Дети Земли - Георгий Бовин

После того как повреждённое крыло «Урана» было укреплено, предстояло ещё много работы. Надо было не только прочно соединить его с корпусом, но и защитить место починки от космического холода: покрыть это место зеркальным лаком, предварительно спаяв всю оборванную отеплительную сеть на обшивке.

Максим предложил оставить всё, как есть.

— Видишь ли, Максим, — заметил Белов, — космический корабль всегда должен быть тёплым от кабины до кончика крыла. Под воздействием холода материалы меняют свои свойства. Прежде всего они становятся хрупкими. Стальная балка вдребезги разлетается от удара молотком. О резине, коже, дереве и говорить не приходится. Кроме того, многие материалы приобретают странные и вряд ли полезные свойства: провода перестают сопротивляться прохождению тока…

— Ну и прекрасно! — вставил Максим.

— То есть нагреть что-нибудь слишком остывшее с помощью электричества нельзя!

Лицо у Максима заметно вытянулось.

— Значит, придётся всё-таки восстанавливать, — заключил он со вздохом.

Одновременно с починкой обогревательной сети путешественники приступили к ремонту воздушных двигателей. Тут работа пошла более споро, потому что внутри крыльев не было ветра. Это намного облегчило труд, хотя работать приходилось по-прежнему в скафандрах: герметичность крыльев не была ещё восстановлена.

Времени оставалось слишком мало. Всё предвещало близкий рассвет. Почти непрестанно дул холодный северо-западный ветер. «У-у-у-тро! У-у-у-тро!» — пел он в фюзеляже. Сила его росла с каждым часом. Температура воздуха при нём понижалась до пяти-семи градусов мороза. Наоборот, редкие восточные ветры приносили тепло и проливные дожди.

Рассвет застал путешественников за ремонтом шасси. Под корабль подвели опоры из собранных поблизости камней. Для большей устойчивости «Уран» был расчален запасными тросами.

Снова пришлось работать на ветру. Правда, на этот раз он был холодным, и можно было искусственно регулировать температуру внутри скафандров. Зато его сила становилась угрожающей. Если бы не мороз, который на какое-то время сковал мокрый песок, отремонтировать шасси вряд ли вообще удалось бы.

Когда колёса «Урана» в первый раз были опущены, подняты и снова опущены на подготовленные подмостья, стало совершенно светло. Всё тот же ветер гнал те же торопливые стаи низко нависших серых туч, изрыгающих потоки дождя. Влажный воздух быстро теплел. Скоро он достиг почти банной температуры. Громче стал гул бушующего моря.

День, страшный день Венеры, вступал в свои права.

— Э-эх, не успели разбежаться по подмёрзшему песочку! сетовал Иван Тимофеевич.

Да, время было упущено. Оставалось единственное средство подняться в воздух: вымостить стартовую дорожку длиной по крайней мере метров восемьсот, на которой не увязала бы тяжёлая машина. На меньшее Иван Тимофеевич не соглашался. Но как выполнить такую работу в считанные дни? Правда, на берегу валялось много камней, но до них было не меньше пятисот метров. Набрать камней только для подмостьев было делом почти непосильным, а на то, чтобы выстелить ими километровое шоссе, потребовалось бы несколько лет. И кроме того, если бы даже стартовая дорожка каким-нибудь чудом и оказалась готовой к нужному сроку, то кто мог поручиться, что в момент взлёта ветер не переменился бы и не подул сбоку! И тогда прощай взлёт! Теперь уже не только Белов проводил бессонные ночи в поисках выхода. Но никто не мог ничего придумать. Только на одном все сошлись: мостить шоссе бессмысленно.

Погода с каждым часом становилась хуже: «Уран» дрожал на своих расчалках. В любой момент можно было ждать появления смерчей. Общую мысль высказал Максим:

— Знаете, товарищи, чертовски обидно проделать из дому этакий путь, дважды облететь Венеру, победить смерч, починиться, а теперь сидеть и ждать у моря погоды. И из-за чего? Из-за поганой стартовой дорожки! Эх, кабы вертелись у нас крылья, поднялись бы мы сейчас вверх, да и… — Максим сделал рукой прощальное приветствие.

— Да, если бы да кабы, тогда бы конечно! — произнёс Игорь Никитич не то насмешливо, не то задумчиво. — А вот как нам без «если бы» подняться? — добавил он, меняя тон. — Что ж, товарищи, время тянуть нечего. Дорожки у нас нет, а взлететь надо. Давайте ещё раз всё обсудим. Иван Тимофеевич, можно ли разогнать машину по песку?

— К сожалению, нет! Песок здесь, сами знаете, глубокий. Машина завязнет, как только сойдёт с камней, и двигателями её тогда скорей опрокинешь, чем сдвинешь с места.

— Значит, этот способ отпадает. Продолжим дальше. Механизм вращения крыльев сломан, да и крылья жёстко закреплены. Значит, подняться с места корабль не может. Так?

Никто не ответил. Все сидели, понурив головы,

— Ну, хорошо, давайте займёмся изобретательством. Предлагайте ваши способы.

— Я думаю, товарищ Белов, что такое, позволю себе сказать, глумление над людьми по меньшей мере неуместно! — зло заявил, поднимаясь, Синицын.

За всё время космического перелёта никто не осмеливался говорить с Игорем Никитичем таким тоном, поэтому все насторожились. А потерявший контроль над собой Николай Михайлович продолжал выкрикивать трясущимися синими губами:

— Нам приходит конец, мы это понимаем, но разве мы жалуемся? Зачем вы нас тормошите? Ну, нет выхода — молчите! Дайте нам умереть с достоинством. Кому на потеху вы устроили общее собрание и делаете вид, что от него может быть толк? Неужели и здесь нельзя без ханжества? Давай вам мысли, что-то изобретай… Всё ясно и так! Ведь мы, простите, не дурачки и не мальчишки, собравшиеся змея в облака запускать, а…

— Змея! — крикнул не своим голосом Белов. — Стойте! Как вы сказали — змея?!

Игорь Никитич бросился к Синицыну, который от неожиданности попятился и чуть не упал, схватил его в свои могучие объятия и трижды расцеловал в обе щеки.

— Ну, товарищи, кажется, мы спасены! Лучше бы не придумал и сам Архимед!

— Да позвольте, в чём дело? Ничего не понимаю! Ну что вы, в самом деле!.. — Синицын всхлипнул и отвернулся, доставая платок.

Маша, пропустившая мимо ушей спасительную фразу Синицына, мгновенно схватила смысл восклицания Белова и на этот раз изменила себе. Она подбежала к окончательно растерявшемуся геологу и стала успокаивать его, как ребёнка.

— Да что вы, Николай Михайлович, дорогой! Ну кто же над вами смеётся? Ведь скоро подует ураган. Мы привяжем «Уран» на длинном-длинном тросе, и ветер его поднимет, как змея. Ну да, да, как змея, — что вас удивляет? Если на Земле ураганы дуют со скоростью двести километров в час, то на Венере и подавно! А нам такого ветра и не надо. Нам бы ветерок километров в сто восемьдесят, и довольно! Дядя Ваня, верно я говорю? И как это раньше никому в голову не пришло?..