Лев Гумилев. Теория этногенеза. Великое открытие или мистификация? (сборник) - Коллектив авторов

До этого во Владимире был составлен в начале XIV века свод летописей «Временник великих царств», который перерабатывается в Москве. Для этой цели уже через поколение после Куликовской битвы в Москву собираются специалисты своего дела из Ростова, Смоленска, Нижнего Новгорода, Рязани, Пскова и летописцы Москвы, которые составили тот летописный свод, который специалистам сегодня известен как «Владимирский полихрон». Политическая мысль Москвы, вбирая все прошлое страны, претендует на наследие Киева и Владимира. Обновляются, пишутся новые редакции домонгольских сочинений – «Киево-Печерский патерик», «Еллинский и римский летописец».

Идет сложение национальной церкви, и при этом сохраняется славянский, понятный народу Литургический язык, а не иноземная латынь. Россия независимо от Константинополя ставит высших иерархов церкви, считая, что истинное благочестие сохраняется и приумножается отныне на Руси. Экономический подъем и политическая устойчивость помогают претворить в жизнь идеалы и нравственные понятия, сообщенное военной победой и культурным сдвигом в 1380–1480 годах. Великороссам принадлежит историческая заслуга распространения восточноевропейского круга культуры по громадному пространству, ныне известному как Россия. Российская культура легко входила во взаимосвязь и с культурой «единоверных» этносов – византийцев, болгар, сербов, кавказцев. Благодаря внутреннему размаху, горению, динамизму и благодаря особой природе этой расцветающей культуры, когда внутреннее, содержательное явно торжествовало над внешним, формальным, – русская культура, возглавляемая Московским княжеством, молодая культура «московитов», которых «изумленная Европа» открыла в конце XV века, плодотворно вырабатывала образцы художественной мысли, поддерживаемые идеями так называемого второго византийского Возрождения.

Второе, иногда его называют Палеологовьм, Возрождение было с огромной искренностью воспринято и пережито как свое на Руси и в целом было вживлено, вплавлено в русскую культуру так ярко и самобытно, что, по мнению некоторых историков искусств, на Руси сложилось «Предвозрождение», понимаемое как аналогия предвозрождению Западной Европы. Я хотел бы предостеречь: с точки зрения этнологии говорить о Возрождении в применений к только что зародившемуся этносу, в борениях создававшему высокое, служащее новому идеалу искусство, невозможно. Это было не возрождением чего-либо, но первым, подлинно «зародительным» взлетом культуры.

Великорусское культурное «рождение» давало личности небывалый простор, давало столь многое, что в этногенезе мы встречаем людей, принесших славу отечественной культуре на самой заре предстоящего пути. В России стремительно складывался особый, неповторимый тип гуманистической культуры – без периода схоластики рационализма и критики.

Гуманизм русской отечественной «масти» был основан не столько на поисках и открытиях научной истины, дающей человеку освобождение от клерикального рабства, сколько на утверждении высоких моральных принципов, на знаменитом «правдоискательстве» российской культуры XIV–XVII веков, на истовой вере в спасение путем реальных добрых дел каждого человека, и тут мы не шли в схоластику и рационализм Запада не потому, что «отстали», – в какой бы связи ни обсуждалось что отставание, – а потому, что как то, так и другое принципиально не могло иметь места в российском мировоззрении того времени. Вряд ли есть смысл спорить на тему о том, что было важнее для человечества, однако не отметить этого особого вклада новой России в мировую культуру – невозможно. В XIV–XV веках в русле отечественного поворота культуры сложился тип писателя, проповедника, художника – живущего единой мыслью о личной ответственности за то, что он сделал, об ответственности за дела, за которые с него «спросится». В этом заключался, в частности, и смысл движения «молчания», «безмолвия», придававшего молчальникам-монахам и художникам неистовую энергию, особый духовный динамизм праведной жизни.

Безмолвная беседа ангелов в «Троице» Рублева – это не только тема богословия, но и тема самой; жизни, тема культуры подвижничества. Именно эта безмолвная сцена сполна отвечала самым сильным чувствам людей. За иконой открывается строгий мир духовной жизни, и потому живопись того столетия и последующих называлась «умозрением в красках». Практика одиночества и молчания возникает в подвижничестве не для того, чтобы уйти от ответственности, но для того, чтобы усовершенствовать себя настолько, чтобы иметь возможность действовать, обратить к миру просветленные слова. Найти и высказать правду, придать силу и вдохновение людям.

Вспомним судьбу проповедников Нила Сорского, Вассиана Патрикеева, Андрея Рублева, Даниила Черного, Пахомия Серба, Епифания Премудрого. Вся жизнь этих неистовых людей была посвящена высокому духовному творчеству. И это было творчество, в котором вечное и божественное становилось целью реального жизнеустроения, целью, которой нельзя было поступиться даже в моменты смертельной опасности.

В XV веке Москва сделалась центром культуры, влияние которой в XVII веке распространилось далеко на Север, на восток до Тихого океана и на юг до южных морей. Энергия этой культуры создала Кремль, новые города и «пейзажное» градостроительство, согретое живым чувством природы, росписи Дионисия, фортификацию и юридическое законодательство. Москва соприкоснулась с Италией не как неофит «предвозрождения» западного толка, не как страна-ученица, а как заказчик на нужных новой Москве людей: царицу для Ивана III, строителей, архитекторов, сильных в умении и технике…

Еще раз спросим себя: может быть, близость, сродственность с европейцами, о которой писали поэты, от Пушкина до Блока, наступила бы раньше – обратись мы за помощью и содействием к ним для решения наших национальных задач? Не было ли лучше для будущего России уже тогда, в XV веке, объединиться с Западной Европой, совершившей великие географические путешествия, открывшей Америку, стремившейся к материальному успеху? Может быть, не надо было нам действовать в одиночку столько столетий?

Нет нужды искать аргументы – сама история отвечает на этот вопрос. Возьмите памятники культуры, которые вспоминаются в истории искусств. Сколько из этих памятников осталось в Галиции, Белоруссии, в Полесье, где была замечательная культура Турово-Пинского княжества? Где они после трех веков униатства? И сколько памятников домонгольских и монгольских времен сохранилось в княжествах, которые были склонны не идти на компромиссы в духовной деятельности и которые умели защитить свою культуру от посягательства с востока и запада! Северо-Восточная Русь, не поддавшаяся химере и не пошедшая на компромисс с Западом, не только сохранила древнюю культуру, но и стала колыбелью нового русского искусства. Русь сама справилась со своими заботами, как только было достигнуто объединение Русской земли.

Новорожденная Россия отбросила врагов своей самобытной культуры на востоке и на западе уж конечно не для того, чтобы сразу же перейти в ученицы к европейской культуре. Легковерная историография XIX века представляла дело так, будто Русь отстояла на Востоке свою независимость и в культурной опустошенности бросилась догонять Запад, доучиваться тому, чему не успела научиться раньше, не принимая лишь как крайность католицизм. Позволю себе категорически с этим не согласиться.

Я далек от неприятия Европы. Мы знаем, что поворот к западноевропейской светской образованности, технике и университетской науке, начавшийся в России в конце XVII – начале XVIII века, дал стране дообразоваться до великого государства, заимствовать некоторые недостающие звенья развития. Мы вступили в XVIII век Петром I, а в XIX – гением российской науки, как и поэзии, музыки, живописи. Ампир зародился на Западе, но насколько он более роскошен в Петербурге и его пригородах, как своеобразен и неповторим он в Москве.

Запад сам по себе и его культура – замечательные вещи! Плох европоцентризм, когда предвзятое мнение, не имеющее научных оснований, становится главенствующим. Точку отсчета можно принимать любую, но следует всегда учитывать полицентризм этногенных процессов и процессов развития культур разных этносов. Это и будет уважением к разнообразию культур планеты Земли.

Россия после Куликовской битвы перехватила инициативу развития в Евразии, и в конце XVIII столетия на глазах Пушкина завершилось формирование российской суперэтнической и культурной интеграции. Суперэтнос России уже включал к тому времени, как составную свою часть, Великую степь. Россия, потерявшая больше всех в Куликовской битве, больше всех выиграла. Ей открылся беспрепятственный путь – торная дорога самостоятельного этно-культуриого развития. Она смело начала свой путь в этногенезе, который длится в истории, как правило, 1200 лет. Ход этногенеза идет без остановки. Напор творческого взлета после Куликовской битвы принес через 200 лет уже не изменяемую в веках этно-культуриую традицию. 1200 лет этноса отстукивают. И теперь законный вопрос: много это или мало – 600 лет в истории, в жизни народа, победившего врагов? Я отвечу: шестьсот лет – это середина – это время зенита.