Паломничество в Палестину - Иван Ювачев

До сих пор учёные археологи также не столковались и относительно Страстного пути, хотя католики очень определённо указывают на его двенадцать станций, то есть те пункты, на которых произошли трогательные события во время шествия Христа на распятие. Места падений Спасителя, Его встречи с Богоматерью, с Симоном Киринейским, с Вероникой и другими обозначены надписями на латинском языке. На этом же скорбном пути (Via dolorosa) показывают жилище эгоиста-богача и место бедного Лазаря, а немного далее — дом так называемого «вечного жида». У некоторых станций стоят часовни, где, кроме соответствующих икон, изображена и сама сцена из восковых фигур в естественную величину. Такая реализация, может быть, хороша в другом месте, но здесь, где произошло само событие, возбуждающее у верующих страх и трепет, довольно бы было двух-трёх текстов из Евангелия. Мне кажется, у каждого составились в уме картины евангельских событий, как результат всех впечатлений от книжных, церковных, школьных чтений и рассказов. Всё это вместе рисует в нашем воображении известные образы, с которыми мы сроднились за десятки лет, и всякая другая иллюзия, особенно на месте события, может только портить сложенное годами настроение. Вообще от этих искусственных воспроизведений евангельских событий и от всего нагромождения камня и металла меня всегда тянуло вон на простор долин и гор, где природа осталась та же, что и две тысячи лет тому назад. В этом случае я вспоминаю слова книги Ездры, где пророк приглашается для уразумения тайн Божиих выйти «на цветущее поле, где нет построенного дома».

Мной уже сказано, что Страстный или Крестный путь в Иерусалиме, помимо воспоминаний о страданиях Спасителя мира, до сих пор ещё есть скорбный путь для сердца и тяжёлый для глаз христианина от присутствия на нём множества нищих, слепых, увечных, прокажённых. Всё время идёшь по нему со сжатым сердцем от потрясающего стона и вопля несчастных.

Я спешно прохожу мимо линии нищих с протянутыми руками, обезображенными проказой, и делюсь своими грустными мыслями с одной случайной спутницей, хорошо образованной барыней А. Н. И.

Вся жизнь христианина на земле есть в своём роде страстной путь для него. Осуждаемый владычествующим миром, как Христос, он гнётся под тяжестью нравственного креста, падает, встаёт, опять падает, пока не доплетается до своего конца… Мы — странники и пришельцы на земле, как говорили ещё первые патриархи. Всё время находимся в пути…

— Вот настоящая христианская школа! — как бы в ответ на мои думы восклицает посреди толпы пожилой инок-паломник: — вся она тут на коротком пути Христовом! Блаженны нищие, плачущие, алчущие, жаждущие, изгнанные… Ведь это все меньшие братья Христа, которых мы должны накормить, напоить, принять и одеть, — за что и получим Царство Небесное.

— Правда, правда! — горячо отзывается моя спутница: — Невелик, казалось, путь Христов. В нём насчитывают от Претории до Голгофы всего каких-нибудь тысячу шагов, а между тем в нём выражено всё искупление человеческого рода! И мы, если сумеем с Ним умереть, то с Ним и оживём. Если терпим, — говорит апостол, — то с Ним и царствовать будем. За тысячу шагов скорбного пути будем царствовать с Ним тысячи лет.

Гефсиманский Сад

На склоне Елеонской горы есть небольшое ограждённое место с остатками древнего масличного сада Гефсимания, известного горячей молитвой Христа Спасителя пред преданием Его на суд. Теперь около маслин разбит цветник, а по его четырём аллеям расставлены рельефные изображения страстей Господних. Здесь и на меня они произвели сильное впечатление, и, мне кажется, без слёз трудно отсюда выйти верующему человеку. К сожалению, и эта католическая Гефсимания оспаривается, как место молитвы Иисуса Христа. Наш профессор Олесницкий предполагает, что для молитвы Господь отошёл «яко вержением камене» на место, где теперь находится русская церковь во имя Марии Магдалины.

Несколько выше на горе Елеонской, рядом с местом вознесения Господня, стоит католический монастырь кармелиток, основанный принцессой Латур д'Оверн, герцогиней Бульонской. Когда я, в сопровождении небольшой компании паломников, вошёл в ограду монастыря, меня встретила арабка-прислужница и повела в церковь. Но лишь только мы вошли в неё, как она таинственным голосом и жестами предупредила нас:

— Тише! Тише!

Общий вид Гефсимании на Елеонской горе

Никого не было в церкви, и мы потребовали объяснения её странному требованию. Она тихонько подвела нас к алтарю и, указывая на тёмную решётку на правой стене, объяснила нам по-французски, что там невидимо для людей молятся монахини, давшие обет вечного молчания.

Боже мой, — подумали мы, — какая тут царит вера! Они не хотят ни видеть, ни слышать ничего земного, чтобы быть свободными для восприятия небесного.

Подавленные рассказом о добровольном лишении монахинь, мы бесшумно вышли из церкви и попросили указать нам галерею Молитвы Господней, где по стенам на тридцати трёх языках (по числу лет жизни Иисуса Христа) написана молитва «Отче наш». Замысел очень хороший и выполнен чрезвычайно богато, но безграмотно, по крайней мере, это можно сказать относительно русского писания.

В Иерусалиме целая армия католических монахинь и сестёр под разными наименованиями возбуждает удивление своей энергией и полной преданностью церкви. Все католические учреждения, школы, приюты, больницы щеголяют своей чистотой и строгими порядками, благодаря усердию этих добровольных тружениц. Одеты они всегда очень чисто, изящно и даже эффектно, чтобы иметь большее влияние на увлекающихся внешностью туземцев. Примеры добровольных лишений, крайнего аскетизма и воздержания сильно подкупают фанатично религиозных арабов.

Есть в Иерусалиме католическая церковь, где сёстры попарно на коленях молятся с книжками в руках пред алтарём часа по два, до следующей смены. Таким образом, во всякое время дня и ночи можно видеть благоговейно склонившиеся фигуры девиц, разодетых в белое с голубым, как невесты под венец, и с изображением Сердца Иисусова на груди.

Они напоминают непрестанное чтение псалтири «неусыпающими» в некоторых наших монастырях. Мне самому приходилось наблюдать, с каким благоговением смотрели арабы на ангелоподобных девушек, занятых непрерывной молитвой к Сердцу Спасителя.

ГЛАВА 35. История крестного древа

В ночь священных воспоминаний гефсиманской молитвы Спасителя, Его предания и человеческого суда над Богом, в эту ночь с четверга на пятницу страстной недели, обыкновенно многие из русских паломников бодрствуют на Голгофе и с великим воодушевлением читают акафист страстям Господним. Хотя Спаситель наш в эту трудную для Него ночь и просил Своих учеников бодрствовать и молиться с Ним, но я лично не мог преодолеть своей усталости после долгой всенощной службы с чтением двенадцати евангелий и пошёл немного отдохнуть в гостиницу. Однако, рано утром, я опять уже был на Голгофе, где всё ещё толпилось множество русского народа. В Великую пятницу не полагается Литургии, и отсутствие этого главного христианского богослужения здесь очень заметно в знаменательный день смерти Господа. Чувствовалась в народе потребность в более выразительном богослужении, чем положенные «часы». Припав к отверстию Креста Господня и прикоснувшись рукой по общепринятому обычаю к священной скале, я вышел из храма Воскресения и направился к русским постройкам.

Недалеко от церкви св. Троицы, под тенью известного гостеприимного дерева, сидели группами мужчины и женщины и вели тихие беседы. На краю одной скамейки бородатый странник в длинном подряснике и старенькая богомолка о чём-то оживлённо хлопочут. У странника в руках блестит медный крест, а богомолка держит лоскуток красной атласной материи. Я подсел к ним на скамейку. Словоохотливый странник объяснил мне, что он свой шейный крест вместе с образком Божией Матери обшивает холстом и ещё какой-нибудь крепкой материей и так, в закрытом виде, носит на груди эти знаки христианской веры. Но сегодня, ради воспоминания крестной смерти Господа, он раскрыл свой крест, почистил его и теперь просит старушку зашить его по-новому. «А вечером, Бог даст, — прибавил он, — освящу мой крест на Голгофе и на Гробе Господнем».

Мне это очень понравилось, и я стал соображать, что бы и мне сделать в память искупительной смерти Иисуса Христа. Как паломнику, естественнее всего было предпринять путешествие к какому-нибудь месту, связанному с воспоминаниями этого дня. В эту Великую пятницу, вспоминая покаяние Иуды в иерусалимском храме (Мф. XXVII, 3,8), когда он швырнул к ногам первосвященников и старейшин тридцать сребренников, полученных им за предание Христа, некоторые паломники посещают купленное на эти деньги село Скудельничье или Землю крови (Акельдама) для погребения странников. Но я уже там был в первые дни моего пребывания в Иерусалиме, а во второй раз не тянет идти в это место гробов и человеческих костей. Мне посоветовали сходить в Крестный монастырь, находящийся в двух вёрстах от Иерусалима, а один афонский монах, также отдыхавший под деревом, охотно взялся довести меня до монастыря.