Эромахия. Демоны Игмора - Виктор Ночкин

Но спорить с капитаном он не стал, побрел прочь, расшвыривая сапогами тлеющие угли.

Ночь отряд Риллона провел в руинах под наскоро сооруженными навесами — в ход пошли пологи фургонов и обломки сожженных домов.

К утру подоспели отставшие солдаты, которым капитан велел загружать добычей повозки. По их словам выходило, что главные силы королевской армии идут очень медленно, выдвинув далеко вперед отряды наемников. Если лигисты готовят засаду, наемниками пожертвуют без сожаления. Обычное дело, подобное отношение — часть условий, признаваемых при найме обеими сторонами: солдаты удачи рискуют жизнью в первых рядах, зато могут грабить повозки, брошенные отступающим врагом. Бойцы регулярной армии им завидуют.

Днем наемники обшарили окрестности — ничего и никого, пустыня. Риллон отправил разведку. Дозор прошел в южном направлении не меньше десяти миль — все покрыто снегом, а следов не видно. Девственно-белый нетронутый мягкий снежок — лучший часовой, он без обмана укажет, если его потревожит чья-то нога. Лигисты ушли, не оставив никого и ничего…

Только сутки спустя объявился гонец, доставил приказ графа Мервэ, королевского маршала. Наемникам велено оставаться на месте, следить, не появится ли враг, и докладывать о замеченных передвижениях лигистов. Сообщения слать в Фэ-Давиано, двор по-прежнему находится там. Капитан расспросил посланника, тот пояснил: регулярная армия начала движение на юг, но повалил снег, а потом разведчики доставили известия — отступающие мятежники разоряют местность перед королевской армией, опустошают широкую полосу не только вдоль тракта, но также захватывают окрестности вправо и влево. В таких условиях марш невозможен. Его величество дал приказ возвращаться. Двор перезимует в Фэ-Давиано, а с весной война возобновится…

Отфрид, в числе других слушавший рассказ гвардейца, сплюнул на грязный снег и заявил:

— Жаль. Теряем время.

Риллон не стал отвечать, но было видно, что капитан сердится. Впрочем, и он опасался пререкаться с баронетом. Когда Отфрид попросил позволения отправиться в вольный поиск, все были только рады, и Риллон с облегчением отрядил юнца следить за окрестностями. Что Ридрих будет сопровождать родича, не обсуждалось — это само собой.

Когда они остались наедине, Эрлайл спросил:

— Зачем тебе этот вечный поиск? Могли переждать зиму в тепле.

— Может, поймаем хоть парочку лигистов. Я давно не дрался. Идем, хоть какое-то развлечение…

— А если я не хочу?

— А чего ты хочешь? Сидеть в обгорелых развалинах, разгребать уголь? Трудиться хочешь? Сейчас капитан велит всем работать, обустраивать зимовье. Я скажу, чтобы нам тоже приготовили местечко. Хоть от этой докуки избавимся… Ты, Ридрих, лучше научи меня латыни. Я собираюсь возвратить земли и титулы, мне предстоит общаться с важными господами, латынь окажется полезной.

— Ладно. Quanti quisque amicos facit, tanti fit ab amicis.

— Что это значит?

— «Как кто ценит друзей, так и друзья ценят его». Тебе не мешало бы спросить, чего хочу я.

— Не беспокойся, Ридрих, — баронет глядел холодно, — я позабочусь о тебе как добрый родственник. Если тебе недостает честолюбия, то у меня хватит на двоих. Так как ты сказал? Повтори-ка насчет друзей? Это глупая фраза, но я постараюсь выучить и ее.

Кузены каждый день с утра отправлялись обходить окрестности — безрезультатно. Ни лигистских лазутчиков, ни местных жителей. Зато все чаще попадались волчьи следы — похоже, в окрестностях обосновалась довольно крупная стая. Хищники подбирались все ближе к сожженному городку. Наконец Ридрих и Отфрид встретились со зверями во время очередной вылазки. Несколько тощих волков выступили на опушку и замерли, задрав морды — принюхивались. За кустами мелькали темные силуэты, здесь собралась вся стая. Ридрих замер, стиснув копье. Отфрид же с невозмутимым видом зашагал к зверям. Он даже не прикоснулся к мечу, но волки пришли в замешательство. Человек приближался к стае, серые пятились, поджимая хвосты, один из вожаков заскулил, повернулся… бросился прочь, за ним и остальные. Волки скрылись. Баронет спокойно встал к лесу спиной и усмехнулся:

— Они умные. Умнее людей. Ладно, давай еще по латыни что-нибудь.

— Fur furem cognoscit, lupus lupum.[50]

Зима прошла без тревог, будто и нет никакой войны. Солдаты Риллона восстановили несколько домов и как могли обустроились среди развалин. Им было скучно, бытовые заботы не могли надолго занять привыкших к походам воинов, наемники часто ссорились, ежедневно случались драки. Капитан даже слегка поощрял буянов, хотя, конечно, старался не допускать крайностей. Он считал, что потасовки дают выход неизбежной агрессии и поддерживают боевой дух в отряде. В присутствии Игмора, однако, наемники становились смирными. Не затевали свар, когда баронет оказывался рядом.

Впрочем, Отфрид каждый день, если не было метели, отправлялся бродить по окрестностям, сопровождаемый родичем. Баронет вынашивал некие планы относительно собственного возвышения, для этого выспрашивал у Ридриха расхожие фразы на латыни — считал, что знание поможет войти в высшее общество. Об уроках фехтования он не заикался: после памятной схватки с людьми Энриха юный Игмор считался непревзойденным бойцом… да так оно и было, хотя Ридрих помнил, что прежде родич не отличался ни особой силой, ни великим умением.

Еще баронет стал следить за внешностью — начал тщательно расчесывать длинные рыжие кудри, подобрал из добычи наряд поприличнее. Изменился Игмор и телом, стал крепче, шире в плечах, лицо будто отвердело, утратило юношескую припухлость. И взгляд… Никто не мог выдержать прямого взгляда холодных серых глаз Отфрида, все отворачивались. Ридрих с тревогой отмечал изменения, происходящие с родичем, но не решался ни спросить кузена, что с ним, ни поделиться тревогой с кем-либо. Товарищи по отряду не знали Игмора прежде, а потому не смогли бы понять причин волнения Эрлайла. К тому же юнца все боялись — с каждым днем все больше. Волки в самом деле оказались умнее людей: стая ни разу не возвратилась к городу после встречи с баронетом.

Но день шел за днем, Отфрид сторонился наемников, те отвечали взаимностью… Так миновала зима. Весна в этом году случилась ранняя. Уже в марте стало пригревать солнце, сугробы проседали, истекали звонкими ручейками в лощины и овраги. В лесах, в тени деревьев, снег по-прежнему лежал синеватым рыхлым одеялом, но одеяло истончалось с каждым днем, ветшало, покрывалось прорехами.

Солдаты, глядя на раскисшую дорогу, гадали, когда земля просохнет. Едва тракты станут проходимы для армий, война возобновится. Ждали гонцов из Фэ-Давиано. Но на севере у моря, хотя снег и сошел даже раньше, чем здесь, было влажно. Вряд ли его величество решится оставить комфорт городского отеля и велит выступать по раскисшему тракту.