Дивеево. Русская земля обетованная - Леонид Бежин

А раз Пасха вечная, то и смерти нет…

Глава третья. Сделать старца святым: Николай II и Победоносцев

Мощи старца Серафима были обретены и сам он прославлен, причислен к лику святых в июле 1903 года – через семьдесят лет после его праведной кончины. Собственно, могли бы причислить и раньше, ведь православная Русь давно истомилась в ожидании: нива созрела, «жатва побелела», говоря евангельским языком. Сроки исполнились – пора! И первыми возвестили об этом божьи избранники, прозорливцы, чутьем угадывавшие зовы небесные, веления высших сил, – от Иоанна Кронштадтского до Паши Саровской. Возвестили по-разному – и обмолвками, оговорками, причудливыми жестами, уклончивым намеком, замысловатой притчей, загадочной присказкой и высказыванием напрямую, в лицо, язвящим упреком и укоризной.

Автор «Летописи» Серафим Чичагов в своих воспоминаниях рассказывает о посещении им в Дивееве блаженной Паши: «Меня проводили к домику, где жила блаженная Прасковья. Едва я вошел к ней, как она, лежавшая в постели (была очень старая и больная), воскликнула:

– Вот хорошо, что ты пришел, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты передал государю, что наступило время открытия его мощей и прославления.

Я ответил Паше, что по своему общественному положению не могу быть принят государем и передать ему в уста то, что она мне поручает. Меня сочтут за сумасшедшего, если я начну домогаться встречи с императором. Я не могу сделать то, о чем она меня просит. На это Паша сказала:

– Я ничего не знаю, передала только то, что мне повелел преподобный.

В смущении я покинул келью старицы…»

В смущении и – полнейшей растерянности, добавим мы, поскольку старец Серафим призвал, востребовал его, но что было делать дальше при тех ограниченный возможностях, которыми он располагал, отсутствии громких титулов, регалий и наград, скромном положении в обществе? Да и как обойтись без связей и знакомств при дворе? Но, видно, призвавший не оставил его без своей благодатной помощи, ниспосланного свыше вразумления. Сама счастливая идея составить «Летопись», осенившая – вдруг! – Серафима Чичагова, была явным ответом на этот призыв. А как еще он мог достучаться до царя, чтобы выполнить переданный Пашей наказ Серафима! Только послать ему книгу в надежде, что царь, заинтересовавшись, ее раскроет, а, возможно, и прочтет.

И изданная в 1896 году «Летопись» была прочитана государем. Кроме того, она, безусловно, повлияла на общественное настроение, мнение многих влиятельных лиц, сыграла свою роль, ускорила ход событий. Поэтому роль Чичагова как представителя русского священства здесь неоспорима, очень и очень важна, хотя Победоносцев в письме к Юсуповой и называл его великим интриганом. Называл с запальчивостью, поскольку считал прославление ненужным, несвоевременным, опасным, даже вредным и всех несогласных с этим подозревал в тайных происках, коварных интригах, закулисных махинациях. Серафим Чичагов же несмотря на это упорно и настойчиво добивался своей цели.

Но еще важнее, может быть, то, что еще до официального прославления старец Серафим уже был признан святым и канонизирован по тем негласным законам, которые правят горячей народной любовью и привязанностью.

В народе давно уже поклонялись старцу как святому, молились перед его самодельными, простенькими, без золоченых окладов иконами, совершали паломничества «ко гробу», просили о заступничестве, помощи, исцелении недугов. Да и в царской семье почитали старца со времен Александра II, когда мантией Серафима была вылечена от перепончатой жабы Великая княжна Мария Александровна, совсем еще девочка, а то и раньше. Да, раньше – если верить преданию о том, что Александр I посетил его Саровскую келью незадолго до Таганрога, где он по официальной версии скончался (хотя молва отождествила его впоследствии с сибирским старцем Федором Кузьмичом), и наедине с ним долго беседовал. Провожая же его, Серафим произнес: «Сделай, царь, как я сказал».

Во всяком случае, таково предание.

К тому же супруга Николая II Александра Федоровна надеялась, что по молитвам Серафима Господь – после четырех дочерей – даст ей сына, будущего наследника престола, и царь разделял эти надежды. По словам С.Ю. Витте, царь и царица «были уверены, что Саровский святой даст России после четырех Великих княжон наследника». Поэтому Николай II торопил, настаивал на скорейшем принятии решения, но Синод тянул, откладывал, держал решение под сукном. Из членов Синода никто не был против, – пожалуй, кроме Победоносцева, его обер-прокурора (хотя и тот при всем своем воинственном и непримиримом настрое не столько явно противился, сколько осторожничал), но все как-то не складывалось, не ладилось, одно с другим не совпадало. Скрипели перья, писались бумаги: запросы, прошения, докладные. Сновали по коридорам нарочные, посыльные и курьеры. Запечатывались и распечатывались конверты. С хрустом ломались печати, крошился сургуч на зеленое сукно стола. И, словно заспанная кошка на печи, позевывала и выгибала спину извечная русская волокита.

Мощи старца Серафима были обретены и сам он причислен клику святых в июле 1903 года

Совсем незадолго до прославления царя еще отговаривали: мол, Саров – это такая даль, глухомань, бездорожье, рытвины да ухабы, неудобства, грязные бабы, сопливые дети, гостиницы с клопами. Да и зачем ехать, если кроме костей… гм… там, собственно, ничего не найти.

Всего этого, возможно, вслух и не произносили, но глаза отводили, переминались с ноги на ногу, в бороды покашливали, явно намекая на всем известное, втихомолку обсуждаемое обстоятельство. Признаться, обстоятельство весьма щекотливое, несколько даже неудобное. Собственно, царь Николай и сам был осведомлен (ему, разумеется, докладывали), что по выводам авторитетной комиссии, посланной освидетельствовать мощи, тело почившего нетленным, увы, не сохранилось – уцелели лишь кости, что по церковным канонам, конечно, не ставит под сомнение его праведность, так сказать высоту подвига, нравственное величие, но все-таки, знаете ли… хотелось бы… да и народу придется растолковывать, разобъяснять – не всякий поймет… начнутся всякие разнотолки… В стране же и так смута, брожение, либеральная свистопляска, газетная трескотня, стоглавая революционная гидра поднимает голову, рабочие бастуют, агитаторы листовки на фонарных столбах расклеивают, террористы бомбы порохом начиняют…

Вот и в Синоде такое настроение, что лучше бы обождать, повременить. Ну, пролежали эти кости восемьдесят лет в земле и еще пролежат. Тем временем же, глядишь, что-то и переменится. Волокита в таких случаях не всегда вредна – пусть себе позевывает и спину выгибает: иной раз это, глядишь, и на пользу выходит.

Но Николай II все-таки сумел преодолеть упорное, глухое сопротивление Синода, примирить разногласия между своими сторонниками (такие тоже были, и прежде всего верный ему товарищ обер-прокурора Саблер) и противниками, добиться принятия решения. Для него это было и делом чести, исполнения монаршего долга, и делом веры, искренней преданности старцу, личного благочестия.

Тот же Витте так рисует картину встречи императора с оберпрокурором Победоносцевым в Петергофе летом 1902 года: «Неожиданно он (Константин Петрович Победоносцев. – Л.Е) получил приглашение на завтрак к Их Величествам. Это было неожиданно потому, что К.П. последнее время пользовался очень холодным отношением Их Величеств, хотя он был из преподавателей Государя и Его Августейшего батюшки. К.П. завтракал один с Их Величествами, а после завтрака Государь в присутствии Императрицы заявил, что он просил бы К.П. представить ему ко дню празднования Серафима, что должно было последовать через несколько недель, указ о провозглашении Серафима Саровского святым. К.П. доложил, что святыми провозглашает Святейший Синод после ряда исследований, главным образом, основанных на изучении лица, которое обратило на себя внимание святой жизнью, и на основании мнений по сему предмету населения, основанных на преданиях. На это Императрица соизволила заметить, что Государь все может. Этот напев и я имел случай слушать от Ее Величества по разным поводам. Государь соизволил принять в резон доводы К.П., и последний при таком положении вопроса покинул Петергоф и вернулся в Царское Село, но уже вечером того же дня получил от Государя любезную записку, в которой он соглашался с доводами К.П. что это сразу сделать нельзя, но одновременно повелел, чтобы к празднованию Серафима в будущем году Саровский старец был сделан святым. Так и было исполнено».

Повторяемый по разным поводам напев о том, что Государь все может, конечно, от беззащитности августейшей четы, и сквозящее в словах Витте холодноватое пренебрежение, его утонченно насмешливая манера позволяют это почувствовать. Уж он-то прекрасно осознает, что ничего они уже не могли в ту пору, хотя и прячет свое беспощадное понимание за внешней почтительностью. И это лишний раз показывает всю трагическую обреченность царской четы. Слабые, беспомощные, погруженные в семейные заботы, утратившие свое былое влияние: с ними мало считались. И тем более поражает стремление Николая II прославить Серафима – сделать старца святым: наверняка это его подлинные слова, запомнившиеся Витте. Другой бы так, с такой великосветской простотой, нежеланием затрудняться выбором слов, очаровательной небрежностью, даже слегка наигранной наивностью не сказал – только царь мог это себе позволить.