Дорога неровная - Евгения Изюмова

— А плохо в плену? Что такое плен?

— Плен, дочка, жуткая вещь. Мы и с голоду умирали, и от непосильной работы, что нас заставляли японцы делать… Нет, плен — не сахар…

— А почему ты свои медали царские хранишь, если царь — плохой? — подумав, задала Павлушка новый вопрос.

— Царь-то плохой, да медали кровью заработаны, они памятны мне… Я их в плену сохранил, а уж теперь-то тем более сберегу. Панюшка, ты спи, дочка, — Егор, как всегда, погладил Павлушку по голове, и вышел из комнаты.

Он сидел на скамейке под черемухой. Вокруг было тихо и спокойно, одна из тех ночей, когда не было тревоги. И вспомнилась другая ночь на Волчьих горах на подступах к Порт-Артуру. Прохладная, сырая, она принесла желанный отдых после жаркого дня, заполненного японскими атаками, но Егору и его товарищам-солдатам было не до отдыха: они готовили сюрприз «косорылым».

Ермолаев оказался в Порт-Артуре с последним эшелоном новобранцев, прибывшим в Кинчжоу, а вскоре железную дорогу перерезали японские войска. И военную науку Ермолаеву пришлось постигать сразу же, в боях. Пулеметная и винтовочная стрельба, грохот взрывов снарядов, бесконечные дневные атаки японцев, а ночью — восстановление разрушенных укреплений. И частенько передовые линии обороны объезжал сам генерал Кондратенко Роман Исидорович, солдатский любимец, он ободрял утомленных солдат, как мог. Утро всегда начиналось с ураганного артиллерийского огня японцев по русским позициям, затем следовала отчаянная атака пехотинцев, но полки Кондратенко, поредевшие почти на треть, стояли насмерть. И выстояли бы, однако другой генерал, Фок, приказал отступать — части, подчиненные ему, бежали почти в панике. Не так отступал Кондратенко со своей дивизией, в составе которой был и 25-й Восточно-Сибирский, «Кондратенковский», стрелковый полк — постепенно, с боем.

К генералу Кондратенко солдаты обращались запросто, знали: выслушает, не даст в рыло, как Фок. Один унтер-офицер роты, где служил Ермолаев, считая, что если приходится отступать, чтобы не попасть в окружение, то следует нанести при этом японцам ощутимый урон. И придумал, как: солдаты его взвода однажды на дороге обнаружили повозку с пироксилином, вот он и предложил использовать его для минирования оставленных позиций. Кондратенко выслушал и одобрил задумку.

Войска организованно и скрытно отошли, окопы — заминировали, а чтобы японцы не заподозрили отход русских войск, специальные отряды стрелков-охотников барражировали по оставленным позициям, демонстрируя присутствие войск. А потом под покровом ночи отошли и они. Когда утром японцы, вопя «банзай!», заняли русские окопы, то по всей линии обороны взметнулись к небу столбы огня — это сработали установленные саперами фугасы. В ужасе японцы бросились прочь, и прошло немало времени, пока они осмелились вернуться на оставленные позиции русских.

Видя стремительное отступление русских, командующий 3-й японской армией барон М. Ноги решил, что сможет на их плечах ворваться в Порт-Артур. Но тут показала себя русская артиллерия. Обслуга одиночных орудий, целые батареи, используя любые природные укрытия, занимали оборону, расстреливали в упор двигающиеся по порт-артурской дороге японские войска, облегчая отступление остатков русской армии, и 17 июля 1904 года войска заняли оборону вблизи Порт-Артура.

Дерзкий и самостоятельный в суждениях генерал Кондратенко не был в чести у коменданта крепости Порт-Артур генерал-адьютанта Анатолия Михайловича Стесселя, зато благоволил он генералу Александру Викторовичу Фоку, который всеми силами стремился отодвинуть на задний план Кондратенко, потому обвинил его в бездеятельности, и он, Фок, вынужден был отступить со своих позиций. Кондратенко, конечно, был бы отстранен от командования войсками, если бы жена Стесселя, Вера Алексеевна, не сказала мужу: «На Фока после того, как он отдал японцам Кинчжоу, я не надеюсь. А Роман Исидорович — инженер, крепостное дело знает, солдаты его любят. Ему и карты в руки».

Как часто бывает, что умные или просто хитрые жены власть имущих, слабовольных и бесхарактерных, влияют на ход истории!

Александр Викторович Фок не был одаренным военачальником, не любил русских солдат и не берег их, под его руководством Порт-Артур пал бы намного быстрее. А Кондратенко на следующий день, сам того не подозревая, доказал, что он в то время был лучшим командиром в Порт-Артуре.

Стессель встречал войска в трех верстах от крепости. Седьмая дивизия генерала Кондратенко подходила организованно под развёрнутым знаменем, пробитым в нескольких местах. Увидев своего начальника дивизии, солдаты подтянулись. «Да здравствует наш генерал, ура Кондратенко!» — понеслось по колоннам. Кондратенко, встав во главе колонны, сам повёл своих стрелков мимо Стесселя. Отдав ему рапорт, Кондратенко присоединился к свите коменданта крепости. А его солдаты стройными рядами, строго выдерживая равнение, маршировали по дороге. Многие были в перевязках, но имели бодрый вид, хотя от 25-го и 26-го полков осталось несколько рот, сведённых вместе. В одной из рот и служил Егор Ермолаев, на груди у него уже светилась солдатская Георгиевская медаль.

Стессель восхитился:

— Можно подумать, что они идут не после боя, а с парада в Царском Селе!

Когда весь отряд прошел, Кондратенко почтительно обратился к Стесселю:

— Разрешите мне, ваше превосходительство, вместе с моими полками отправиться на помощь четвертой дивизии.

Стессель, вспомнив совет жены, ответил:

— Прошу вас! Отныне она входит в ваше распоряжение как начальника сухопутной обороны крепости.

Уязвленный Фок в последствии сделал всё, чтобы устранить со своего пути генерала Кондратенко: 2 декабря 1904 года по его приказу был взорван один из фортов крепости, когда там находился Кондратенко. С его смертью участь Порт-Артура была решена, и опять же не без участия Веры Алексеевны Стессель. Когда муж сообщил ей о гибели Кондратенко, та решительно ответила:

— Надо немедленно поставить Фока во главе сухопутной обороны и подумать о конце осады. Довольно повоевали, пора и мириться.

Вечером, после похорон погибших вместе с генералом Кондратенко, в кабинете Стесселя собрался «военный совет» — сам хозяин, Фок, генерал Рейс и представитель китайской фирмы «Тифонтай», которая фактически представляла интересы Японии, и, конечно, Вера Алексеевна. Речь держал китаец:

— К сожалению, каждый день осады Порт-Артура приносит фирме «Тифонтай» огромные убытки, и мы вынуждены задержать оплату услуг ваших превосходительств, — он намекал на выплату пятимиллионого гонорара за сдачу крепости.

— Не могу же я немедленно прекратить оборону! — рассердился Стессель на китайца, который не желает понять, как трудно это сделать в атмосфере всеобщего патриотического желания не сдавать японцам крепость.

— Японская армия взяла уже гору Высокую, уничтожила артурскую эскадру, в гарнизоне свирепствуют цинга и прочие болезни, наконец, умер Кондратенко, — любезно улыбался китаец. — Большая просьба господина Тифонтая не затягивать со сдачей крепости. К январю все должно быть кончено, — в его голосе зазвенел металл, — в противном случае мы будем считать наш договор расторгнутым.

Вместо Стесселя ему ответил Фок:

— Господин Тифонтай может быть уверен, что пятнадцатого-двадцатого января все будет кончено.

— Анатоль! Ты должен пожалеть жён и детей артурцев! — патетически воскликнула Вера Алексеевна, и китаец благодарно поклонился ей.

Так Вера Алексеевна еще раз доказала истину, что и от жен слабовольных предводителей зависит судьба народов, и очень часто — не в пользу народа. И Стессель последовал её совету: пообещал к январю 1905 года сделать так, как желает господин Тифонтай.

Одно мешало заговорщикам: русские солдаты по-прежнему не желали сдаваться, хотя бессмысленная война не приносила им ничего, кроме страданий и смерти. Но Стессель боялся потерять обещанное японцами вознаграждение, ведь к Порт-Артуру на всех парах шла эскадра адмирала Рождественского, с сухопутной стороны нажимала Манчжурская армия генерала Куропаткина, в которую ежемесячно вливались по два свежих корпуса.

Обескровленная армия Японии, в сущности, была на грани поражения: сдерживать Манчжурскую армию и штурмовать Порт-Артур не было сил — ощущалась нехватка людей и боеприпасов, и вся надежда была на вероломство Стесселя и его приближенных. Император требовал от Ноги решительных действий, но русские продолжали упорно сражаться. Ноги со страхом ожидал приказа совершить харакири, но вдруг — желанная весть: генерал-адъютант Стессель сообщил, что обещание сдать крепость выполнит не позднее 1 января 1905 года. Ноги вздохнул с большим облегчением: харакири откладывалось.

Вера Алексеевна не упускала момента напомнить мужу о его обещании, и тот, желая получить вознаграждение от японцев, но, в то же время, боясь возмездия, все же отдал приказ Фоку готовить крепость к сдаче, а также исподволь готовить положительное мнение гарнизона о необходимости такого шага. И, наконец, наступил момент, когда Стесселю прочли письмо, предназначенное барону Ноги, главнокомандующему японской армией.