Бедная Настя. Книга 4. Через тернии – к звездам - Елена Езерская

— Я вернулась, — растерянно напомнила ему Анна, — и готова приступить к репетициям, как мы и оговаривали.

— Не помню, чтобы с вами, мадемуазель Платонова, был подписан контракт, который составляется с особами изрядно в актерском деле одаренными, — Оболенский отвел взгляд в сторону и добавил, — впрочем, если вы согласитесь немного обождать в приемной, я попрошу моего помощника проверить все бумаги. Возможно, я что-то и перепутал.

— Не стоит, — тихо сказала Анна. — Полагаю, мне более не на что рассчитывать.

Она встала, и, стараясь держаться с достоинством, направилась к двери, все-таки надеясь, что еще мгновение — и Сергей Степанович остановит ее и скажет, что все это шутка, игра. И он по-прежнему восхищается ее талантом и мечтает в память о своем лучшем друге Иване Ивановиче, бароне Корфе, увидеть ее блистающей в первых ролях на императорской театральной сцене. Анна медленно шла к выходу, но ничего не изменилось — Оболенский прятал лицо, пристально и, похоже, без всякого смысла разглядывая лежавшие перед ним на столе документы. Он не окликнул и не позвал ее.

В карете Анна дала волю своим эмоциям и разрыдалась, испытанное ею унижение оказалось неожиданным и ужасным. Она чувствовала себя в роли мелкой просительницы, до которой, в сущности, никому нет никакого дела, и от которой отмахивались, точно от назойливой мухи. Тон Оболенского был оскорбительным, и Анна уловила в словах и интонациях князя вынужденность лжи, что делало его поступок еще более безнравственным.

Когда они вернулись в особняк Корфов, и Никита, помогая Анне выйти из кареты и подавая руку, увидел ее разом осунувшееся лицо, в котором, казалось, не осталось ни кровинки, страшно перепугался и побежал налить ей коньяку — а то как бы голова не лопнула от напряжения. Анна хотела от напитка отказаться — от миндально-острого запаха все поплыло у нее перед глазами, но Никита убедил-таки ее сделать глоток, и вскоре ей действительно полегчало.

— А теперь рассказывай, что там у вас с его сиятельством произошло, — велел Никита.

— Сергей Степанович прогнал меня, — прошептала Анна. — Он сделал вид, что не существовало никаких договоренностей прежде, и обращался со мной, как с чужой, — без церемоний.

— Что ж ты теперь — одна и без средств к существованию? — вздрогнул Никита.

— Не беспокойся, — сквозь слезы улыбнулась Анна. — Я не пропаду.

— Послушай, — смутился Никита, — ты только скажи — я останусь с тобой, и мы начнем новую жизнь. Хочешь — здесь, хочешь — уедем в Москву.

— Если ты куда-то и поедешь, — прервала его Анна, — то назад в имение. И как можно скорее. Или ты забыл, что тебя там ждет Татьяна? Неужели ты сможешь ее обмануть, как когда-то сделал князь Андрей? Если так — то такого Никиту я знать не желаю.

— Значит, крепко тебя барон приворожил? — нахмурился тот. — Все из-за него сохнешь? А он — вон что, даже проводить тебя не захотел! И сейчас, поди, с кем-то там утешается!

— Уезжай, Никита, — прошептала Анна, — уезжай, пока не наговорил того, что и сам себе не простишь, и я не забуду.

— У князей научилась? Прогоняешь, чтобы глаза тебе не колол? — обиделся Никита. — Только тогда тебе и в зеркала-то смотреться не стоит. Все равно, как ни бросишь взгляд, все одно видеть будешь — немой укор и свою глухоту!

— Да не терзай ты меня! — взмолилась Анна. — Почему вы не оставите меня все? Каждый на свою сторону тянет, про свое песни поет, а обо мне вы хотя бы раз подумали? Меня спросили — чего я хочу, о чем плачу, для чего живу? Нет, вам невдомек! Вам бы меня побыстрее окрутить и командовать!

— Зря ты так, Аня, — махнул рукой Никита. — Я для тебя как лучше желал, помощь предлагал.

— Не надобна мне твоя помощь! Сама справлюсь! Уходи! Уходи!..

Анна отвернулась к окну и долго стояла так, дожидаясь, когда Никита уйдет. Но едва она успокоилась, в коридоре снова послышались шаги, и Анна опять повернулась спиной к вошедшему, полагая, что это Никита.

— Чего тебе еще? — неласково спросила она через плечо.

— Письмо у меня к вам, барышня, — раздался от двери незнакомый голос.

Анна почувствовала, что краснеет, и медленно оглянулась.

— Вы ко мне? — она с удивлением разглядывала пожилого мужчину — по виду камердинера в богатом доме.

— Если вы сударыня Анна Платонова, актриса, — кивнул посыльный, — то к вам.

— Актриса? — горестно улыбнулась Анна. — Собиралась да не стала, но имя — мое. Что вы имеете мне передать?

— Его сиятельство князь Сергей Степанович Оболенский просил лично вручить вам это послание, — мужчина с поклоном передал Анне конверт.

— Отчего же с такой тайной? — удивилась Анна.

— Не могу знать, сударыня, — пожал плечами посыльный. — Позвольте мне удалиться. Счастливо оставаться…

Анна молча кивнула загадочному гонцу от Оболенского и, набравшись смелости, разрезала конверт ножичком.

«Милая Аннушка!

Понимаю, с каким тяжелым сердцем вы ушли сегодня от меня. Но, поверьте, мне, старику, было еще невыносимее подвергать вас обструкции, к коей меня принудили однозначно и весьма жестоко. Думаю, нет смысла объяснять вам, какие силы вмешались в вашу судьбу, но противостоять им ни я, ни вы не в силах. Не знаю, да и не хочу знать, чем не угодили вы сильным мира сего, но для меня, человека на государственной службе, словесные рекомендации персон, которые вам, наверное, известны не хуже меня, равносильны приказам, даже если они и не переданы на бумаге. Смею надеяться, что вы не приняли всерьез мои слова о недостаточности у вас сценического таланта. Вы по-прежнему являетесь для меня, равно как были и для Ивана Ивановича, бриллиантом, звездой, которую мне более всего хотелось бы видеть в созвездии Императорской сцены, но обстоятельства побуждают меня скрывать ото всех правду о вашем таланте. Поймите и простите меня — человек слаб, а я — тем более. Письмо это передаст вам надежный человек, который служит у меня всю жизнь и предан мне бесконечно. Я же не осмелился лично извиниться перед вами за устроенное в Дирекции представление, ибо, как известно, и стены имеют уши. Я отпускаю вас в никуда, но — с надеждой, что вы найдете себе временное пристанище, ибо временно все на этой Земле — и мы, и слуги царевы. Заклинаю, если вы столь же сердечно относитесь ко мне, насколько и я расположен к вам, — сожгите это письмо немедленно по прочтении. И подумайте о том, чтобы обрести не только высокопоставленных врагов, но и важных покровителей…»

Анна вздохнула — теперь все стало на свои места. Бедный, бедный Сергей Степанович! Да, ей дорого стоила эта встреча в Дирекции, но она-то пребывала в неведении, а каково было ему, доброму и искренне любящему театр человеку, убеждать свое лучшее приобретение в полной непригодности к сцене.