Чучело-2, или Игра мотыльков - Владимир Железников

Тут я перестала писать. Подумала, что волнуюсь не только за отца, но и за Лизу, и за Глазастую, а больше всего за Костю. Вспомнила, как просыпаюсь ночью и меня такой страх за него охватывает, что потихоньку плачу в подушку, чтобы Степаныча не разбудить. Расхотелось писать, встала, включила радио, там песенку играли веселую, потанцевала, успокоилась, снова села за письмо.

«В тот день Глазастая позвонила, что у нее умерла мама, и что сегодня похороны, и чтобы я пришла в два часа на Воробьевку, дом восемь, квартира тридцать один, и чтобы я Ромашке и Каланче ничего не говорила. И отключилась.

А я стояла у телефона, ничего не соображала. Потом очухалась, стала собираться: до двух времени оставалось мало. Собираюсь, а сама чувствую: боюсь, тяну время, тяну… Не помню, как села на стул, чтобы обуть кеды… Отрубилась. Сижу, грызу ногти, ничего не соображаю, но все время страшно.

Когда шла к Глазастой, у меня зуб на зуб не попадал. Еле заставила себя войти в подъезд. Только поднялась на второй этаж, меня женщина нагоняет, одетая во все черное. Посмотрела и спросила: „Ты туда?“ Я кивнула. „Что теперь будет с Коленькой, ума не приложу“. Я решила, что она говорит про отца Глазастой. Я с ним не знакома — молчу. А оказалось, не про отца, нет. Ты слушай, слушай, что произошло дальше! Мы пошли по лестнице наверх. Вдруг что-то прошуршало над нами и по волосам меня — чирк! От страха я остолбенела, втянула голову в плечи — боюсь шелохнуться. А женщина говорит — вполне серьезно: „И меня задел… Не пугайся — это ангел смерти летает… За ее душой прилетел… Она ведь святая была…“ Представляешь мое состояние?…

Она обогнала меня и скрылась. А „он“ снова надо мной пролетел и снова — чирк по волосам! И тут я увидела, что это был обыкновенный голубь. Как он влетел в подъезд — не представляю. Я влезла на окно, чтобы открыть и выпустить голубя, а там все заржавело и не открывается. Тогда я локтем трах по стеклу — осколки вытащила и ушла.

Медленно потащилась дальше, все время почему-то думала о голубе, почему-то было страшно, а еще чем-то непривычным пахло. Решила, это от покойника такой запах, а оказалось — елкой. Весь коридор в квартире был устлан еловыми ветками, а дверь была открыта настежь.

Вошла, в коридоре паслось несколько человек, но никто не спросил меня, куда и кто. Ну, я и прошла в комнату.

Гроб стоял на столе, посередине, но я все время так поворачивалась, чтобы не видеть мертвой. Глазастую усекла сразу. Она сидела у гроба, прямо около головы матери, одетая в джинсы и свитер. Рядом с нею стоял коротко остриженный мальчик. Они оба были ко мне спиной.

Женщина, моя знакомая, подошла к Глазастой, обняла ее, поцеловала и мальчика поцеловала. А я не знала, что делать, боялась к ней подойти. Тут в комнату вошли мужчины и стали поднимать гроб, говоря, что приехал автобус.

Я подумала: „Сейчас Глазастая оглянется, а я ее не узнаю. У нее, может быть, стало другое лицо. Она ведь рядом с мертвой сидела, гладила ее рукой“. Я сразу спряталась за чью-то спину, но Глазастая заметила меня — лицо у нее, между прочим, оказалось обыкновенным, только белым-белым, а глаза сухие, блестящие — и подошла ко мне вместе с мальчиком, она его тянула за руку, а он упирался, улыбаясь. Ну, вроде хулиганил, хотя ему было на вид лет восемь. Я даже испугалась: чего, думаю, он хулиганит и улыбается не вовремя. Мальчик был хорошенький, блондинчик, чистенький.

Глазастая сунула мне его ладошку и говорит: „Ты крепко держи его за руку, ни на шаг от себя не отпускай… Поняла? Его зовут Коля!“ Так вот про какого Колю говорила женщина в подъезде! Ты слушай, слушай дальше, закачаешься и упадешь. „Он у нас, — говорит, — не разговаривает“. Я смотрю на нее как идиотка, ничего не понимаю. „Совсем не разговаривает, — объясняет она, — никогда. Ну он не умеет. А так все слышит, понимает. — Глазастая ласково погладила мальчика по голове. — Так что его терять нельзя. Он сейчас веселый, а если заплачет, дай ему конфету“. И высыпала мне в ладонь горсть леденцов.

Потом узнаю, что Коля — брат Глазастой. Дальше я опишу тебе, как я намучилась с ним, как потеряла на кладбище, как нашла, только ты не думай, он хороший мальчик, хотя и немой.

Отец Глазастой приехал на кладбище. Тут я впервые его увидела. Высокий, решительный, хорошо одетый, в темных очках.

Отец Глазастой принес венок из живых цветов. Правда, венок этот тащил не он, а его шофер. Венок был большущий, а шофер маленький, поэтому он надел его себе на шею. Коля показал на него пальцем и рассмеялся. Я вздрогнула, у него смех был какой-то дикий, он не смеялся, а выдавливал из себя: „Гы-гы-гы“.

Отец Глазастой, проходя мимо нас, остановился на секунду, но Коля не обратил на него никакого внимания, и он отошел. Вообще, с того момента, как появился отец Глазастой, он стал сразу самым главным, и к нему подошли могильщики, и все завертелось, и все заспешили. Быстро закрыли гроб крышкой, заколотили гвоздями. Тут Глазастая заплакала, закрыла лицо руками, и я тоже заревела.

А в это время гроб опустили в могилу и стали быстро засыпать землей, а шофер поднес венок и прислонил его к холмику. Именно в эту минуту я и потеряла Колю. Почувствовала, что моя рука пустая. Оглянулась — а его нет. Я туда-сюда, а его нигде нет. Бросилась искать. „Коля! — кричу. — Коля!“ Теперь часто думаю: может быть, это был самый страшный момент в моей жизни. Ору: „Коля, Коля!“ — и бегаю между могилами. А он знаешь что сделал?… Спрятался за соседний памятник. Притаился, ждет, когда я его найду. И лицо у него совсем-совсем нормальное, хитренькое такое личико, симпатичное.

Потом отец Глазастой без всяких слов протянул могильщикам деньги, прихватил Глазастую и Колю и укатил.

А мы остались: две старухи, три женщины помоложе, мужчины, которые несли гроб, и еще один, странный, плохо одетый, небритый, он все время плакал, вытирая слезы кулаком.

Мы стояли, не зная, что делать. Потом странный мужчина сказал мне: „У нас поминки, если хочешь, приходи… Но Лариски, конечно, не будет. А в общем-то, может, и объявится. Она ведь решила жить на Воробьевке вдвоем с Колей. Вот только как она с ним управится, не знаю“. А я ответила, что к ним я пойти не могу — у меня занятия. А он почему-то улыбнулся, вроде как смутился. Видно, догадался, что мне все это в тягость.

Я вышла на главную дорожку и побежала, а потом остановилась и стала их ждать. Подумала: пойду на их поминки, а вдруг правда Глазастая туда придет с Колей. Они скоро появились, но зашли все в церковь, а я не решилась. У церкви появляется Куприянов на мотоцикле. Зачем — непонятно. Смотрит на меня, ухмыляется.

Но ты не думай, это еще не вся история. Только начало. Так что слушай дальше.

После похорон Глазастая исчезла. Ни на какой Воробьевке с Колей она не появилась. Звоню ей — не отвечает ни утром, ни днем, ни даже ночью. „Ясно, — думаю, — живет у отца“. Выбора нет, мотаю к Ромашке, спрашиваю: „Глазастая в школу ходит?“ Та отвечает: „Не ходит, а что?“ Вопрос оставляю без внимания и ухожу.

Тащусь на Фигнера, думаю, может, там поймаю Глазастую. Ты спросишь: чего я ее ловлю, раз она мне не звонит?… Отвечаю: я все время думаю: а вдруг я ей нужна? Она же доверила мне свою тайну про Колю. А теперь этот Коля в моей голове как гвоздь сидит. В общем, на второй день вдруг дверь их подъезда хлоп — на улицу вылетает Джимми, за ним двое одинаковых пацанят лет по пяти, а потом выходит такая складненькая „телка“, вроде Ромашки. При шмотках: в синих брюках и белой куртке. Догадался — кто?… Мачеха Глазастой, это же ежу понятно, с двумя сыновьями. Не раздумывая, бросаюсь вперед, в пасть к Джимми, хочу его использовать для личного знакомства с ними. Думаю: „Если он меня не узнает, то наверняка растерзает“. А сама нежным голоском: „Джимми, Джимми, какая красивая собачка!“ А он как бросился ко мне навстречу, я еле удержалась под его тяжестью. А „телка“ кричит не своим голосом: „Девочка, осторожней!“ А Джимми уже мне все лицо вылизывает — узнал.

Они окружили меня, мачеха и два ее сына.

„А я подруга Лариски, — говорю. — А почему она в школу не ходит?“

„Уехала, — отвечает мачеха, — ненадолго“.

А один из мальчишек кричит: „Она с папой уехала… и с Колькой!“ А второй добавляет: „Повезли его в… специнтернат“.

„Ну дела!“ — думаю. Тут я сразу соображаю, зная характер Глазастой, что из этого ничего хорошего не выйдет. И как в воду глядела.

Отец Глазастой, говорят, сильная личность. Если он что-то решил, возражать нельзя. А он сказал, что Глазастая переезжает к нему, а Колю отправляют в специнтернат для больных детей. И весь разговор. И вот наша непокорная Глазастая, вместе с отцом, повезла Колю в интернат.

С тех пор я ее ни разу не видела!

Но ты слушай, слушай дальше, что придумала наша пятнадцатилетняя!

Когда она вернулась домой с отцом без Коли, то Джимми набросился на нее, чуть с ног не сбил, потом отскочил и стал царапать дверь. Ясно: ждал Колю. Обстановка сразу накалилась. Мачеха усадила Глазастую с отцом ужинать, а Джимми свернулся кольцом около двери и не отзывался, когда звали. Пацаны утащили со стола ломтик колбасы и положили около носа собаки, но Джимми даже не шелохнулся. Когда Глазастая вышла к нему, он вскочил и начал тянуть ее на улицу. „Я погуляю с ним, — сказала Глазастая, а сама вышла и скомандовала: — Вперед!“ И они побежали.