Роковые огни - Элиза Вернер

— В этом нет надобности, ваша светлость; вашей светлейшей тетушке уже все известно.

— Известно? Что известно? Уж не ты ли обо всем ей рассказал?

— Так точно, третьего дня, когда был в Фюрстенштейне. Их высочество возвращались с прогулки и изволили подозвать меня и расспрашивать. Их высочество это любят.

— Что же ты ответил?

— «Не извольте беспокоиться, ваше высочество, — сказал я. — Из живых тварей у нас в замке только и есть что обезьяны да попугаи, а змей никогда не бывало. Правда, нам должны были привезти большую водяную змею, но она издохла во время переезда, а слоны при погрузке на пароход вырвались и убежали обратно в пальмовые рощи — по крайней мере так говорит его светлость. Два тигра действительно есть, но они набиты соломой, а от льва у нас только шкура, что лежит в охотничьем зале. Сами изволите увидеть, ваше высочество, ни один из этих зверей не может причинить никакого вреда».

— Зато ты натворил бед своей болтовней! — рассерженно крикнул Эгон. — Что же сказала принцесса?

— Их высочество только улыбнулись и спросили о женской прислуге в Родеке и есть ли в ее числе местные девушки. Но на это я сказал, — Штадингер с силой ударил себя в грудь: — «Всех женщин, какие есть в замке, нанимаю я. Все они работящие и дельные, об этом я позаботился. Но его светлость убегает, увидев их еще издали, а господин Роянов бежит еще проворнее; в кухню же господа не заглядывают с тех пор, как разок там побывали». Их высочество выслушали меня очень благосклонно, изволили похвалить и отпустили с великой милостью.

— А я бы тебя с великой немилостью отправил к черту! — в ярости крикнул принц. — Проклятый старый леший! Что ты наделал!

— Да ведь я сказал только правду, ваша светлость!

— Бывают случаи, когда правду говорить нельзя. У тебя препроклятая манера отвечать, Штадингер! Ты, пожалуй, рассказал принцессе и о том, что еще месяц тому назад отправил Ценцу в город?

— Так точно, ваша светлость.

— Что там опять натворил этот Штадингер? — спросил Гартмут, выходя из замка также в охотничьем костюме и услышав последние слова.

— Выкинул колоссальнейшую глупость! — воскликнул Эгон. Но тут «старейший слуга княжеского дома» не выдержал, он выпрямился с глубоко оскорбленным видом и возмущенно произнес:

— Прошу не прогневаться, ваша светлость, я не выкидывал никаких глупостей!

— Может быть, ты находишь, что глупость выкинул я?

— Не знаю, ваша светлость, но очень может быть.

— Ты грубиян! — вспылил принц.

— Это всем известно, ваша светлость.

— Пойдем, Гартмут, с этим старым ворчливым медведем ничего не поделаешь! — сказал Эгон, сердясь и одновременно смеясь. — Поставил меня в безвыходное положение, а потом сам же меня отчитывает! Боже тебя сохрани, Штадингер, если ты еще когда-нибудь осмелишься что-то подобное рассказывать! — И принц с Рояновым направились к экипажу.

Штадингер продолжал стоять, вытянувшись в струнку, а затем поклонился по всем правилам этикета, с полным «почтением», потому что почтение было для старика главным. Впрочем, оно нисколько не обязывало его уступать; уступать должен был его светлость принц Эгои, ему не полагалось бунтовать против «своего Штадингера».

Сам Эгон был совершенно того же мнения. Рассказав другу о случившемся, он воскликнул с комическим отчаянием:

— Можешь себе представить, как встретит меня теперь наша пресветлейшая! Она непременно догадалась, что я хотел помешать ей приехать в Родек. Конечно, моя нравственность в ее глазах спасена, но какой ценой! Сделай мне милость, Гартмут, излей на мою достопочтенную родственницу весь запас своей любезности, В крайнем случае сочини оду в ее честь, будь громоотводом, а не то меня поразит молния высочайшего гнева.

— Мне кажется, ты должен быть достаточно закален в этом отношении, — насмешливо заметил Гартмут. — Им уже не раз приходилось прощать тебе такие штуки. Так герцогиня и молодые дамы поедут на охоту верхом?

— Да, ведь из экипажа немного увидишь. Кстати, знаешь, Адельгейда фон Вальмоден превосходно сидит на лошади. Я встретил ее третьего дня с лесничим, когда они возвращались с прогулки верхом.

— Вот как! Теперь мы знаем, где нам искать сегодня принца Адельсберга.

Эгон выпрямился и пытливо поглядел в лицо другу.

— Пожалуйста, без иронии! Хоть тебя и не так часто можно видеть возле вышеупомянутой дамы и ты даже стараешься показать будто довольно равнодушен к ней, но я-то слишком хорошо тебя знаю, чтобы не видеть, что ты, пожалуй, даже чересчур разделяешь мой вкус.

— А если бы это на самом деле было так, то ты счел бы это преступлением против нашей дружбы?

— В данном случае нет, потому что цель недостижима для нас обоих. «Прекрасное, холодное северное сияние», как ты окрестил Адельгейду, остается верным своей природе. Оно недосягаемо высоко сияет над горизонтом, и Ледовитый океан, из глубины которого оно подымается, невозможно переплыть. У этой женщины нет сердца, ей чужды страстные душевные порывы, это и придает ей такую завидную уверенность в себе. Признайся, она неподвластна даже силе твоего обаяния; ледяное дыхание, которым веет он нее, охлаждает и тебя, потому-то ты и держишься на расстоянии.

Гартмут молчал; он думал о минутах, проведенных в угловой комнате башни Фюрстенштейна, когда попросил Адельгейду подарить ему огненно-красный цветок. Она отказала ему, но отнюдь не ледяным дыханием веяло тогда от трепетавшей под его взглядом молодой женщины. С тех пор он видел ее почти ежедневно, и хотя редко подходил к ней, но тем не менее знал, что она по-прежнему находится под влиянием его чар.

— И все-таки я не могу отделаться от этой безумной фантазии, — продолжал Эгон с мечтательным выражением в глазах.— Мне кажется, что в ней вот-вот должны пробудиться жизнь и страсть, и суровая полярная зима сменится цветущим летом. Если бы Адельгейда фон Вальмоден была свободна... мне кажется, я решился бы попытаться.

— Что значит попытаться? Уж не хочешь ли ты сказать, что предложил бы ей руку?

— Тебя это, кажется, возмущает? — громко расхохотавшись, сказал принц. — Конечно, я именно это и хотел сказать. Я не питаю предубеждения против «промышленников», как моя почтенная тетушка, у которой при одной мысли об этом наверняка сделались бы судороги. К удивлению, и ты оказываешься не менее щепетильным. Но вы можете успокоиться: его превосходительство господин супруг уже владеет бутоном, хотя его скучная дипломатическая физиономия не способна пробудить его к жизни и помочь расцвести. Завидное счастье выпало на долю этого человека!

— Никого не следует называть счастливым до его смерти, — вполголоса заметил Гартмут.