Парень - Янош Хаи

Словом, в деревне такого автомата не было, а и был бы, что толку, — так что девке он, наверно, сказал, мол, будь спокойна, я осторожно, знаю я, как это делается, все будет о’кей. И, может, оттого, что впопыхах, да и не совсем так, как он привык, когда к той вдове ходил, потому что эта девка молодая была и хорошо пахла, вот он и забылся, не сумел взять себя в руки, когда надо было остановиться. Конечно, чувствовал он, что вот он уже, край, но двинулся не наружу, а внутрь, а когда опомнился, дело уже было сделано.

Вот так девка и залетела, говорили в деревне, отсюда и свадьба, и не зря они так спешили. Можно сказать, дитя зачато было в грехе, и на грехе строился союз этих двух людей. Нет у этого союза будущего, на такой ненадежной основе, говорили в деревне, да и не может быть иначе, ведь во всей их жизни не было ничего другого, кроме желания найти, в чем особенность, неповторимость их жизни, чем она, их жизнь, отличается от жизни других людей. Почему ты, например, смог прожить жизнь с тем, с кем прожил, хотя никаких для этого не было оснований, разве что та маниакальная идея, что твоя жизнь — это данное тебе испытание. Что, например, удастся ли твоя жизнь вот с этим человеком, который через пару лет после свадьбы растолстел, бреется, может, раз в неделю, зубы не чистит никогда, а потому дыхание у него — как прокисшие помои, и вообще несет от него навозом, потому что, хоть и моет он руки после скотины, запах этот в кожу ему въелся. И человек этот иногда, если не нажрался до такой степени, что уже не соображает, где он, и не помнит, есть у него жена или только корова, и валяется в хлеву, в навозной вони, которая вообще-то кажется ему приятным запахом, — словом, когда он не до такой степени пьян, то, случается, влезает на жену, и та подчиняется, воспринимая это как часть того самого испытания, и терпит, чтобы он, пользуясь ее телом, удовлетворил свою поганую потребность. А потом жена и дочь свою этому учит, мол, не надо бояться, пару лет мужику хочется часто, но тогда и тебе с ним хорошо, потом — куда реже, но все равно перечить не стоит, потому что он от этого только дуреет. Не годится и врать ему, мол, ты что, не помнишь, совсем же недавно было, только ты пьяный был в стельку, потому и забыл все, — врать не стоит, плоть не обманешь, она все равно выдаст. Дай ему, чего он хочет, и какое-то время будет тихо. Тогда этот придурок — так она мужа называет — будет думать, что он кто-то. А, ну да, остается еще одна задача: после этого надо сделать вид, будто тебе тоже хорошо, — объясняет мать, — потому что только тогда он чувствует, что он кто-то. А вообще-то один черт, что он чувствует, потому что он не человек, а пустое место… Словом, вечно ищут они моральные основания и лишь им свойственные особенности, по которым, например, всю жизнь терпят сожительство с таким человеком. И почему она лучше, эта жизнь, чем жизнь другого кого-нибудь, среди прочих — нашего парня, которая, если смотреть с этой точки зрения, рано или поздно пойдет под откос, и это видно уже сегодня?

Женитьба нашего парня действительно опиралась на то событие, о котором говорили в деревне; может, наугад люди сказали, но попали в самую точку, а может, кто-то, скажем, уборщица, как раз протиравшая пол в коридоре, слышала, как Мари вскрикивает: ой, осторожно, — а наш парень ее успокаивает, дескать, ладно-ладно, и говорит, что нет у него презерватива, а в доме культуры нет автомата, и был бы, все равно ничего хорошего, потому что все поняли бы, зачем я иду туда, но ты не волнуйся, я буду следить. Слышала уборщица и то, как наш парень сказал училке, мол, прости, не сумел я удержаться, ты уж не сердись. Последствий не будет, для этого надо много раз, тогда будут последствия. А один раз — это только один раз. Существует пропорция: столько-то совокуплений, из них столько-то продуктивных. Это мы еще на биологии учили, — объяснял наш парень, чтобы успокоить Мари. Правда, если случится как раз тот один случай, — этого наш парень уже ей не сказал, — который и окажется результативным, тогда, по отношению к этому случаю, пропорция окажется стопроцентной. Как раз это здесь и произошло; а пропорция два к десяти могла бы выйти в том случае, если они еще бы совокуплялись, но тогда следующие случаи были бы безрезультатными, поскольку результативным получился самый первый.

Все это не означает, что брак их опирался на карьерные планы Мари, на ее надежды насчет премии. Да, собственно, те, кто ее хорошо знал, и так понимали, что для нее вовсе не это важно. В то же время, если брак этот опирался не на карьерные соображения и не на жажду денег, то это не доказывает еще, что в его основе лежало искреннее чувство, потому что, как известно, и жизнь нашей девушки, и эта связь питались чувством мести: мол, теперь она покажет королю подштанников, что не удастся ему втоптать ее жизнь в дерьмо. Что она и без него создаст семью, причем не с кем-нибудь, а с директором школы, который в этом плане, несмотря на свои негативные внешние данные, все-таки кое-что.

29

Ребенка назвали Габором. Имя ему дали с учетом того, как звали отца, деда и прадеда. Но не в том смысле, что хотели дать ему именно то имя, которое носили три предыдущие поколения, а потому, что как раз не хотели этого делать. Мать малыша сказала, что намерена прервать ту линию, в которой наш парень, отец новорожденного, был, как подсказывает память, третьим, но если бы под рукой оказались письменные документы или если кто-нибудь пошел бы к священнику, посмотреть метрические записи, то, возможно, оказалось бы, что линия эта уходит во тьму столетий. Она с этим покончит, сказала Мари, и даст этому ребенку другое имя, пускай он будет Габи. При этом в голове у нее было что-то в том роде, что с новым именем что-то новое начнется и в мире. Что ее жизнь, которая с этим ребенком получала некоторую дальнюю перспективу и, как можно предположить, уходила в бесконечность, эта жизнь, которая принадлежит ей, становится началом чего-то, попросту говоря, нового времени. Когда ей приходило в голову прошлое, например, отец, который не смог содержать семью и раньше времени вышел из строя, это прошлое в ее глазах представлялось лишь своего рода подготовкой, оно и было-то как бы для того лишь, чтобы возникло что-то настоящее — время, начавшееся с нее, с ее личности. Это было чем-то вроде истории евреев до рождения Иисуса: вся эта мешанина, все это множество запутанных историй было рассказано лишь для того, чтобы появился наконец кто-то настоящий, кто вернет мир в свое истинное русло, вне которого до тех пор бродили, не находя себе места, не только язычники, те-то само собой, на то они и язычники, — но и евреи. Словом, это имя значило, что отныне она, Мари, будет определять, что будет дальше: ведь отныне сама жизнь может быть осмыслена только с ее точки зрения, в отсчете от нее и от ребенка, который продлевает ее личное время в историю.

Мать нашего парня, правда, немного сердилась: ей бы хотелось, чтобы память ее мужа, отца нашего парня, продолжала жить в имени ребенка, сына нашего парня; но в конце концов, что поделаешь, она смирилась. Она подумала, что про себя-то все равно будет звать его именем покойного мужа, с которым в действительности и началась новая линия, новая кровь, хотя невестка об этом понятия не имеет: ведь она в эту историю затесалась случайно, как необходимое или, скорее, неизбежное зло, ведь без нее, без этого компонента, не могло бы быть продолжено начатое отцом время, и ребенок нашего парня втайне явился ей, матери, под этим именем, а когда она подумает: Габи, Габика, это будет так, словно она думает о ком-то чужом, зато если она будет думать про — и тут она произнесла про себя имя отца нашего парня и вместе с тем имя нашего парня, — то есть когда она мысленно произнесет это имя, тут-то он сразу и появится, ее внук. Потом она решила еще, что когда-нибудь, когда малыш вырастет, она подзовет его к себе, или — так иногда она романтично думала — подзовет его к своему смертному одру, где люди, как это принято, каются в своих самых страшных грехах и открывают свои самые сокровенные тайны. Например, что всю жизнь у них был тайный счет в банке, любовница, или что в другом городе у них есть внебрачный ребенок. Причем ребенок об этом не подозревает, знает только, что у него нет отца. Когда он был маленький, он думал, что его мать — та библейская женщина, которая зачала непорочно; только потом он стал думать, что она — последняя шлюха, которая готова была переспать с любым, и отца у него нет потому, что она не могла показать ни на одного человека, мол, вот это тот человек, а на многих же не покажешь. Хотя правда заключалась в том, что тот человек работал там же, в том же городе, на какой-то стройке, кажется, там и познакомился с этой девчонкой, из отдела снабжения, куда она попала случайно, потому что не попала в университет, и родители ей сказали: иди работай, если не учишься, мы тебя содержать не будем, — а с аттестатом зрелости удалось устроиться только туда, ну, а после этого про университет и думать было нечего, потому что за год и то, что знала, перезабыла. Весной и заявление не стала подавать, бесполезно.