несколько недель, но нужда, наконец, заставила его вернуться к мысли о принятии христианства. На этот раз он думал об этом с большей настойчивостью. Однажды вечером он решил на следующий день официально заявить о своем намерении. Ночью мать его снова явилась ему во сне со словами: "если ты перейдешь в христианство, я задушу тебя". Этот сон так напугал его, что он окончательно отказался от своего намерения и, во избежание нужды, решился на переселение. В этом случае мы видим, как вытесненные религиозные сомнения, воспользовавшись сильнейшим символическим аргументом - уважением к покойной матери - оттеснили личный комплекс.

Психологическая жизнь всех времен изобилует подобными примерами. Как известно, и демон Сократа также играет телеологическую роль. Вспомним, например, анекдот, по которому демон предостерег философа от стада свиней. (Флурнуа также приводит подобные примеры). Сновидение, галлюцинации в бодрствующей жизни также есть не что иное, как галлюцинаторное изображение вытесненных комплексов. Мы видим, что отщепленные мысли обладают вполне отчетливым стремлением настойчиво являться сознанию галлюцинаторным образом. Поэтому не вызывает удивления, что у нашей больной все противоположные вытесненные комплексы действуют на сознание путем галлюцинаций. Поэтому их голоса обладают преимущественно неприятным содержанием с оттенком ущерба. Болезненные изменения ощущений и другие автоматические явления также отличаются неприятным характером.

Как обычно, мы обнаруживаем у пациентки наряду с комплексом величия и комплекс ущерба. Но к ущербу относится и нормальная корректировка причудливых идей величия. Существование второй корректировки кажется возможным априорно, ибо мы находим у больных, которые умственно и психически сохранились значительно хуже, чем наша больная, некоторые остаточные признаки более или менее развитого сознания болезни. Корректировка, разумеется, противоположна совершенно заполняющему сознание комплексу величия; должно быть, поэтому она галлюцинаторно влияет из вытесненного состояния. Представляется, что дело именно так и обстоит - по крайней мере, некоторые наблюдения говорят в пользу такого утверждения. Когда пациентка говорила мне о том, каким несчастьем явилась бы для всех людей ее смерть, как "владетельницы мира", до "выплаты" - "телефон" внезапно сказал: "вовсе не было бы жалко; в таком случае просто выбрали бы другую владетельницу мира".

При ассоциировании неологизма "миллион Гуфеландов" пациентке постоянно мешало отключение мыслей, и я, вследствие этого, долго не мог разобраться в ее словах; тогда "телефон" внезапно воскликнул: "пусть доктор не мучается над этим!" При подборе ассоциаций к слову "Zaehringer", который тоже давался пациентке с трудом, "телефон" сказал: "она смущена и поэтому не может ничего сказать". Когда пациентка однажды во время анализа заметила, что она Швейцария, и я при этом не мог удержаться от смеха, телефон сказал: "это уж слишком". При неологизме "Мария Тереза" у пациентки особенно часто случались задержки, так что я долго не мог ее понять. Дело оказывалось положительно слишком сложным. И тут произошел следующий диалог. Телефон: "Ты ведь водишь доктора по всему лесу!" Пациентка: "Да, потому, что это так далеко заходит". Телефон: "Ты слишком уж умна".

При неологизме "император Франц" пациентка начала говорить шепотом, что она часто делала, и тогда я ошибочно понимал ее слова. Поэтому ей приходилось громко повторять многие свои фразы. Это меня раздражало, и я нетерпеливо велел ей говорить громче; пациентка так же раздраженно ответила. В эту минуту телефон воскликнул: "теперь они еще вцепятся друг другу в волосы!"

Однажды пациентка с пафосом сказала: "я - замыкающий камень свода, монополия и Колокол Шиллера". Телефон заметил: "это так важно, что от этого распадутся все ярмарки".

В приведенных примерах телефон играет роль иронически комментирующего зрителя, который убежден в малой значимости болезненных фантазий и поэтому свысока насмехается над утверждениями пациентки. Эти голоса напоминают олицетворение иронии, направленной против нее же самой. К сожалению, несмотря на все мои усилия, я имею в своем распоряжении слишком мало материала, чтобы точнее охарактеризовать эту интересную отколотую личность. Но скудный материал все же позволяет предположить, что наряду с комплексами величия и ущерба существует еще некий комплекс, сохранивший определенную нормальную критику, но оттесненный от воспроизведения комплексом величия, так что непосредственные отношения с ним невозможны. (У сомнамбул, как известно, можно, например, при помощи автоматического письма установить прямые отношения с подобными отколовшимися личностями.)

Эта кажущаяся тройственность заставляет задуматься не только над психологией, но и над клиникой раннего слабоумия. В нашем случае общение с внешним миром зависит от комплекса величия. Оно может быть почти случайным. Нам известны многие случаи, где воспроизведение находится во власти комплекса ущерба и где мы поэтому встречаем в крайнем случае лишь намек на идеи величия. Бывает, наконец, и так, что в верхних слоях сознания сохраняется известный исправляющий, иронизирующий, полунормальный остаток личности, нашего "я", в то время как другие два комплекса разыгрываются в области бессознательного и проявляются лишь посредством галлюцинаций. По этой схеме может временно изменяться и единичный случай. У Шребера, например, мы видим при выздоровлении возвращение исправляющего остатка "я".

Заключение

Я не могу надеяться, что создал нечто окончательное на основе приведенных выводов; для этого область проведенных изысканий слишком широка и слишком еще темна. Выполнение одним лицом, в течение немногих лет, всех экспериментальных работ, которые могли бы подтвердить мои гипотезы, далеко превзошли бы силы одного человека. Я вынужден довольствоваться надеждой, что вышеприведенный, по возможности тщательный, анализ случая, причисляемого нами к раннему слабоумию, до известной степени даст читателю представление о наших воззрениях и нашей работе. Если он при этом примет во внимание основные мысли и экспериментальные доказательства моих "Диагностических исследований ассоциаций", то он, пожалуй, сможет составить себе ясное представление и о том, с какой психологической точки зрения мы рассматриваем патологические психические изменения при раннем слабоумии. Я полностью сознаю, что вышеописанный случай лишь частично подтверждает суждения, изложенные в предыдущих главах, ибо он является примером только известного рода параноидной деменции. Как нам представляется, он не касается широкой области кататонии и гебефрении. В этом отношении мне приходится утешить читателя обещанием дальнейших дополнений к "Диагностическим исследованиям ассоциаций", которые, вероятно, будут содержать еще несколько экспериментальных работ по психологии раннего слабоумия.