Високосный, 2008 год - Александр Омельянюк

— «В Москве теперь без железного коня нельзя!» — поучал он, по его мнению, не моторизованных.

— «А какая у Вас марка?» — поинтересовался один из рабочих.

— «Да… какое это имеет значение! Иномарка… она и в Африке — иномарка!» — ответил Гудин, сразу и не вспомнив марку автомобиля Гали.

— «Вон, у Александра Македонского был конь по имени… Гидроцефал!» — показал всем свои знания Иван Гаврилович.

— «А ещё дрессированный крокодил по имени полиглот!» — добавил проходивший поблизости Платон.

Возвратившемуся в помещение Платону Надежда поручила резать этикетки, что обычно всегда делал Гудин. На недоумённый взгляд коллеги, Надежда объяснила, что пошлёт Гудина по маршруту, пусть лишь немного дух переведёт.

Платон начал резать этикетки, но получалось, не сколько плохо, сколько неудобно для его больных, опухших пальцев.

Зачем Надька дала мне такую работу? В наказанье, что ль? — подумал он.

Вскоре к Платону вошёл накурившийся, мгновенно испортив воздух своим прокуренным духом.

Увидев, что Платон делает его работу, Гудин удивился, но поначалу промолчал. Ему ведь без работы было лучше.

Но когда Ивану Гавриловичу стало немного стыдно, что Платон без сомнения делает за него его работу — разрезает этикетки, то он предложил своё участие, на что коллега ответил:

— «Ваньк! Да ладно тебе! Отдыхай! Особенно после бурной ночи! Тебе ещё предстоят поездки!».

Этим он вызвал усмешку, случайно оказавшейся рядом Ноны.

Испугавшийся Иван рванул в офис, где сразу получил задание.

Платон только и услышал его возмущённое:

— «А почему я, а не Платон?!».

Кочету теперь стал ясен тактический ход их мудрой руководительницы.

Она послала Гудина в одну из организаций, куда забыл подвести документ Алексей.

— «А чего я там забыл?! Да пошёл он на хер, этот идиот, Лёшка! Лучше бы я резал этикетки!» — вполне обоснованно возмущался Иван Гаврилович.

— «А Вас не было на месте, когда я давала задание на этикетки!» — схитрила начальница.

И ехать пришлось.

К обеду Платон ненадолго сходил в институтскую поликлинику.

Возвращаясь на работу, он свернул с Воронцова поля на Большой Николоворобинский переулок и почти тут же впереди себя увидел Гудина, идущего справа от трамвайной остановки. Тот, дойдя до проезжей части, опасливо поозирался в поисках идущего ему наперерез транспорта, и перешёл на противоположный тротуар. Теперь Платон наблюдал старца сзади. Тот шёл с горки вниз, смешно семеня ногами, боясь разогнаться. Поэтому, словно тормозя, гася инерцию своего тщедушного тела, широко разводя носки не по размеру больших для него модных туфель, по привычке создавая большую опору.

На нём был его всесезонный короткий плащ светло-серого и даже бежевого цвета, а в руке неизменный его спутник — полупустой дипломат.

Платон невольно догнал деда Гаврилу уже в офисе.

— «С побегушек возвращаешься?!» — попытался тот уесть Платона.

— «Ты торопишься с выводами, как все представительницы слабого пола!» — не остался и тот в долгу.

— «Я, что, по-твоему, женщина?!» — возмутился Гудин отпором Кочета.

— «Нет! Просто слабого пола!» — припёр тот соперника к стенке.

Надежды в офисе не оказалось. Вскоре она позвонила и попросила Ивана Гавриловича посидеть на телефоне.

В отсутствие начальницы коллеги принялись чаёвничать остатками вчерашней обильной трапезы. И сразу Гудин набросился на дармовщину, как старый стервятник на падаль.

Иван был левшой. Поэтому, глядя единственным правым глазом на свою левую руку, режущую колбасу, он невольно поворачивал влево и свой подбородок, попутно комментируя содержание сала в колбасе.

Иван Гаврилович долго жил один, потому умел готовить. А, как человек любопытный, пронырливый, въедливый, знал, например, как в столовых, при жарке многократно используют одну и ту же порцию кулинарного жира.

Наевшись и напившись, Иван Гаврилович позвонил самому младшему сыну Ивану и спросил:

— «Привет! Как дела? Всё в порядке?! Ну, и хорошо!».

Подробности его уже не интересовали. Главное, нет проблем, и не из-за чего волноваться. Своё здоровье, прежде всего! — считал старый эгоист.

Ибо Иван Гаврилович очень хотел, чтобы очередной день его жизни не стал бы последним.

Он очень боялся сменить сцену жизни на закулисье загробного мира.

Сытые и напитые, коллеги мирно разговорились, сначала о политике.

Слово за слово, добрались и до Америки.

— «Вот почему американцы так себя ведут в мире?» — задал, было, риторический вопрос старший по возрасту.

— «Так они, по сути дела, комплексуют! Потому, что у них, как у нации, очень короткие исторические корни, всего двести с небольшим лет! Да и генетика у них плохая. Ведь американская нация образовалась из всякого сброда, бежавшего в Америку, в основном уголовного. Поэтому им нечем гордится! У них нет генетического запаса. Вот они и комплексуют, пытаясь доказать всем, что они высшая раса. Прям, как ты!» — объяснил Платон.

Невнимательно слушавший Гудин уловил только последнюю фразу, сразу возгордившись сравнением его с американцами.

— «Хотя они, по сути, — самая низшая нация на Земле, полученная из сброда уголовников и неудачников, а также людей потерявших или не нашедших себя!» — закончил бывший лектор-международник.

Немного отдохнув в пустом трёпе, коллеги разбрелись по своим делам: Платон — клеить, Гудин — курить и сидеть на телефоне, а точнее, пока играть в шарики на компьютере. Этой игрой Иван Гаврилович по-прежнему регулярно тренировал свой единственный глаз.

Через некоторое время к ним в офис пришла давнишняя покупательница, спросившая почему-то Инну Иосифовну.

— «Видно давно Вы у нас не были? Инна Иосифовна здесь уже не работает!» — просветил её Иван Гаврилович.

— «А я смотрю, на её месте Вы сидите, подумала, что Вы её заместитель!» — неосторожно ляпнула та.

— «Да на этом месте мог оказаться кто угодно! Даже он мог сесть!» — показал, возмутившийся принижением своего достоинства, Гудин рукой на Платона, пытаясь принизить этим его.

А речь шла о бывшем месте Инны Иосифовны, теперь занимаемым Гудиным. И пришедшая давняя покупательница, поинтересовавшаяся отсутствием Инки, и объяснившая Гудину, что та первая работала здесь, выказала интерес этим фактом.

Гаврилыч же чуть ли не с пеной у рта ревностно доказывал той, что он первый здесь работал, раньше Инки.

К концу рабочего дня Иван Гаврилович объявил Платону, что он уйдёт раньше, в связи с приездом зятя из Торонто.

— «Да оттуда у тебя зять, если дочери нет?!» — естественно удивился Платон.

— «У меня не только есть дочь Марина, но ещё и внучка!» — гордо заявил, зарвавшийся в своих играх и умозаключениях, Альфонс Гудин.

— «А-а! Так у тебя есть субмарина!» — чуть ли не вскрикнул Платон.

— «Да субмарина — это дочка Марины!» — объяснил он опешившему Ивану.

— «Ну, ты даёшь! Ладно! Пойду субпродукта возьму, как подарок для гостей!» — быстро сориентировался бывалый субворишка.

— «Курочка по зёрнышку клюёт!» — выдал он свою любимую сентенцию.

Да! Гаврилыч делает свой куриный бизнес! Подклёвывает, что плохо лежит, подворовывает! А ведь бизнес любой ценой — это уже не бизнес, а подлость. Я бы даже назвал «Бизлость». То есть подлый бизнес — это и есть бизлость! — про себя мыслил честный философ.

Вскоре, после ухода Гудина, в офис возвратилась Надежда Сергеевна. Платон доложил обстановку, не забыв заложить и ублюдка.

Коллеги тут же принялись перемывать косточки «Альфонсу Гансовичу», вспоминая зёрнышки курочки Гудина.

А это были и, якобы, «Автолайн»; и бесплатные крохи еды на работе; и плата за перегрузку на Минскую машину. Также его заработки пальцем проктолога. Правда со временем палец Ивана Гавриловича несколько согнулся и стал крючковатым, из-за чего его пациенты стали ощущать дискомфорт и отказываться от его назойливых услуг. А также прочее многочисленное и повсеместное воровство, о чём коллеги не хотели даже вспоминать.

Наступил вечер. Иван Гаврилович пораньше вернулся домой. Продав соседкам по дому утянутые из офиса биодобавки, он облегчённо вздохнул.

Ну, вот, опять сделал свой маленький бизнес! День был прожит не зря! Удалось кое-что наварить из денег, да и домой пораньше сорваться, опять обманув дураков, якобы приездом гостей из Канады. Да и по работе я не запарился! Опять же дармовая еда в обед! Да и за опоздание не так попало, как бывало ранее! — сам с собой молча рассуждал он.