Твердыня тысячи копий - Энтони Ричес

Он развернул Гадеса вольтом налево и повел отряд вниз, на равнину. Вскинув левую, здоровую, руку и тем самым командуя, чтобы люди не отставали, Феликс в конце отлогого склона позволил вороному самостоятельно подняться в сокращенный галоп, лишь изредка поправляя ход скакуна едва заметным нажатием шенкелей. Позади него, не выбиваясь из цепи, Марк коленями придерживал своего серого и даже слегка оттягивал за поводья его голову, чтобы тот не ринулся на врага прежде времени. Поглядывая по сторонам, он по левую руку видел Арминия, который трясся на Колоссе с видом человека, не знающего, что испытывать: то ли восторг, то ли ужас. Кадир держался справа от своего центуриона, черты хамианца были преисполнены чуть ли не упоения. Его гнедая тоже без понуканий ускорила аллюр, чтобы не отставать от соседей. Кавалерийская цепь уже полевым галопом неслась по равнине между холмом и трактом, сокращая разрыв до варваров – а те, застыв на месте при первых звуках тяжелого конского топота, обнажили мечи, готовясь встретить атаку. В сотне шагов от цели Феликс опустил руку, показывая на врага, и проревел почти нечленораздельную команду:

– Петриана-а-а!.. В ата-аку!..

Словно во рту и не было больно от удил, серый послушно, без помарок выполнил команду Марка, который подергиванием за мундштук на миг собрал лошадь, чтобы затем послать ее в карьер, который вынес центуриона вперед, за развернутый атакующий строй. Всадник с конем будто слились в полете; Марку едва хватило времени, чтобы выбрать себе цель среди месива из вопящих ратников. Всадив наконечник кому-то в горло – скорее из чистого везенья, нежели по точному расчету, – молодой сотник успел на ходу выдернуть пику и, презирая страх, под рев чужой боли и гнева, прорвал вражеские порядки, расшвыривая тела. Подняв серого на дыбы в развороте, он уже готов был ринуться обратно, как в глаза бросилась беда, случившаяся с Арминием. Его Колосс, пересекавший тракт, поскользнулся на мокрых булыжниках и, сбивая варваров, сам повалился на бок, придавив германца тяжеленным крупом. Мало того, когда могучий конь вскарабкался на ноги, он случайно угодил копытом в шлем своему беспомощному хозяину, отчего тот отлетел на обочину. Варвары, на мгновение опешившие при грузном падении лошади, сгрудились вновь и уже заносили над головой клинки, предвкушая легкую добычу.

Марк инстинктивно опустил щит и, осадив серого, спешился левой ногой через круп. В свою очередь поскользнувшись на мокром дерне, центурион на секунду припал на колено, но тут же вскочил. В паре сотен шагов к северу Мартос со своими лазутчиками уже успел перейти с бега на шаг, озираясь на увязших в сече сельговов, которых топтала и колола римская кавалерия. Луго, в который раз предоставленный самому себе, оказался проворнее других. Выхватив длинный меч, он с ревом ринулся обратно, на заклятых врагов. Ближайшие к нему ратники-сельговы обернулись – но поздно: один из них уже оседал с распоротым брюхом, другой валился навзничь, фонтанируя кровью из носа, размозженного кулаком великана.

Ринувшись на выручку к недвижно лежащему другу, Марк лихорадочно перебирал в голове варианты. Варвары же, обступив германца, были готовы обрушить свои мечи на оглушенного до беспамятства человека. На бегу швырнув пику в ближайшего к Арминию сельгова – и промахнувшись на добрую ладонь, – центурион тем не менее выиграл несколько драгоценных секунд, заставив сгрудившихся варваров отпрянуть. Обнажив оба меча, Марк с ревом накинулся на полдесятка ратников. За ту долю секунды, которая потребовалась им, чтобы оценить степень угрозы, мимо промчался кто-то из римских всадников, опытной рукой поразив одного из сельговов. Корчась в предсмертной агонии, тот рухнул поперек Арминия. И тут подоспел Марк, окруженный сверкающими дугами полированного железа. Спатой полоснув по поджилкам ближайшего к себе воина, сотник поднырнул под дикий замах другого и всадил ему короткое лезвие гладиуса в подвздошье. Враг попятился, оседая на землю; из его брюха в облаке вонючего пара вываливались кишки. На смену павшему сразу заступил новый боец, чей удар пришелся вскользь по гладиусу Марка, задев предплечье. Перекосившись от боли, центурион взмахнул спатой, раскроив бритту руку в локте, однако тут по шлему Марка врезал кто-то еще. Удар, к счастью, вышел не прямым, и железо выдержало, не дало мечу расколоть череп, однако звезды в небе Марк все же увидел. Отброшенный на пару шагов назад, он не мог теперь защитить Арминия, однако на выручку уже прорвался Луго, которому пришлось бежать вдоль колонны, где его могли убить не только варвары, но и конники Петрианы, приняв за сельгова.

Орудуя длинным двуручным палашом, Луго застал ратников врасплох, вынудив их броситься врассыпную, когда его тяжелый меч чуть ли не надвое развалил туловище одному и снес полчерепа другому. Первый бедолага тряпичной куклой упал на булыжную мостовую тракта, второй закатил белки глаз, оседая рядом. Тем временем Марк, тряся головой и вовсю моргая после контузии, вскинул оружие и шагнул вперед, чтобы встретить парочку, которая охотилась на него. Тут справа, на самом краю поля зрения, какое-то движение принудило его повернуть голову, – и он с места отпрыгнул назад, успев лишь крикнуть:

– Луго! Ложись!

В громовом топоте копыт на сельговов обрушилась половина конной декурии. Один из всадников на полном ходу сшиб какого-то ратника, когда тот лицом встретил медный умбон на щите кавалериста, и уже через секунду Марк оказался один среди разбросанных тел. Откуда-то с равнины доносился настойчивый зов горна, требовавший приступить к сбору пленников, коль скоро схватка по большому счету была завершена. Центурион оглянулся по сторонам, про себя поражаясь, до чего опустошительной вышла атака петрианских конных бойцов, сумевших за столь короткое время отвести смертельную угрозу от бесчувственного германца. Шатаясь на ватных ногах, он приблизился к тому месту, где копошился приходящий в себя Луго. Пару раз подергав здоровяка Арминия за плечо, Марк тяжело осел рядом.

К середине утра пыточный мастер вениконов счел, что наконец подобрал ключик к молчавшему декуриону. Заправляя напоследок свой профессиональный инструментарий – скорее ради чисто психологического эффекта, который производило шипение ножевой кромки на бархатистом оселке, – он тихонько докладывал Друсту:

– Мой повелитель, это редкостный воин. Жестоковыйный упрямец, чьей силой воли гордилась бы твоя дружина, появись он на свет в нашем племени. Я уже причинил ему великую боль, а он в ответ на все мои старания лишь покряхтывал. Конечно, я мог бы мучить его сильнее, скажем, занялся бы мускулами, которые приводят в действие руки и ноги… превратил бы его в калеку… отпилил все, что составляет мужское достоинство, затем ослепил бы… Тебе достаточно приказать. – Он бросил взгляд на римлянина, чьи глаза горели вызовом, после чего продолжил: – Но если честно, я сомневаюсь, что это его сломает, к тому же смерть от потери крови наступит быстро и не даст твоим людям насладиться долгими криками врага.