Будни самогонщика Гоши - 2. Мир и нир - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

за убитых. Даже не для предотвращения новых жертв. Всё Средневековье не переделаешь, всех не спасёшь. Вопрос в том, что он не оставит меня в покое, Нимирх был прав. Фактически я защищаю себя, Кирах, семью.

Зря затеял конфликт? Нет. Я ему преподнёс бескровную победу на блюдце. Вторично совершать подвиги во славу величества после его кидалова – подозрительно и… бесхребетно. Значит, из меня можно верёвки вить. В полудиком обществе феодализма демонстрация слабости смертельна.

Карух сам обострил ситуацию. И подписал приговор. Осталось узнать – себе или мне. Ох, как я зол!

***

Замеченный «освободителями» издалека шпиль главного храма Моуи, с виду очень тонкий и хрупкий, был на самом деле мощной сужающейся кверху колонной. Внутри на две трети высоты вилась винтовая лестница. Она заканчивалась крохотной площадкой, освещённой через круглые окна заходящим солнцем. Там уместились двое.

- Что ты видишь, Сарр?

- Они ставят лагерь. Похоже, готовят баллисты. Пока далеко, не менее тысячи шагов, мой повелитель. Но баллисты на колёсах. Если впрячь в каждую дюжину кхаров, подвезут ближе. Прошу, посмотри сам.

- Не хочу. В твоей чёртовой трубе всё вверх ногами[1]. Голова кружится. Рассказывай!

- Слушаюсь, сир. Похоже, их король рассматривает город и посады.

- Даже лица различаешь? Спустимся, проверю на Камне – не колдун ли ты. Твоё дьявольское изобретение полезно, но не от дьявола ли оно? Моуи от нас отвернётся окончательно.

Учёный, и в августейшем присутствии носивший рабочий халат, а на голове колпак, снова приник к окуляру, двигая плохо закреплённую заднюю линзу взад и вперёд, чтобы добиться резкости.

- Лицо не различаю. Но вижу мужчину небольшого роста на белом каросском кхаре, охраняемого со всех сторон. Редкая масть, чаще они пегие. К нему подъезжают другие, что-то говорят. Он выслушивает, потом отпускает взмахом руки.

- Ты прав. Что ещё?

- Армия их невелика. Тысячи три с обозами, государь. Не больше. Но с ними отряд каросских наёмников.

- Дай!

Король сам приник к зрительной трубе, чертыхаясь от неудобства перевёрнутой картинки. Тронул линзу, сбив настройку.

Был он немолод – за сорок. В огненно-рыжей пышной шевелюре проступила седина, как и на окладистой бороде. Кончик верхнего левого клыка отломан, но не прикрыт серебряным наконечником, столь модным у молодёжи. Стальной панцирь он не снял, желая выглядеть воинственно, даже перед восхождением по винтовой лестнице. Долго не мог отдышаться, потому злился не только от докладов об увиденном через трубу, но и от собственной слабости, напоминающей о приближающейся старости.

- Ходили слухи, мой король, что их не меньше десяти тысяч…

- Для оправданий, почему сдали замок без боя. А проклятые хрымы, ворвавшись туда, вырезали всех! Даже детей. Подлые, беззубые хамы!

Учёный-полукровка благоразумно промолчал, слушая дальше.

- Зная об этом, мы вывели всех, проживавших в посаде. У нас около тысячи бойцов. Для вылазки – мало. А для обороны при штурме? Не знаю… Четверть века не было войны, стоял мир. Четверть века Монкурх не воевал. Да и раньше – чтоб враг дошёл до города, не знаю такого. Если возьмут его… Сарр! Что я оставлю сыну? Трон без державы?

- Город даже не начали штурмовать, сир, - осторожно заметил его собеседник.

- Да. На стойкость его защитников вся надежда. Но если кароссцы ворвутся за стену, никаких наших сил не хватит, чтоб их остановить. Главное, мы спасли посад. Там ничего ценного.

Бросив трубу, король двинулся вниз. Его меч колотил по каждой ступеньке бесполезной погремушкой.

Когда монарх вышел из башни, с юга донёсся свист, потом звук негромкого удара. Взлетев на ближайшую стену, король увидел ошибку Сарра. Учёный промахнулся с предположением, что осадные орудия приблизятся. На самом деле баллисты не покатились к дворцу и крепостной стене. Они начали бить с места. Огненные молнии понеслись к посадам. Ветер дул с их стороны. Центральную часть столицы через четверть часа затянуло дымом.

Бессмыслица! Под прикрытием хибар атакующие могли бы идти к подножию холма. Теперь им придётся наступать среди чадящих пепелищ, в открытую.

Мясник из Мульда, не имея сил устроить блокаду и осаду, просто демонстрирует жестокость.

Посмотрим, что из этого выйдет.

***

Мне снятся эротические сны. Я лежу на нашей огромной кровати в Кирахе и наблюдаю. Мюи раздевается. Медленно и словно не замечая меня. Гладит себя ладошками по упругим грудкам.

Её соски набухают. Она ведь тоже думает обо мне. Возбуждается. Но всё равно делает вид, что не видит мужа.

Изгибается. Поднимает руки вверх, словно на утренней гимнастике. Совершенно нагая. Грудки тоже поднимаются, но я уже опускаю глаза ниже, к треугольнику рыжих волос на лобке. Здесь не бреют интимную зону, я привык. Даже нравиться стало – естественностью.

Практически уже не могу сдерживаться. Готов броситься на Мюи, но она опережает!

Кидается с разбегу. Делает мне больно, ей больно самой, но это такая чушь… Предварительные ласки не нужны. Мы и без того оба настолько накручены, что дополнительного возбуждения не надо, разорвёт обоих. Я развожу ей ноги…

И просыпаюсь. Мой гусар очнулся раньше меня, вытянулся во весь рост, подняв одеяло, и навеял грёзы из разряда «детям до шестнадцати не смотреть».

Мюи в шатре нет. Я один. Разве что Бобик, свидетель наших альковных сцен в Кирахе, похрюкивает во сне. Иногда перебирает лапами, точно бежит. Что ему снится – сучка, готовая спариваться, или украденная с кухни половина окорока, мне не ведомо.

Зато знаю другое. Мне тут не место. Оно с женой. С сыном. С родителями. С хрымами, вполне притерпевшимися к сатрапу-глею. Точно не здесь, в сотнях мер от Кираха, на чужой и совершенно не нужной войне.

В привычные звуки лагеря вплетается скрип. Сначала медленный, словно тянут кота за хвост. Потом – вжик! Не до конца стряхнув мирный сон, через минуту врубаюсь: работают баллисты. Где-то рядом. Сначала натяжение, потом звук «спускаемого курка».

Стоп! До крепостной стены не менее тысячи шагов. Метров восемьсот-девятьсот. Никак не добить отсюда, это же не РСЗО «Град» или хотя бы миномёт. Во что они пуляют?

Натянув только сапоги и шаровары, в одной сорочке сверху, выскакиваю из шатра. С утра пораньше баллисты мечут зажигалки в деревянный пригород. Трущобы бедняков и домишки малость получше, принадлежавшие более зажиточным, покорно пускают дымок. Дальше загудит большой общий костёр. «Освобождение» пришло, если кто не понял.

Надеюсь, это не Хатынь. Мы припёрлись ещё вчера. Даже самые ленивые из недоосвобождённых должны были понять: