Испорченная женщина - Доминик Дьен

– А вы женаты, инспектор? – неожиданно спрашивает мадам Салерн. Массон замечает, что Катрин быстро подняла голову в ожидании его ответа.

– Сожалею, мадам Салерн, но во время работы я не отвечаю на личные вопросы, – с улыбкой замечает он.

– Стало быть, сейчас вы находитесь при исполнении служебных обязанностей, инспектор? – язвительно интересуется Кристиан Салерн.

– Так точно, месье.

За столом вновь воцаряется тишина. Изо рта рыбы по-прежнему торчит петрушка, но кроме головы от нее остался лишь жалкий скелет, годный только на то, чтобы окончить свои дни в мусорном ведре или в мисочке кошки.

Катрин нажимает на небольшую кнопку, и на кухне раздается звонок. Анриетта заканчивает убирать со стола и быстро проходится по скатерти маленькой метелочкой, стряхивая крошки на поднос. Затем она с величественным видом ввозит в столовую тележку, в центре которой возвышается массивное блюдо, накрытое серебряной крышкой в виде колокола. Анриетта торжественно поднимает ее, с гордостью демонстрируя очередной кулинарный шедевр.

– Баранья ножка! – восторженно восклицает мадам Салерн. – Моя дорогая Анриетта! Вот кто всегда знает, чего я хочу! – И, обернувшись к Массону, она добавляет: – Дело в том, инспектор, что баранья ножка – это моя слабость! Это очень простое блюдо, но Анриетта готовит его великолепно!

– По-вашему рецепту, мама, – уточняет Кристиан Салерн. – Анриетта – всего лишь ваша ученица.

– Баранью ножку легко приготовить, – продолжает мадам Салерн, по-прежнему обращаясь к Массону, – если вы будете соблюдать два правила. Первое: мясо нельзя ни пережарить, ни недожарить. Второе: разрезать его следует строго по правилам. Неправильно разрезанная баранья ножка – это банальный кусок мяса, годный лишь для собаки! Кстати, – добавляет мадам Салерн, повернувшись к Анриетте, – чего же вы ждете? Начинайте разрезать! Баранью ножку едят горячей.

Анриетта словно окаменела. Лицо ее белее мела. Она подносит руку ко рту и смотрит пустыми глазами на мадам Салерн.

– Что с вами, Анриетта? – спрашивает Катрин.

– О господи! – бормочет та. – Я забыла про нож.

– Ну так сходите за ним, – раздраженно произносит Жан Салерн.

Анриетта семенящими шажками выходит из столовой.

– И побыстрее, – недовольно ворчит ей вслед мадам Салерн. Она заводит пространную речь о легком привкусе жира, который появляется у баранины по мере того, как та остывает.

Но Массон не слышит ворчания старухи – у него гулко зашумело в ушах. Моментально слетело вялое оцепенение, в которое он погрузился от ее занудной болтовни. Массон сосредоточивается на ноже: этот нож для разделки жаркого вполне мог оказаться орудием убийства. Гладкое, без зубчиков лезвие от двадцати пяти до тридцати сантиметров в длину… Очень острое… Такой нож можно найти во многих богатых домах… Слова доктора Вормса эхом отдаются в голове инспектора. И разве Анриетта пришла бы в такое волнение только из-за того, что не принесла с кухни нож? Что она хотела сказать своим «Я забыла про нож»?

Массон испытывает головокружительно-дразнящее ощущение того, что ключ к разгадке находится совсем рядом. Пора сделать свой ход! Шум в ушах прекращается. Инспектор пристально разглядывает сидящих за столом. Гнев мадам Салерн и ее сыновей нарастает с каждой минутой, а Анриетта все не возвращается. Тома не отрывает глаз от двери столовой, тогда как Виржини, наоборот, опустила голову еще ниже обычного. Массон поворачивается к Катрин. Он не видит выражения ее лица, но чувствует, что она превратилась в сплошной комок нервов. Она с такой силой сжимает в руке нож, что костяшки ее пальцев побелели.

Наконец на пороге появляется Анриетта и слабым голосом возвещает:

– Я не могу его найти.

Мадам Салерн, возмущенная до крайности, приказывает невестке, чтобы та немедленно отправилась искать нож.

– Идите сами! – резко произносит Катрин.

– Катрин! Сейчас же встань! – восклицает Жан Салерн с искаженным от гнева лицом. – И извинись!

– За что? За все двадцать лет я ни разу не видела, чтобы твоя мать хоть раз оторвала свою задницу от стула!

– Я предупреждала вас, мой бедный сын, что вы женились на дешевой приживалке! Вульгарной и ленивой!

– Да у нас полная кухня ножей! – продолжает Катрин звенящим голосом. – Для утки, для косули, для курицы, откормленной специальным зерном, потому что обычные куры годятся лишь для бедняков, для свинины, для говядины, для хлеба… Для чего еще, мадам? Напомните мне, пожалуйста! Вы ведь все знаете!

– Она сошла с ума!

– Но если вдруг один из них пропадет, то настанет конец света! Вам известно это, инспектор?

Массон оказывается в самом центре семейной сцены. Обстановка накаляется до предела, и он говорит себе, что Катрин вот-вот сломается. Если только…

– Шлюха! – в ярости выкрикивает мадам Салерн.

– Да, шлюха, которая показывает свою задницу! Вы кому-нибудь показывали свою задницу? Нет? Очень жаль! Вам это бы не помешало!

– Это возмутительно! Вы переходите все границы! – взрывается Кристиан Салерн.

– Видите ли, инспектор, – продолжает Катрин, обращаясь к Массону, – они никогда не показывают своих задниц, зато рты у всех троих – точь-в-точь, как куриные гузки!

Она хохочет во все горло: Салерны такие надутые. Массон настолько поражен, что теряет дар речи. Дети сидят, не шелохнувшись. Виржини тихо плачет. Все молчат еще несколько минут, затем Массон поднимается и произносит:

– Прошу вас, дамы и господа, успокойтесь! Я пойду помогу Анриетте отыскать нож. Он наверняка где-то здесь! Дайте мне пару минут.

– Теперь мы можем ждать сколько угодно, жаркое все равно уже остыло! – металлический голос мадам Салерн эхом разносится по столовой с позолоченной лепниной на потолке. Массон находит Анриетту на кухне – та с отрешенным видом сидит за натертым воском деревянным столом. Когда Массон опускается рядом с ней, она лишь слегка поворачивает голову.

– А теперь, Анриетта, расскажите мне все. – Он произносит это так мягко и участливо, что горничная начинает плакать.

– Я и так все знаю, поэтому ваше молчание лишь усугубляет ситуацию. Итак, расскажите мне про этот нож для жаркого.

Следующие за этим мгновения кажутся Массону нескончаемыми. Теперь он твердо уверен: Анриетта что-то знает. Но что именно? Орудие убийства все еще в доме? И кто им воспользовался? А вдруг это сама Анриетта? Инспектор решается на блеф. Но ему страшно. Он боится, что в последний момент не сможет вычислить убийцу. Боится, что ошибется. Он, словно канатоходец, балансирует на туго натянутой проволоке.

«Главное – не торопить Анриетту», – думает он. Оставаться спокойным.