Кровавый пуф. Книга 1. Панургово стадо - Всеволод Крестовский

— Экая важность, что у него! — возразила девушка, успевшая уже оправиться и даже несколько успокоиться и облегчить себя тем, что отец так мягко встретил ее. — Что у него, что в другом месте, — не все ли равно? А зачем притесняешь меня? Кабы ты больше уважал мои человеческие права, я бы не ушла от тебя. А ушедши, куда же мне было деваться? Конечно к Полоярову, потому мы друзья с ним.

— Нюта моя! Пощади ты мою седую голову! Не говори ты таких слов ужасных!

И он вдруг упал пред ней на колени.

— Умоляю тебя!.. Господи! Кабы все это один только сон был! Кабы ничего этого не было!.. Я не верю… не могу верить… Нюта! скажи ты мне, ведь этого ничего нету? Да?.. да? Ведь нету?

— Да чего нету? О чем ты хлопочешь, папахен? Не понимаю тебя я!

— Ну… хоть обмани ты меня… но только… Да нет, неужели же все это правда?

И он мучительно, тоскливо схватил себя за голову.

Девушка, не зная что делать, что отвечать ему, недоумело пожала плечами и бросила взгляд на Полоярова, как бы прося его помощи и совета. Но Ардальон, закуря папироску, спокойно расселся на диване и, заложив ногу на ногу, безучастно созерцал эту сцену.

— Ах, да встань же ты, папахен! — досадливо принялась Анна Петровна подымать старика с колен. — Ну, что это, право, за глупости!.. Это, наконец, скучно!.. Я рассержусь, папахен, слышишь ли? И чего тебе от меня хочется, понять не могу!

— Хочется мне… хочется, Нюта… знать тебя чистой… не опозоренной… Ведь это все неправда? Ничего этого не было? Да?

— Старик заговаривается, — пробурчал Полояров.

— Я?.. Я? — поднялся вдруг Петр Петрович. — И ты еще осмелился!

И он в исступлении, порывисто кинулся на Ардальона.

— Стоп, машина! Стоп! Не ву горяче па! Полегче! — отстранил его Полояров. — Ведь вам не сладить со мной: я маленько посильнее буду, да и горячиться-то не из чего! А вы присядьте-ка, да успокойтесь, мы вам чайку нальем, пожалуй, да тогда и потолкуем как следует.

— Папахен, милый мой! — обняла Лубянского девушка, удерживая его дрожащие руки, — ей-Богу, все это напрасно! Ну, что за трагикомедия? И все из-за таких пустяков! Ну, можешь успокоиться: я все та же и люблю тебя по-прежнему. Довольно с тебя этого?

— Ах, Нюта, Нюта! Если б у людей не было памяти! — сокрушенно вздохнул он, понемногу приходя в себя. — Как вспомню, я с ума схожу!.. За что ты убила меня? что я сделал тебе? А вы! — обратился он к Полоярову. — Я принимал вас в дом к себе как честного человека, а вы вот чем отплатили!.. Спасибо вам, господин Полояров!.. И тебе спасибо, дочка!

— Эх, почтеннейший мой, Петр Петрович! — махнул рукойиАрдальон, — какую вы, право, ерунду городите, так даже слушать смешно! Ну, что же я такого бесчестного сделал против вас. Что дочка-то ваша пришла ко мне? Так не выгнать же мне ее! Ну, все равно, что пришел бы Анцыфров или Подвиляньский, то и она! Я ведь в этом ваших пошлых различий не делаю, да и не понимаю их. По мне, это все равно! Она такой же приятель мой, как и те. Ну, попросилась переночевать. Кабы меня была лишняя комната, я бы, конечно уступил ее, а нет комнаты, так где же мне взять?

— А по ночам в Гулянкины трактиры ездить с порядочною девушкою, это по-вашему не бесчестно? — презрительно и строго спросил его Лубянский.

— В трактиры?.. М-да! Это как на чей взгляд, конечно… По-моему, — не бесчестно; просто, погулять людям захотелось, ну и поехали. Самое естественное дело!

— Естественное дело позорить имя девушки!

— Имя!.. ну, что такое имя?.. Какое-то фиктивное понятие! Пишите ваше имя на вашей дверной доске, на вашей книге, на ваших векселях там, что ли, — это я все понимаю; а что люди погулять поехали, так причем тут имя-то? Все это, батюшка мой, одни только нелепые предрассудки! Эта песня стара, ее бросить пора. Ну, да уж так и быть! — с решимостью какой-то внезапной мысли, махнул вдруг рукой Полояров. — Хоть это и в корень противно моим принципам и убеждениям, но… уж куда ни шло! лишь бы только кончить эти скучные объяснения. Мне, пожалуй, все равно! Коли вы находите, что Анна Петровна опозорена мною, я, извольте, женюсь на ней! То есть формально сочетаюсь законным браком! Угодно вам этого? Ну уж, кажется, «благороднее» невозможно!

Девушка изумленно и радостно вскинула на него гпаза свои.

- Папахен! голубчик! Старикашка ты мой милый! — весело защебетала вдруг она, ластясь и увиваясь около отца. — Ну вот видишь ли, как все это вдруг хорошо устроилось! Ну, о чем же печалиться? Ну, улыбнись мне, что ли! Ведь чего же тебе еще больше? Ведь мы с ним любим друг друга!

"Вишь, заегозила, как про аналой-то услышала!" — молча и саркастически подумал себе Полояров. "Вот она, натура-то, и сказалась! Дрянь же ты, матушка, как погляжу я!.. Кисейная дрянь!"

Но старик не обрадовался. Великодушие Ардальона не произвело на него ни малейшего эффекта. Он стоял в глубоко-грустном и сосредоточенном раздумье, и только глаза его были устремлены на головку дочери, с какою-то болезненно-тоскливою нежностью.

— Пойдем, Нюта, домой! — грустно проговорил он, и в голосе его сказалась тихая мольба и полное прощение во имя неизбежной покорности пред судьбой и совершившимся фактом.

— А ты не будешь притеснять меня? Не станешь делать наперекор мне? — заторговалась вдруг она. В ней мигом проснулась капризно-своенравная, избалованная натура. — Я, пожалуй, вернусь, но только на вчерашних моих условиях! Не иначе!

— Пойдем, Нюта, домой! — тихо повторил старик, беря ее за руку. — Я ни в чем тебе… ни в чем не поперечу.

И лицо его нервно передернуло нечто горькое при этом последнем слове.

— И в самом деле, ступайте-ка вы лучше домой пока, охотно поддакнул Полояров. — Только уж, пожалуйста, Петр Петрович, вы ее не тово… Уж теперь мне, как жениху, предоставьте право следить за ее поступками; не вам, а мне ведь жить-то с нею, так вы родительскую власть маленько тово… на уздечку. Ха-ха-ха! Так, что ли, говорю-то я? ась?..

— Папахен! — защебетала снова радостная девушка, — да что же ты не сказал еще ни слова! Рад или не рад? Я рада! Ведь говорю тебе, я люблю его! Ну, скажи же нам, скажи, как это в старых комедиях говорится: "дети мои, будьте счастливы!" — с комическою важностью приподнялась она на цыпочки, расставляя руки в виде театрального благословения и, наконец, не выдержав, весело расхохоталась.

Старик глубоко вздохнул и покачал головою.

— Эх, милая моя!.. радоваться-то особенно нечему! — сказал он, — надо говорить правду: не такого жениха я всегда мечтал тебе — извините, господин Полояров… Ну, да коли любишь, выходи, Господь с тобою! Из двух зол это, конечно, все ж таки меньшее… Одевайся, голубка! Прощайте, господин Полояров.

И через минуту он увел свою дочь из этой безотчетно мерзкой для него квартиры.

XXIII. Нежданный ходатай

Первый час пополудни. В губернаторской столовой, за большим столом, сидит самое отборное общество града Славяобубенска и завтракает. По правую руку от хозяйки — графиня де-Монтеспан, по левую — барон Икс-фон-Саксен. На другом конце стола — хозяин, а около него ксендз Ладыслав Кунцевич и полковник Пшецыньский. Пространство по обе стороны между этими двумя полюсами занимают: княгиня-maman и князь-papa Почечуй-Чухломинские, шестерик княжон-дочек, маленький Шписс и Анатоль де-Воляй. Один только ни к чему не пригодный князь-papa, сник чему не нужною княгиней-maman составляли тут нечто вроде официально-неизбежного зла. Засим все остальное общество в наличном составе своем представляло самый интимный кружок губернаторского дома. Тут были все те, кого особенно жаловала madame Гржиб-Загржимбайло.

Констанция Александровна праздновала сегодня день своего рождения. Она хотела придать этому дню исключительно семейный характер и потому большого приема не делала. Служащие, кто повыше, оставляли в прихожей свои визитные карточки, а кто пониже, тот расписывался на особом листке, по которому Непомук потом определял степень благонамеренности и служебной доброкачественности славнобубенских чиновников. Ее превосходительство нарочно не желала обременять себя утренними приемами, чтобы сохранить надлежащую бодрость и свежесть к вечеру, так как сегодня у нее заранее условленный пикник на картинном берегу Волги.

Непомук Анастасьевич любил хорошо поесть и хорошо выпить в хорошей, интимной компании, а так как теперь собралась у него компания самая хорошая и самая интимная, и так как при этом все обретались в самом счастливом, в самом праздничном настроении духа, то Непомук достаточно успел уже оказать подобающую часть разным соленьям и сырам, пропустив предварительно две веселые рюмочки хорошей старой водки, которую «презентовал» ему любезный ксендз-пробощ и теперь готовился оказать еще более подобающую честь огромному ростбифу, который будет запит великолепным английским элем.

И в эту-то минуту едва лишь начавшихся гастрономических наслаждений в столовой неожиданно появилась официальная фигурка дежурного канцеляриста.