Выбор сделан - Лаут Шана

Кольцо призывно блеснуло, а потом взметнулось золотой змеёй прямо к груди, пронзая её обжигающей болью. Словно нож вонзили. И точно, в груди торчала чёрная рукоятка большого кухонного ножа для нарезки.

Моё тело по инерции от удара начало заваливаться назад. Медленно падая, я не видела ничего, кроме коротких вспышек света во тьме. Лицо и тело погружалось в воду, обильно льющуюся с неба и быстро поглощающую меня. А стояло полностью в неё погрузиться, как её чёрный цвет сменился на мутный бледно-розовый, а сверху проглядывалась неровность стеклянного купола, за которым я видела что-то золотое.

Оно было огромным и тянуло свои сияющие щупальца к стеклу, легко преодолевая его, а затем впиваясь во всё моё тело, заставляя конвульсивно содрогнуться. Сил кричать или просто отвести взгляд не было. Только ужас, только боль, только тьма, только смерть.

«ШЕНА!!!» — отразился от окутывающей меня тьмы голос Ташы.

— Я не знал, что это может случиться, — раздался голос Кинрила, когда сознание решило дать добро на пробуждение.

— Этого и не должно было быть, — ответил низко, безэмоционально и мелодично другой мужчина.

— Защита не была повреждена, а так же удалённый фрагмент не восстановим, — сказал ещё один.

— Но это случилось, — мягко подытожил новый. — Как?

— Других девушек так же обследовали. Результат неизменен. Никого воздействия не было, — ответил тот же, что был после Кинрила

— Пробуждение сил могло повлиять на это? — осторожно поинтересовался мой Наблюдатель.

— Нет. Ничто не могло. Первый сделал всё, чтобы их защитить, — отозвался опять он.

— Значит, не всё, — Кин тяжело вздохнул.

— Аннулировать? — казалось он совершенно не испытывает ничего.

— Нет, — очень гулкий и сильный голос едва не заставил всё пространство вокруг содрогаться от себя. — Это не поможет. Сейчас это убьёт всех пятерых. Нам не нужны ни проблемы, ни войны с низшими. Женщина должна жить, чувствовать, рожать детей и объединять мужчин.

— Подавить?

— Да. Полное подавление рецессивной памяти генов нижайших предков женщины. Ничто не должно мешать основной миссии.

— Да, Третий, — помещение заполнил гул всех голосов разом.

— Пробудите ген первых Ашти до конца, пока инцидент не повторится, — продолжил этот странный Третий.

— Во всех? — уточнил безэмоциональный в наступившей тишине.

— Во всех.

— Что делать с её избранными?

— Вывести из стазиса, когда она придёт в себя, выделить шлюпку на Тириас и оставить там. Сейчас нужно готовиться к встрече гостей. Мелкий, но слишком мешающий низший много на себя взял. Пора готовиться его остановить. Пора готовиться пробудить их, — сказал всем, и мысленно передал мне: «Спи, дитя Ашти. Силы тебе ещё понадобятся».

И я вновь провалилась во тьму.

А пробудилась уже в своей комнате. На левом краю, где когда-то спала одна. Блаженная пустота в голове совершенно не хотела заполняться мыслями. Только одна гулко билась в стенки: «где мужья?». За столько короткое время я так успела к ним привязаться и привыкнуть, что просто начать день без их присутствия рядом, без них, прижимающихся с обоих боков, — странно, тоскливо и холодно.

Повернув голову на правую сторону кровати, я увидела их. Они лежали на спине, словно солдаты. Руки по швам, головы чуть наклонены в стороны, нижние конечности вытянуты и лежат ровно… и оба в боевых формах. Рога и хвост — у Алуара, рога и шипы на плечах — у Шаэрдэша.

Что с ними случилось? Почему они лежат отдельно, в таких позах и в таком виде?

Я поднялась в сидячее положение с трудом. Голова гудела, медленно заполняясь мыслями, чувствами и воспоминаниями. Честно пыталась вспомнить вчерашний день и как оказалась на кровати. Но в последней части я явно не принимала участия. Тогда как?

И мозг дал ответ. Пробуждение, приход свекровей и тётушек, секс в ванной, пропущенный завтрак и обед без дам, приход и аудиенция с Императрицей Арикри… Тело покрыли мурашки так сильно и резко, что даже волосы на голове зашевелились от воспоминания. Я вспомнила ужасные видения, а потом голоса во тьме. Их суждения о случившемся и дальнейшие принятия решений. Там был и Кинрил. И некий Третий, назвавший меня дитём Ашти — ещё бы знать, что это.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сейчас я уже другими глазами смотрела на моих мужчин. Они с стазисе, чтобы это слово не значило. Полностью неподвижны и даже дышат через раз и очень медленно. А я? Я ещё дрожу от ужаса и хочу пить.

Встав с трудом и кое-как подняв графин с водой с прикроватной тумбы, пила воду жадно, через горлышко хрустального изделия. Холодная жидкость освежила рот и приятно холодила пищевод с желудком, заодно освежая голову. Мысли приходили в себя окончательно, а слёзы заполняли глаза.

Полупустой графин еле успела поставить на место, чтобы не выпал из вдруг ослабевших рук. Я уткнулась в колени и беззвучно заревела, содрогаясь всем телом. Душевная боль рвала грудь изнутри осознанием.

Я была мертва. Я умерла. Так жестоко и бесчеловечно. И уже потрёпанную меня нашли Наблюдатели. Они восстановили моё тело и оживили. Но оно всё равно фантомно болело и тянуло от пережитого, когда я очнулась в той палате. А те изначальные процедуры и проверки были нужны, чтобы удостовериться в произведённых манипуляциях восстановления.

А моё быстрое принятие ситуации и адаптация под неё — включая многомужество, о котором я даже подумать никогда бы не смогла — это всё воздействие на разум от Наблюдателей, чтобы Выбор проходил спокойно и без эмоциональных срывов.

Одна девушка сорвётся — это ещё не страшно. Её можно и успокоить. Но что будет, если запротестуют и распсихуются все? А сколько нас? Сотня? Две? Три?

Боже. Неужели и они были… Эта мысль больно резанула по нервам. За таким я даже не заметила, как позади началось движение. А услышав постороннее шуршание через гул в ушах от сдерживаемых рыданий, обернуться не успела, как оказалась зажата в стальных горячих объятьях Алуара. Мужчина яростно рычал и обнимал так, словно хотел спрятать собой от всех. Руки, хвост и даже крылья — всё закрывало от мира. В груди под ухом быстро и мощно билось сильное сердце храброго тардиарца, герцога, моего мужчины и Старшего мужа.

Я с трудом и содроганиями от утихающей истерики подняла голову. Лицо его было искажено в яростном оскале, глаза горели алым, но смотрели куда-то в пустоту, по звериному и совершенно неосознанно. Рычание вырывалось почти с каждым выдохом.

— Алуар, — тихо и хрипло позвала я, высвобождая руку, прижатую к нему вместе с моим телом, и протягивая к его лицу. Осторожно огладила острые скулы, шершавую кожу щеки, губы, даже задела слегка клыки, прежде чем спустила к сильному подбородку. Постепенно взгляд мужа становился осознанным, рычание утихло, а объятья перестали быть настолько каменными.

Алуар медленно опустил сначала взгляд на мою руку у его лица, потом голову, чтобы посмотреть на меня. Осознанность полностью оживило пламя глаз, сделав их более человечными.

— Ше-на, — по слогам выдал муж и пришёл в себя. — Шена! — притянул повыше к себе и впился в губы.

Поцелуй вышел слегка солёным — слёзы на лице не успели высохнуть — и даже кровавым — Ал не успел убрать клыки и слегка царапнул мне язык. Оторвавшись, он уткнулся мне в макушку носом и стал раскачиваться из стороны в сторону, приговаривая:

— Шена. Моя Шена. Маленькая моя. Нежная моя Иллира. Моя любимая. Шена.

Минуты проходили за минутами, но он продолжал качаться и шептать, словно это должно было не меня успокоить, а его. Но, думаю, так оно и есть. Им обоим нехило могло перепасть от моего состояния. Как они его пережили, мне даже страшно представить — увидеть, что что-то ужасное и непонятное твориться с твоим любимым, и не иметь сил помочь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Тихонько выпустив меня из объятий, Алуар мне нужно улыбнулся, затем посмотрел куда-то мне за спину. Я обернуться снова не успела, будучи зажатой теперь уже всем телом в кольца змеиного хвоста и крепких рук моего нагшиара. Дикое и разъярённое шипение где-то над головой в сторону Алуара, издавшего на это какой-то усталый смешок, и мы быстро оказались на другом конце кровати, обогнув удивлённо вскинувшего брови тардиарца по внушительной дуге, которую вообще позволяла комната и мебель в ней.