Алый лев - Элизабет Чедвик

Весь следующий час братья обменивались новостями и пили вино; его уровень в бутыли все уменьшался, а свечи догорели до основания. Вильгельм послал сонного оруженосца за новыми.

— Король Филипп согласится на сделку, как ты считаешь? — спросил Ансельм.

— Сомневаюсь, — отозвался Вильгельм. — У него в руках хлыст, и он не собирается его опускать только чтобы кому-то угодить, по крайней мере не сейчас, когда он чует победу.

Ансельм угрюмо взглянул на него:

— Ты можешь многое потерять. Что ты собираешься делать?

— Я… — протянул Вильгельм и не договорил: вошел оруженосец со связкой восковых свечей, перевязанных бечевкой. С ним был мрачный Жан Дэрли.

Вильгельм вначале подумал, что Хьюберт Вальтер узнал об их с Лестером частной встрече с королем Филиппом и уже сделал Жану по этому поводу промывание мозгов, как умеют церковники.

— Что стряслось? — он поднялся на ноги.

Жан подошел к нему и поклонился. Он бросил удивленный взгляд на Ансельма, а затем поклонился и ему. Ансельм ответил на поклон.

— Милорд, у меня печальные новости, — он помедлил мгновение, очевидно переживая из-за того, что собирался сказать, а затем произнес, глубоко вздохнув: — королева Алиенора умерла в Фонтевро. Она мирно отошла во сне вчера ночью…

Он замолчал и беспокойно взглянул на Вильгельма.

Ансельм перекрестился.

— Господи, упокой ее душу, — пробормотал он.

Вильгельм чувствовал себя так, будто эти слова, проникшие к нему в душу, слепились в единую массу и покрылись коркой льда, а теперь раскалываются на мелкие кусочки и разлетаются у него по венам, раня каждую клеточку. Он знал, что она была слаба здоровьем и ей недолго оставалось. Эта новость не пришла неожиданно, но она, тем не менее, раздавила его.

Вильгельм тяжело опустился на походный стул и уставился на раскрашенную кирпичную стену.

— Она взяла меня к себе в дом, когда я был совсем юнцом, когда мне и до рыцаря было далеко, — произнес он после долгой паузы с болью в голосе. — Она была за меня, она меня взрастила. Если я и стал графом Пемброукским, то только благодаря ее покровительству. Всем, чем я владею, я обязан ее защите.

Одна из догоравших свечей зашипела и погасла, оставив после себя облачко черного дыма. Оруженосец потянулся, чтобы заменить ее на новую, но Вильгельм остановил его.

— Не надо, — произнес он горько. Горе отдавало настоящей болью в груди. — Я обожал ее, когда был молод, — произнес он срывающимся голосом, — и даже когда внешний блеск истерся, подлинное сияние благородства осталось, и я любил ее как друга. — Он смотрел, как догорела еще одна свеча. Оставшиеся высветили струйки слез на его щеках. — Она освещала этот мир своим внутренним светом, словно факелом, — без нее он станет темнее и холоднее.

В Фонтевро горели свечи, сотни свечей, зажженных в память Алиеноры, герцогини Аквитанской, бывшей королевы Англии и Франции. Вильгельм зажег от себя еще одну и велел следить, чтобы она горела всегда и чтобы ее заменяли на новую, когда она будет догорать до основания. В течение нескольких дней, прошедших с тех пор, как он узнал о ее смерти, ледяной ком у него в груди растаял, но должно пройти еще много времени, прежде чем образовавшаяся после этого талая вода перестанет леденить его кровь. Пришла весна, и эта была первая весна в его жизни, которую не увидят вместе с ним глаза Алиеноры.

Ее надгробие еще не было готово, но настоятельница рассказала Вильгельму, что Алиенора хотела быть изображенной за книгой. Взгляд монахини искрился смехом:

— Она сказала нам, что ей нужно чем-то заняться до судного дня. Она сказала: «Пусть люди сами решают, что у меня за книга. А те, кто меня знают, и сами поймут».

Вильгельм улыбнулся сквозь слезы. При этих словах Алиенора предстала перед его мысленным взором как живая, словно она мягко коснулась его руки, одновременно приветствуя его и прощаясь навсегда.

На корабле по пути обратно в Англию, везя Иоанну вести о том, что Филипп отказался говорить о мире, пока Иоанн не предъявит ему Артура или его сестру, Вильгельм наблюдал, как море шипит за бортом галеры, и пытался не обращать внимания на медленно начинающееся волнение в желудке. Он согласился на условия Филиппа, пообещал ему пятьсот марок и передал в залог Лонгевиль и Орбек, сознавая, что это дает ему всего лишь отсрочку решения на год. Год, за который, если ему повезет, два короля заключат мир, а если не повезет, у него, по крайней мере, будет время обдумать свое решение.

На носу корабля к нему присоединился его племянник, Джек, — увидеть, как солнце карабкается в небо. Он недавно отрастил бороду, и в профиль так напоминал своего отца, старшего брата Вильгельма, что у последнего возникало тревожное чувство, будто рядом с ним стоит призрак.

— Вы хотели со мной поговорить? — спросил Джек.

— Да, — сложил руки Вильгельм. — Об Ирландии. Я хочу, чтобы ты отправился туда в качестве моего сенешаля и взял на себя управление моими владениями, пока я не смогу вернуться.

Джек уставился на него.

— Вы хотите послать меня в Ирландию? — спросил он срывающимся голосом.

Вильгельм кивнул:

— Ты мой племянник, Маршал по крови. Ты умелый воин и способен брать на себя ответственность. Фицроберт делает все, что может, но мне нужен там кто-то, обладающий большей властью, чем он. Мне жаль, что у меня самого нет на это времени, но при нынешнем положении дел в Нормандии я не могу уделять Ирландии должного внимания.

Джек был в замешательстве:

— Я знал, что вы думаете над этим, но мне казалось… я думал, вы попросите Жана. Я знаю, что он… — он решил не заканчивать фразы, какой бы она ни была, и сделал равнодушное лицо. — Он тоже ваш племянник, раз женат на моей сестре, и его дети вам тоже не чужие.

Вильгельм внимательно взглянул на молодого человека и подивился тому, как много тот понимал, но не говорил об этом.

— Я действительно думал о том, чтобы послать Жана, но решил, что ты больше подходишь для этой задачи. Но если ты не хочешь ехать…

Джек прервал его, покачав головой и улыбнувшись, хотя и немного печально, отчего стал еще больше похож на своего отца.

— Нет, — произнес он, — для меня честь стать вашим сенешалем… и я не дам вашим землям пасть, клянусь.

Глава 15

Кильгерран, Южный Уэльс, ноябрь 1204 года

Для середины ноября погода была мягкой, но влажной. Мелкий дождь пришел с Ирландского моря, поморосил по побережью, продвинулся в глубь материка и увесил все вокруг седыми каплями. Испанская кобыла Изабель была серой в яблоках, и вокруг ее пятнистой шеи бубенцы на уздечке поблескивали, словно дождевые капли, превратившиеся в застывшее серебро, и позвякивали с немного зловещим, потусторонним призвуком.