В мире безмолвия - Жак-Ив Кусто

Марсель Ишак снимал весь этот спектакль с лодки, находившейся над самым корпо, в то время как мы с Дюма нырнули в сетевую камеру, чтобы запечатлеть подводные кадры. Погрузившись в кристально чистую воду, мы не могли видеть одновременно обеих стен корпо. Очевидно, то же самое относилось и к рыбам. Лишь изредка в поле нашего зрения попадал метавшийся в фисташково-зеленой воде косяк. Красавицы-рыбы, весом до четырехсот фунтов каждая, плавали все по кругу, против часовой стрелки, в соответствии со своим обычаем. Рядом с их мощными телами сеть казалась слабой паутинкой, неспособной противостоять малейшему натиску косяка, однако рыбы даже и не делали попытки прорваться на волю. А на поверхности арабы продолжали вытягивать сеть; стенки камеры сужались, и пол поднимался все выше и выше, так что его уже стало видно.

Жизнь выступила для нас в новом освещении, когда мы взглянули на нее с точки зрения несчастных существ, заключенных в корпо. Мы представляли себе, каково это оказаться в такой западне, обреченным на столь трагическую участь. В этой все уменьшающейся тюрьме только мы с Дюма знали выход, только нам было предначертано спастись. Возможно, нас обуревала чрезмерная сентиментальность, но нам было стыдно. Я был готов схватить нож и прорезать косяку выход на свободу.

Вот уже камера смертников сократилась до одной трети первоначального размера. В ней царила возбужденная, нервная атмосфера. Косяк метался с возрастающей быстротой, но еще сохранял строй. Глаза рыб выражали почти человеческий ужас.

Мое заключительное погружение состоялось как раз перед тем, как лодочники приступили к истреблению. Камера смертников представляла собой в этот момент зрелище, подобного которому мне никогда не приходилось видеть. Обезумевшие тунцы и бониты [29] носились во всех направлениях в пространстве, которое не превышало по размеру большую жилую комнату. Пришел конец инстинкту тунца, определявшему его пристрастие к правостороннему движению. Рыбы совершенно утратили контроль над собой.

Мне приходилось напрягать всю силу воли, чтобы оставаться под водой с кинокамерой среди исступленно метавшихся рыб. То и дело какой-нибудь из тунцов мчался, как паровоз, прямо на меня, или несся сбоку, или летел наперерез. О том, чтобы успеть увернуться, не могло быть и речи. В перепуге я и не заметил, как истекло мое время, и поспешил к поверхности сквозь мешанину тел. На моем теле не оказалось ни малейшей царапины. Даже в состоянии полного безумия рыбины ухитрялись огибать меня, проносясь в нескольких дюймах, так что я в худшем случае чувствовал, как меня гладит вихрь воды.

Но вот сети поднялись к самой поверхности, и раис подает последний сигнал, приподнимая феску и приветствуя тех, кому предстоит умереть. Рыбаки обрушили на рыб удары трезубцами. Вода покраснела от крови. Для того чтобы поднять из воды бьющегося и извивающегося, словно огромная заводная игрушка, тунца, требовались одновременные усилия пяти-шести рыбаков. В лодках высились целые горы окровавленных туш тунцов и бонит. Наконец бойня закончилась, и рыбаки прыгнули в розовую воду корпо – сполоснуться и отдохнуть…

Гигантские ставриды скорее, чем какие-либо другие рыбы, заслуживают название морской аристократии. Они ведут вольное существование на глуби не ниже пятнадцати саженей, недосягаемые для сетей и крючков, снисходя до общения с земным миром лишь у далеких мысов, уединенных рифов и затонувших на большой глубине судов. Гигантские ставриды – украшение морей; длинные и гибкие, сильные и быстрые, с лимонно-желтой полосой вдоль серебристого бока. Иногда в одиночку, чаще в стаях, они внезапно появляются в мире ныряльщика неведомо откуда и смотрят на него глазами лани. И разом все остальные рыбы превращаются в неуклюжую деревенщину. Ставриды – высокомерные космополиты; встречаясь на своем долгом пути от Сидона до Геркулесовых Столпов с человеком, они в лучшем случае приостановятся, чтобы взглянуть на него, но чаще всего относятся к нему как к досадной помехе, которую надлежит небрежно столкнуть со своего пути.

Мы видели их снизу, как бы на фоне неба, кружившимися вокруг теряющегося во мгле подводного пика. Как и тунцы, ставриды – крупные кочующие хищники. Люди пытаются заманить их на крючок или в сеть, но безуспешно. Ставрида настолько ловко обходит все западни, что рыбаки и ученые считают ее редкой рыбой размером не более трех футов в длину. Между тем мы встречали в море гораздо больше гигантских ставрид, чем тунцов, и для нас экземпляры шестифутовой длины не редкость. И в то же время ставриды – настолько захватывающее зрелище, что для нас каждая встреча с ними – выдающееся событие.

Совершенно безопасна для ныряльщиков и барракуда. Если не считать фантастических небылиц о подводном мире, я не встречал ни одного указания на то, чтобы барракуда атаковала ныряльщика. Мы нередко встречались с крупными барракудами в Красном море, Средиземноморье и в тропической части Атлантики, и ни одна из них не проявила и намека на агрессивность.

На самом деле ныряльщик слишком занят мыслью, как избежать другое, действительно опасное морское существо, чтобы думать о барракудах.

Настоящим, невыдуманным бичом глубин является самый обыкновенный морской еж, с его длинными ломкими иглами. Но и морской еж не агрессивен; беда лишь в том, что он вездесущ. Конечно, его малые размеры не могут вдохновить воображение создателей мифов о морских чудовищах, но на того, кто наступил на морского ежа, он производит достаточно яркое впечатление. Иглы глубоко проникают сквозь кожу и обламываются. Их исключительно трудно вытащить; к тому же они могут оказаться ядовитыми. Мы следили за морскими ежами куда внимательнее, чем за барракудами.

Еще более неприятно столкновение со жгучими медузами, чьи разноцветные хрустальные купола висят в воде наподобие этаких небольших мин. Синие, коричневые, желтые узоры медузы ласкают глаз, однако многие виды ее способны весьма чувствительно обстрекать человека. Наиболее распространена и опасна сифонофора «португальский военный корабль» (физалия). Ее появление в прибрежных водах испортило сезон не одному курортнику. Она плавает на поверхности моря, свесив вниз длинные болтающиеся – и ядовитые! – щупальца. Мне пришлось как-то нырять около Бермудского архипелага сквозь целую колонию этих особ, настолько многочисленную, что между ними было трудно протиснуться. Очутившись на безопасной глубине, я глянул вверх и увидел целый лес этих «анчаров», чьи «кроны» сомкнулись в почти сплошной свод. Между щупальцами сновали мелкие рыбки одного вида, который явно находится в особой милости у физалии, так как она никогда их не стрекает.