Ксанское ущелье - Сергей Хачиров

— Ладно, — усмехнулся Сокол. — Не веришь мне — и не верь. И среди нашего брата много разной сволочи. Влезут в душу, а потом в такую историю втянут — рад бы назад слова взять, да решетка не дает. Только вспомни, духанщик: кто остановил тебя в ночном патруле? И где, вспомни!

Гигла так и обмяк на стуле, рюмка чуть не хрустнула в его сильных волосатых руках.

А Сокол, будто и не пил вовсе, продолжал:

— Увидел я у Внуковского твое прошение с губернаторской резолюцией, поинтересовался у сведущих людей, где ты живешь, и вспомнил, где тебя ночью встретил. Меня не опасайся, Гигла, берегись этого худосочного хлыща. Твое здоровье!

Несколько дней ходил Гигла под впечатлением от разговора с Соколом, вспоминая подробности нежданной-негаданной исповеди.

Одно было ясно: Сокол догадался, что ночной пропуск нужен духанщику вовсе не для того, чтобы добираться домой, на другой конец Гори. Никакого дома у него там и в помине не было, а сестрин — в двух шагах от духана. К тому же добродушный, услужливый хозяин так сумел поставить себя, что в духане всегда бы нашлась тройка молодцов, которые вышвырнули бы всех, кто решил излишне задержаться.

О своих подозрениях, как и обо всем, что услышал и узнал о планах военных, Гигла рассказал человеку, который пришел на явочную квартиру в подвальчик недалеко от церкви.

К радости Гиглы, когда он уже собрался возвращаться, в подвальчик спустился сам Габила Хачиров. Обняв Гиглу, командир ксанских повстанцев попросил его как можно подробнее рассказать ему, какой была охрана уездного начальника, когда он наведывался в духан, не менялись ли ездовые у капитана Внуковского. Одним словом, все, что ему показалось важным.

Гигла не знал, что уже неделю хачировские люди изучали входы и выходы городской тюрьмы, знакомились с надзирателями, наблюдали, каким путем и когда водят Васо Хубаева на допрос.

Габиле хотелось знать, когда собираются везти Васо в Тифлис. Но никто об этом ничего не мог сказать определенно. И, услышав о Соколе, по какой-то причине ненавидящем капитана Внуковского, Габила очень заинтересовался этим человеком.

— Сокол не может не знать о результатах допросов нашего Васо. Надо найти к нему ключик.

— То и смущает, — качал головой Гигла, — что сам-то он уж очень неосторожен. Будто ищет нас…

— А может, и в самом деле ищет? Сейчас много людей, сочувствующих революционерам.

— Узнай о нем побольше, Гигла. Очень тебя прошу. А сюда не ходи больше. Мало ли что! Мы сами навестим тебя.

В один из вечеров Гигле представился случай поговорить с Соколом. Двое перебравших прапорщиков едва не затеяли пальбу прямо в духане.

Устроившись в углу зала, уставив стол опорожненными бутылками, они играли в карты. Играли довольно долго, перекидываясь обычными затасканными, как и их колода, остротами, и ничто не предвещало ссоры. И надо было кому-то из проходивших мимо них в поисках свободного места проявить неуместную вежливость — поднять с пола и водворить на стол оброненную карту. Послышались взаимные оскорбления, загремела, валясь со стола, батарея бутылок, и не схвати Сокол своими железными руками безусых скандалистов — быть бы беде.

Один из взъерошенных молодчиков, вырываясь, таки успел выстрелить, пуля прошила Соколу полу кителя, срикошетила от каменного пола и успокоилась в толстой деревянной колонне.

Бледный от ярости Сокол, как щенят, протащил упиравшихся скандалистов через весь зал и вышвырнул из духана, рявкнув вслед:

— Скажите на гауптвахте, по трое суток ареста! Каждому!

— И зачем вы, господин капитан, так безрассудно рискуете жизнью? — накрывая столик офицера новой скатертью и меняя прибор, шепнул участливо Гигла.

— А-а, — махнул рукой Сокол. — Моя жизнь! Кому она нужна?

— Что ты такое говоришь, капитан? — Гигла нарочно перешел на «ты», чтобы последить за реакцией офицера. «Золотопогонник», как звали солдаты Внуковского, никому не позволял переходить эту черту.

Сокол же и внимания на слова духанщика не обратил.

— Эх, Гигла, Гигла! — вздохнул он, закуривая. — Знал бы ты, каких парней на моих глазах загубили, вряд ли бы стал так печься о моей жизни! За каждого из тех погубленных можно жертвовать собой!

— Что же это за люди, капитан? — Гигла старательно расправлял края скатерти, переставлял туда-сюда прибор.

— Да садись ты, Гигла! Садись. Оставь это в покое.

— Не могу, дорогой. — Духанщик развел руками. — Сгорит все, перепреет. Сам будешь недоволен.

— Эй, Еременко!

Вестовой, поджидавший капитана у дверей, в три шага подскочил, вытянулся.

— Слушаю, ваше благородие.

— Сходи, Еременко, на кухню с хозяином. Посмотри там, что он скажет.

— Будет сделано, ваше благородие.

— Я жду тебя, Гигла.

Когда Гигла, вытирая фартуком руки, вернулся и присел рядом, он увидел в глазах капитана смертную тоску.

— Что с тобой, Сокол? Тебе плохо? На тебе лица нет.

— Нет, мне не плохо, Гигла, — ответил тот. — Но ты прав: на мне нет лица. Я его теряю, Гигла. Теряю с каждым днем. Я видел сегодня, как допрашивали вашего парня — Васо Хубаева. Вот это человек, Гигла! Его бьют, мучают, а он лица не теряет. Я был на его допросе, Гигла. Ты понимаешь? Бакрадзе кричит:

«Не сегодня, так завтра тебе конец, если будешь упорствовать!..»

А он:

«Не наживи грыжи, уездный. Я никогда не выдам своих товарищей».

«Дурак! Мы и без тебя их знаем: объявим по всем селениям, что ты их выдал…»

А он:

«Какого же черта тогда на меня силы тратить?»

Сокол помолчал, собираясь с силами, наполнил рюмки. Наполнил, но не стал пить, отодвинул.

— Между прочим, лоб у Бакрадзе был забинтован. Видно, достал его парень, хоть и был в кандалах. Когда я пришел, его уже привязывали веревками к стулу. Наверно, изрядно побушевал.

Так вот, Бакрадзе кричит: «Подумай!» — и пистолетом перед его носом машет, к виску приставляет.

«Я подумал, — говорит, — уже тогда, когда князя Амилахвари хотел придушить, как волка».

«Тебя ждет смерть! Ты понимаешь, смерть! А ты ведь молод. Ты еще не жил — и смерть».

«А разве ненависть товарищей — это не смерть?»

«Хватит! Я закрою тебе рот навсегда».

Бакрадзе опять тычет пистолет ему прямо в глаза.

«Убери пистолет, не позорь оружие. Это вы трясетесь, когда па вас глянет чужое дуло. Я не болею такой болезнью».

Он так посмотрел на Бакрадзе, что тот не выдержал, отступил и пистолет спрятал.

— Вот ты, Гигла, спрашиваешь, что это за люди, за которых не жалко жизнь отдать. Я видел таких людей в Сибири. Царь их туда сослал на каторгу. Васо Хубаев — такой же… Ничем не хуже.