Пути, которые мы избираем - Александр Поповский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Геродот рассказывает, что немой сын Креза при виде перса, хотевшего заколоть его отца, воскликнул: «Не убивай Креза!» И с тех пор заговорил.
Врач-психиатр приводит пример выздоровления психически больной, состояние которой было признано безнадежным. Она заболела под влиянием испуга и совершенно оправилась, когда ей стало известно, что муж, разуверившись в ее излечении, стал добиваться развода…
Один клиницист, обследовав девушку, потерявшую голос под влиянием испуга, прижег ей гортань крепким раствором медного купороса. Это не алогло оказать ни малейшего действия на течение болезни, и все же девушка тут же заговорила. После второго прижигания она полностью оправилась. Этот врач утверждает, что такие же результаты он наблюдал, когда для обследования горла вводил зеркало в рот…
Другой клиницист и прославленный химик предположили, что закись азота действует благотворно на параличи, и решили проверить догадку. Один из больных, наслышавшись о знаменитых ученых, согласился испытать их лечебное средство. В условленный день врач, желая определить температуру больного, ввел ему термометр в рот. Парализованный сразу же почувствовал облегчение. Экспериментаторы оставили прежнее намерение испробовать влияние закиси азота на этом больном и ограничились тем, что вводили ему в рот термометр. Улучшение продолжалось, и паралич вскоре полностью исчез.
Многие врачи умышленно вызывали у своих пациентов нервный подъем и этим нередко излечивали их. Ипохондрикам и истерикам, страдавшим от воображаемых болезней, они посылали анонимные письма, полные обвинений и угроз. Возникавшие вследствие этого огорчения и заботы отвлекали больных от их состояния, и болезнь быстро шла на убыль. Один из врачей, исчерпав все средства лечения ипохондрика, обрушился на него с резкими упреками, обвинил в непристойном поведении и пригрозил удалить его из больницы. Этого было достаточно, чтобы судорожно сведенная в течение четырех лет нога больного в тот же день распрямилась. Истеричка с подобным же заболеванием выздоровела после того, как ее обвинили в воровстве. Во всем этом ничего чудесного нет. Врачи знают силу подогретого чувства, внезапно вспыхнувшего страха или восхищения. Знаменитый невролог В. М. Бехтерев настаивал на том, что «если больному после разговора с врачом не стало легче, то это не врач».
От Рогова зависело теперь, воздаст ли он должное чудеснице природе и к наблюдениям других прибавит еще одно — свое или использует задачу для дальнейших исканий. К чести его надо сказать, что он на этом не остановился.
Опыты над больной продолжались, но к прежней методике добавили новую деталь. Так же монотонно тикал метроном, рука, лишенная чувствительности, лежала в охлажденном змеевике, плетисмограф вел учет сокращений сосудов; новым были беседы между ассистентом и больной.
— Вы рассказывали мне, Арина Ивановна, — с интересом расспрашивал Рогов, — как ваш сын блестяще дрался на фронте и его наградили медалью. Расскажите, за что именно отличили его.
Какая мать, вспомнив героические подвиги сына, не придет при этом в волнение!
В другой раз разговор шел о гражданских доблестях сына.
— Если я не ошибаюсь, — интересовался ассистент, — он собирался стать медиком? Как шли его занятия в институте? Вы, кажется, говорили, что знаменитый хирург решил оставить его при своей кафедре?
И так каждый раз. Счастливые воспоминания честно служили науке. Возбужденный ими мозг растворял все препятствия в спинном мозгу, и сигналы сосудов достигали цели. Действуя словом и охлаждая при этом парализованную руку, Рогоз постепенно образовал временную связь на звуки метронома. Трудно сказать, как возникавшие в руке раздражения, минуя преграду в спинном мозгу, доходили до возбужденной коры полушарий, как на этих зыбких путях временная связь укреплялась. Достоверно только то, что однажды, когда раздалось мерное тиканье метронома, больная, взволнованная разговором о сыне, заявила, что почувствовала холод в парализованной руке. Плетисмограф подтвердил это колеблющейся чертой — графическим изображением резкого сужения сосудов.
Врачи часто наблюдали, как возбужденное чувство творило у людей чудеса, но никто еще из физиологов этим чувством не экспериментировал. Можно с уверенностью сказать, что первым это сделал Рогов.
Те, кому придется заниматься сирингомиэлией — болезнью, поразившей Арину Ивановну, — подумают о Рогозе и, прежде чем поверить, что между спинным и головным мозгом мостов больше нет, вспомнят о больной, спасенной терпением исследователя. Да, бывает, что связей действительно нет, но случается также, что они лишь угнетены. Сорвать эти мрачные узы торможения может только ураган, бурный подъем взволнованного сердца…
Благополучный конец
Ассистент пришел к академику и сказал:
— Я приступаю к работе над диссертацией, и мне хотелось бы услышать, что вы скажете о ней. Я изложу вам содержание будущей работы. Весь материал готов.
Ученый выслушал повесть о долгих годах исканий, о тысячах опытов, принесших исследователю скромный ответ, и о множестве опытов, проведенных без пользы. Всякое бывало. Пятнадцать лет — немалый срок. О многом ассистент успел передумать, много сомнений одолеть, теперь все зависело от того, как отнесется к «его замыслу профессор.
— Хорошая работа, чрезвычайно важный научный эпизод, — сформулировал свою оценку ученый. — Не вижу только конца. Выводов нет.
Как так «выводов нет»? Над этим он, кажется, немало потрудился. Все как будто на месте.
— Вы разглядели механизм в целом, — продолжал ученый, — части которого нам не были известны. До сих пор регуляторами кровеносного тока считали сосудодвигательный центр продолговатого мозга и центр спинного. Система оказалась значительно шире: выяснилось значение коры головного мозга как высшего центра, изучены чувствительные аппараты, заложенные в стенках сосудов. Не пролив ни капли крови, вы расчленили человеческий организм, чтобы, исследуя деятельность отдельных частей, понять функцию целого… По своим приемам это напоминает методику Менделеева: из элементов была создана система. И все-таки исследование не доведено до конца. Я не вижу в нем ответа на вопрос: каково значение вашей работы для медицины? Сейчас это занимает меня как физиолога, а совсем еще недавно, когда я тяжко болел, я спросил бы вас об этом как больной.
Ученый рассказал о себе следующее.
В 1943 году, беседуя как-то с одним из своих знакомых, он почувствовал вдруг, что у него двоится в глазах. Собеседников перед ним было двое. Быков протер глаза, но странное состояние не изменилось. Он сделал несколько шагов и почувствовал сильное головокружение. Его уложили в постель. Перекладывая в тот же день грелку с руки на руку, больной не ощутил ее тепла. Правая рука утратила способность различать температуру. Быков-физиолог оттеснил Быкова-больного и принялся ставить на себе опыты. Он взял стакан горячей воды и стал прикладывать его к правой стороне тела — к предплечью, к плечу, к боковой поверхности груди, к ногам. Всюду вместо тепла он ощущал уколы наподобие ударов индукционного тока. Поставив себе диагноз, ученый продолжал наблюдения, изложенные им затем в книжке под названием «Опыты и наблюдения над самим собою». В ней он рассказывает, как, засыпая, терял представление об очертаниях своего тела — одна половина как бы исчезала, тогда как другая бодрствовала. Кто знает, чем бы кончились эти эксперименты, если бы врачи не спохватились и не прервали исследования академика…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});