Выродок (Время Нергала) - Вячеслав Барковский

Мысль было очень соблазнительной, и генерал стал собираться. Вытащил из кладовки болотные сапоги, старый уютный теплый свитер, брезентовую куртку. Охранник тоже стал было собираться, но генерал вдруг, как мальчишка, расхрабрился и сказал, что в таком наряде его никто не узнает. Михаил Павлович огорчился и даже обиделся, что сын покидает его в первый же день приезда. Но генерала осенила блестящая идея. Он позвонил однополчанину отца в Лисий Нос, сообщил, что приехал отец и приглашает на посиделки. Тот обрадовался, они долго беседовали по телефону и договорились, что однополчанин — Иван Никифорович Демьянов — возьмет с собой для компании еще одного своего приятеля-фронтовика. Успенский тут же снарядил за ними машину, и через сорок минут старые солдаты, нарядившись по такому торжественному случаю в форму, при орденах прибыли на генеральскую дачу.

Успенский тем временем уже был готов к рыбалке. Но первую рюмку, как он не отнекивался, со стариками выпить пришлось. Сидя за столом, генерал думал о том, что все устроилось удачно, как вдруг ему показалось, что в окне мелькнуло чье-то лицо. В груди похолодело, но он тут же отбросил опасения. Во двор так просто не проникнешь! Тем не менее он попросил одного из охранников выйти посмотреть, что там поделывают его товарищи.

Охранник, увалень по внешнему виду, которого генерал знал как великолепного бойца, стремительность и сила которого никак не соответствовали внешнему виду, не спеша вышел. Фронтовики после первой рюмки разгорячились, пошли воспоминания.

Между тем охранник не возвращался. Вдруг во дворе послышались крики, раздались выстрелы.

Фронтовики вскочили. Генерал растерялся. Он знал, что ЕГО, если ОН решил напасть, вряд ли что-нибудь остановит. Поэтому выходить во двор он не решился и знаком остановил гостей.

— Стоять! Охрана разберется. — Сам же он достал из тумбы свой ПМ, встал лицом к двери и стал ждать.

Заварушка во дворе продолжалась недолго. Появился Андрей, тот самый увалень, и сказал, что ребятам показалось, будто кто-то шастает по кустам. Они окликнули, никто не ответил, тогда бойцы, помня инструкции генерала, пару раз для острастки выстрелили. В кустах и вообще в саду никого не оказалось, так что тревога ложная. Фронтовики враз загомонили, стали подшучивать над бдительностью нынешних начальников и снова уселись за стол.

Но генерал знал, что заварушка была не просто так.

Он кожей чувствовал, что Нергал рядом, что ОН уже в доме. Кляня себя на чем свет стоит за затею со встречей фронтовиков, Успенский лихорадочно решал, что делать дальше. Главное, ОН непредсказуем. Может выскочить прямо сейчас и наброситься на всех. Правда, рискует нарваться на пулю, но это ЕГО не остановит. Может быть, ОН затаился где-то здесь и сейчас выжидает.

Вдруг, казалось, спасительная идея пришла генералу ему в голову.

Рядом с гостиной была маленькая комнатка, приспособленная под кладовку. Мальчишки многочисленных родственников, приезжавших отдыхать в Горскую, давно приспособили ее под свой штаб и проделали в задней стене дыру, отодвинув доски. После отъезда гостей дыру заколачивали, на зиму обивали войлоком, но летом все повторялось.

Пока, правда, ничего ужасного не происходило, но Успенский чувствовал общее напряжение. Гости тоже попритихли, стали почему-то шепотом спрашивать, кто может позариться на генеральскую дачу да еще в присутствии многочисленной охраны и гостей.

Генерал как мог успокаивал гостей, отшучивался, но приказал Андрею собрать всю охрану в доме и осмотреть каждую комнату, каждый закуток.

В этот момент погас свет.

„Началось“, — подумал генерал, и тут же где-то раздался сдавленный крик, кто-то страшно закричал, кто-то выстрелил. Дверь была далеко, не успеть! ОН наверняка контролирует выход!

Генерал коротко приказал:

— А ну, мужики, за мной! — И бросился в темноте к комнате-кладовке.

Они уже были около нее, когда кто-то с ревом набросился на одного из убегавших, снова раздался страшный крик умирающего человека. Генерал лихорадочно отдирал доски от стены, чувствуя, что его отделяет от этого страшного человека буквально несколько десятков сантиметров. Обезумев от ужаса, слыша за собой стоны и хрипы, он вывалился из дыры в сад и бросился бежать, петляя как заяц, пытаясь уйти от неминуемой страшной смерти. Рядом с ним бежал еще кто-то. Генерал надеялся, что это отец.

Потом у него мелькнула мысль, что убежать не удастся, потому что преследователь слышит, а возможно, и видит их.

В этот момент он ударился о корпус машины, стал лихорадочно искать дверцу, открыл ее, кто-то, оттолкнув его, тоже залез в машину. Успенский захлебнулся от ярости, перебросил пассажира назад через сиденье, нажал на газ, выжал сцепление и рванул с места. Бронированная машина выбила ворота, вылетела на улицу.

Генерал успел увидеть, что за ними еще кто-то бежит, отчаянно размахивая руками, потом другая фигура настигла первую, снова предсмертный крик смешался с рычанием зверя, и эти несколько секунд, очевидно, спасли генералу жизнь. Он вывернул на шоссе домчался до Тарховки, по дороге едва не сбив нескольких прохожих, увидел переезд, который вел на Выборгское шоссе, одновременно услышал звонки, означающие приближение поезда.

Но остановиться он был не в состоянии. Слишком ужасно было то, что оставалось позади. Тем более что и ОН мог захватить какую-нибудь машину, и тогда спасения просто не было. Успенский отчаянно нажал на газ, перелетел через переезд, тут же услышав за спиной свисток электрички и грохот колес. Он хотел повернуть к городу, но потом вдруг подумал, что ОН может выскочить на шоссе у Горской наперерез им.

Генерал на полной скорости доехал до Сестрорецка, остановился у отдела милиции. Из машины за ним вылез совершенно ошалевший ветеран, приехавший в гости к отцу.

Успенский, всю дорогу надеявшийся, что везет отца, не выдержал. Слезы вдруг сами покатились у него по щекам. Окружившие их менты никак не могли взять в толк, отчего плачет нарушитель, одетый в болотные сапоги и куртку, явно угнавший правительственную машину и, пренебрегая всеми правилами, на скорости около ста пятидесяти километров, не остановившись ни у одного поста ГАИ, прибывший со стариком в форме и при орденах прямо к отделению. Войдя в дежурку, генерал севшим голосом назвал себя, приказал срочно связаться с отрядом ОМОН и выслать бойцов на дачу в Горскую.

Дежурный позвонил в город. Успенский, проклиная бдительность милиции, вновь назвал себя, коротко сказал:

— Нападение на дачу. Там сейчас Выродок, — после чего снова отдал трубку дежурному.

Тот выслушал, отдал какие-то приказания. Генерал уже не слышал его. Ему жутко было подумать, какую картину он застанет в Горской. Одновременно ему вдруг стало нестерпимо стыдно, что он оставил на растерзание Выродку родного отца. Хотя он и понимал, что в той обстановке сделать ничего не мог, голосок внутри предательски шептал: „Ты должен был подставиться и умереть. Это за тобой, а не за стариком приходил ОН. А ты мало того, что не попытался спасти отца, но и заранее хотел бросить его, уйти на рыбалку, оставить отца наедине с Выродком“.

„Неправда, — пытался он возражать самому себе. — Я думал, если уйду, Выродок не станет никого убивать. Ведь ЕМУ был нужен я. Если бы я успел уйти, все бы обошлось!“

Успенский знал, что отчаянно врет самому себе. Что его привела в животный ужас предполагаемая встреча с Выродком и спасал он прежде всего себя. От этих терзаний генералу стало совсем худо. Дежурный предложил ему валидол, Успенский равнодушно взял, посидел, глядя в пустоту, и наконец сказал:

— Надо ехать.

В Горской к нему подошел капитан, возглавлявший опергруппу, сказал:

— Товарищ генерал, может, вам лучше не входить? Там такое!

— Я знаю, — ответил Успенский и добавил: — Я должен войти.

Капитан молча пропустил его, сочувственно посмотрев вслед.

Два охранника, очевидно, были убиты мгновенно. Они лежали рядом. У одного был буквально размозжен череп, как будто по голове ударили кувалдой. Второй был переломлен пополам. Третьего ОН настиг на пороге комнаты. Этот, видно, еще успел выстрелить. У него были оторваны обе руки, свернутая голова свисала набок, как у тряпичной куклы. Четвертого ОН немного не достал и, очевидно, в прыжке ударил ногой в спину. У бойца был сломан хребет. От страшного толчка он пролетел через всю комнатку на верхнем этаже и, сломав перила, вывалился в сад. Он был еще жив и все повторял:

— Я попал в него. Честное слово! Я попал!

Конечно, точно установить, действительно ли Выродок ранен было невозможно. Оставалось надеяться.

Самое страшное зрелище ждало генерала внизу.

Его отец был прибит гвоздями к стене дома. Причем гвозди торчали не только из рук и ног. Огромный гвоздь был вбит прямо в лоб Михаилу Павловичу. Так что череп раскололся, и по лицу растеклись кровь и мозг. Одежда со старика была снята, половые органы отрезаны и вставлены в рот второй жертве, распростертой на столе, с которого смахнули бутылки и трапезу. Друг Михаила Павловича тоже был прибит к столу и перед смертью зверски изнасилован. На месте ануса зияла кровавая дыра. На груди у всех жертв были сделаны змеевидные разрезы.