Цена свободы – любовь (СИ) - Флёри Юлия

– Так я не понял, ты чем занимаешься? – Подвёл Саша брата к интересующей теме, а Мулла неопределённо пожал плечами и от прямого ответа ушёл.

– Как и все, брат, как и все. Тут купил, там продал. Здесь построил, в другом месте снёс. Никакой экзотики, риска, экстрима. Тоска смертная, но за столько лет я привык.

– Купил, продал, построил… Где же скрывались все эти таланты прежде?

– Ты обидеть меня сейчас хочешь, брат?

– Просто не понимаю. Ты отлично стрелял и налегке перерезал глотки. Ты получал от происходящего истинное удовольствие. И дня прожить не мог без вида крови. Война и была твоей жизнью. Что изменилось теперь?

– Приоритеты, брат. Войной сыт не будешь.

– Не припомню, чтобы ты голодал.

– Значит, я просто вырос из этой игры. Борьба за жизнь и за существование – не то, в чём я вижу себя сегодня.

– Женился, говоришь? – Подсказал, а Мулла горделиво вскинул подбородок.

– Дом пустой без женщины. Только женщина может наполнить его. Светом, теплотой, любовью.

– Ух ты, как заговорил… Любовью, значит? – Едко заметил Саша, а Мулла глянул на него исподлобья.

– Зря смеёшься, брат. Я тоже смеялся, пока её не встретил. А как встретил, мой смех застрял в глотке.

– Так даже… – Оценил Саша строгий тон. – Где взял?

– Украл! – Хмельно рассмеялся тот. – Ты же знать должен: всё лучшее расхватывают мгновенно. Всё лучшее спрятано в частной коллекции задолго до того, как цветок распустится. – Мечтательно потянул Мулла и в ту же секунду в глазах вспыхнул огонёк алчности, злого азарта. – Вот только я этой правды не принимаю. Если считаю, что моей быть должна, так и будет.

– Тогда спешу тебя поздравить. Такому любвеобильному парню порой бывает очень непросто определиться, сделать выбор.

– Судьба сделала его за меня, брат.

– Ну вот, ещё и в судьбу верить стал… Просто не узнать.

– А ты тоже женись. И желание язвить поубавиться.

– Видимо, я пока не нашёл ту единственную, Мулла. Украл, говоришь? Надо и мне подумать над этим. Кто знает, может, тогда и меня судьба настигнет.

Негромкий шум со стороны входной двери заставил хмурого Муллу озариться вожделенной улыбкой. Донеслись отголоски шёпота подоспевшей к хозяйке прислуги. Её голос тоже был едва слышен. Холодный, отстранённый тон. Саша знал наверняка: рядом с Муллой сложно заливаться соловьём.

– Сейчас я вас познакомлю. – Подобрел брат и на своём родном языке прикрикнул в сторону жены.

Дословно Саша уже давно не понимал. Лишь общий смысл. Тот приглашал супругу к столу, а она ответила неуважительным молчанием. Саша не сдержался и обернулся, но увидел её лишь со спины. Привычный для женщины Востока наряд. Платок, покрывающий волосы. Плавный размеренный шаг.

– Удивил, брат. Я уж думал, она где-то в заточении на втором этаже без памяти вышивает ковры.

– Да брось! И что бы я с такой женой делал? Мне нужен огонь! Мне страсть нужна! Всё это, а не молчаливое согласие той, что воспитана в строгой правоверной семье. Да и где ты видел, чтобы змею можно было удержать в клетке?

– Не осталось в тебе ничего, от того Муллы, которого я знал. – Заключил Саша, не смея спорить или уступать.

– Жизнь дана нам, чтобы усваивать её уроки. Я стал отличным учеником!

– Ну вот, теперь узнаю. Не в меру горд, высокомерен и тщеславен. Значит, всё в полном порядке, я спокоен за тебя. – Отшутился Саша и вскоре был вынужден признать, что лимит терпения исчерпан.

Прощание вышло скорым, торопливым. Мулла, судя по выражению лица, мысленно уже трахал свою ненаглядную, наклоняя её просто в немыслимые позы. Вдруг подумалось, что это зависть, и он сам себе рассмеялся. А вот как дом покинул, в голове стала набатом бить, пульсировать болью какая-то неуловимая мысль. Она не давала покоя всю дорогу до дома Мажевского. Она не позволяла веселиться и отзываться на наиглупейшие шутки уже вечером, когда оторвались от койки и присоединились к узкому семейному кругу новобрачные. Она насиловала мозг, имея его тонко и изощрённо, не позволяя при этом ухватить себя за хвост. Не поддавалась градусу алкоголя и не сбавляла обороты в период беспокойного сна. Словно в плечи толкала, заставляя подскакивать в постели и обтирать покрывшийся холодным потом лоб. Воздуха не хватало, чтобы отдышаться, ночной прохлады недоставало, чтобы успокоиться. Колотилось сердце, дыхание сбивалось. Во рту пересохло, а сделать глотка воды не получалось: горло тут же скручивало спазмом так, что в глазах темнело. Вдруг подумалось, что дорогой братец не пожалел флакона эксклюзивного яда, которыми грешил по молодости. И, как ни странно, но эта идея остудила и отвратное предчувствие чего-то неминуемого отпустило.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Саша уехал из гостеприимного дома ещё до рассвета. Вариант с тем, что душила его очередная вспышка ревности к чужому счастью, толкнула на то, чтобы отправиться в путь, не прощаясь. А уже дома было чувство, что голова надвое расколется от нестерпимой боли. И снова вернулась эта мысль. Та, что не давала покоя с момента, как из дома Муллы вышел. Ведь что-то было! Что-то такое, что сломало его… Зависть? Злость? Чувство собственной неполноценности? Бред! Что-то другое. Что заставило сознание на дыбы встать. И это был… запах… Ну, конечно! Это был запах! Знакомый до боли, раздирающий душу в клочья!

Саша затравленно огляделся: он приехал в дом, где они жили вместе с Али. Пустой, покинутый… Как и он сам… Случайность? Как бы не так! Запах привёл его сюда! И мысль. Та сумасшедшая, нереальная мысль. Ведь это был её запах! Как он мог забыть?.. Или наоборот… как мог вспомнить?.. Столько лет прошло…

Против желания, ноги сами понесли на второй этаж. В супружескую спальню. Там давно всё по-другому. Сменилась обстановка, мебель, да и общий стиль. Он захотел так. Чтобы ничего не напоминало о той ночи. Но лучше бы память стёр, ведь, войдя, видел всё как вчера!

С тех пор он не мог здесь спать и ютился на диване в гостиной. Он вообще на второй этаж не поднимался и не заметил даже, как гардероб, бумаги и всё необходимое вместе с ним переехало вниз.

Саша комнату оглядел и едва не сплюнул: туалетный столик дизайнер пожалел, оставил. «Тот самый» – застыла на лице горькая усмешка. Он приблизился, провёл пальцами по его поверхности, чувствуя и малейшие элементы деревянной структуры. Понял, что до судороги в челюсти сжимает зубы. Выдохнул. А потом резко дёрнул на себя один из ящиков и застыл, глядя на флакончик духов. Воспоминания чередой тёмных мыслей накинулись на него. Кружили, вились над головой, заполоняя собой всё пространство, и больно клевали, заставляя закрыться, обхватить голову обеими руками.

Тогда казалось, всё в комнате, в целом доме пропитано этим запахом. Её запахом! Он въелся под кожу, он начисто выедал мозг! Сводил с ума… Казалось, что Али вернулась, что здесь! Саша ночью просыпался и метался по комнатам, не понимая, что её нет. Остался только этот удушающий запах. Он стал практически ненавистным! Потому что причинял боль… Он выть заставлял, кричать нечеловеческим голосом! Тогда-то и запретил себе подниматься в эту комнату. Чтобы спастись, чтобы не лишиться разума.

Как в кошмарных снах всё чаще являлись образы последних недель совместной жизни. Его несдержанные крики и её упрямое молчание. Его эмоциональные выпады и её холодная улыбка. Она ненавидела и даже не пыталась этого скрыть. Чувствовала, что тем самым причиняет ему боль, знала его вину и не давала шанса хоть что-то исправить.

Теперь ничего этого нет, а её запах окутал, словно кокон. Плотный, густой. Он застыл на губах, на щеках, колебался на кончиках пальцев. Он в мозгах засел и, точно опухоль, разъедал изнутри. Почему сейчас?..

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Саша поднял глаза к своему отражению и застыл в изумлении: бледное лицо, впалые щёки, уставший взгляд. Разве он выглядел так? Или это волшебное зеркало и оно показывает то, чего не воспринимают остальные? Не-ет! Это бессонная ночь, это последний вечер сделал его таким. А потом момент и надоедливая мысль попалась. Как щелчок затвора, тумблера, как вспышка в непроглядной тьме. Попалась и его отпустило. И напряжение, и пульсирующая в висках, в затылке боль. Саша прошёлся по комнате, размял шею, до хруста в костяшках сжал кулаки.