Литературная Газета 6304 ( № 2 2011) - Литературка Литературная Газета

Продлевая и расширяя молчание, как акт протеста, она перестала готовить, как прежде, – просто отпала такая необходимость. Она легко обходилась малым, предоставляя ему самому позаботиться о себе. Очевидно, хотела подвигнуть его на какие-то действия, но он тоже упёрся. К тому же он подозревал, что если бы вдруг решился узнать, почему она перестала готовить, то услышал бы в ответ ядовитое: «Потому что денег нет».

Это точно, болезненно согласился он, я действительно ничтожество, если позволяю с собой так обращаться. С опозданием исправляя прошлое, он подыскивал в уме более убийственные определения, которые мог бы бросить ей в лицо. И вдруг запнулся, вспомнив про «дуру несусветную». Даже сам удивился. И откуда только выскочило такое? Почему «несусветная»?

Как-то вечером, тяготясь пустым временем, он сделал попытку к примирению – всё же устал он от неопределённости. Скорее, надеясь на бесшабашную случайность, чем на серьёзный разговор, набрался духу и неожиданно вошёл к ней в комнату. Сметая при этом искусственную преграду, пластиковую баклажку, заполненную водой из-под крана, – ею она изнутри подпирала дверь, чтобы не оставалось ни малейшей щёлочки и никакой надежды.

Она никак не отозвалась на его вторжение. Просто лежала на диване, скрестив ноги, и смотрела телевизор. Домохозяйка. Он обернулся к экрану и, маскируя свою неловкость развязностью, спросил невпопад:

– Ну что тут ведущие собаколовы рекомендуют?

На её непроницаемом лице плясали отблески нелепого телевидения. Рекламная пауза. Шутка не удалась. Как это глупо – часами пялиться в телевизор.

– Не буду мешать.

Досадуя на себя, он наклонился, чтобы поднять с пола булькнувшую бутыль и найти ей приблизительное место пограничного столба. Ему пришлось задом пятиться в коридор. Дверь за собой он прикрыл подчёркнуто осторожно.

Теперь никто никому не мешал. Молчание дисциплинировало. Не издавая никаких звуков, они были вынуждены слушать чужие. Соседи наверху почти каждый день включали пылесос. Надсадный хрип, переходящий в затяжной вой, сопровождался ожесточённой вознёй щётки, и казалось, что это пол втирают в потолок. Даже странно было: неужели у них так грязно, что всякий день надо посвящать борьбе за чистоту? Или это происходило не только у них. Сначала одни включали, а в другой раз соседи повыше или, наоборот, ниже… Понять невозможно: безутешный вой пылесоса всегда оказывался одинаковым – у него отсутствовал свой голос.

Молчание становилось каменным, непробиваемым. Вечерами у неё случались невыносимо длинные разговоры по телефону с подругой. Его это задевало. За стеной, оклеенной постаревшими желтоватыми обоями под абстрактную роспись, она смеялась, была свободна – как когда-то. Переспрашивала что-то, недоумевала, уже и повизгивала от задорных сплетен. Он тоже недоумевал: как это у неё получается – и молчать, и разговаривать одновременно. Он так не мог. Его это бесило. Ему поговорить было не с кем.

Его немногочисленные друзья и знакомые разъехались кто куда – их попросту не было в городе. Один отдыхал за границей, другой охотился, третий завершал сезон на даче…

Впрочем, имелся у него старый друг со школьных ещё времён. Они редко виделись – так выходило. Последний раз весной, в марте. Рома приехал к нему утром в выходной день на своей машине, чтобы отвезти его на кладбище, – проведать могилу матери. И хотя они договорились, он проспал. Жена как-то торопливо впустила Рому к нему в комнату, словно боялась, что он может куда-то улизнуть и Рома не увидит самого интересного, – а он, уже проснувшись, ещё лежал в постели, укрытый небольшим мягким и тонким ковром вместо второго одеяла. В холодной квартире спать под ковром всё же уютней.

И тут вышла сцена. Рома в недоумении, в чёрной кожаной куртке, плотный белый свитер вылезает из рукавов, на голове кепка, сзади она довольно хихикает, и он, застигнутый врасплох. Оглядев его как некий безжизненный предмет, Рома спросил:

– А что это он ковром накрыт?

Вот к нему вполне можно обратиться, чтобы поговорить по душам, – друг всё же… Хотя Рома был со странностями, в том смысле, что всегда оставался весёлым, как уже и быть не могло, – с самого детства и до сегодняшнего срока. Люди менялись с возрастом; тот, кто слыл шутником, рубахой-парнем, спустя годы оказывался заезженным жизнью нелюдимом, в лучшем случае – тихим и немногословным гражданином с брюшком. Обратных случаев почему-то не наблюдалось. А тут какое-то подозрительное постоянство. Рома светло и празднично находился в одной поре, словно не испытал он в своей жизни никаких разочарований и потерь. От всех невзгод он отделывался смехом.

Значит, Рома, решил он. Этого-то ему сейчас как раз и не хватало – посмотреть, как веселятся люди.

И он позвонил ему. Рома сразу же обрадовался – он тоже приободрился. Назначили встречу через два часа.

Стоял ясный октябрьский день на перепутье, с уже обязательным холодком и быстро стынущей теплотой дня. Он вышел на улицу и почти сразу же наткнулся на рекламный щит, выросший из вороха опавших листьев недалеко от автобусной остановки. С удивлением прочитал внизу: «Низкий вам поклон!» А уже спустя две секунды, подойдя ближе, разглядел, что там написано: «Близкий вам банк». Это его немного смутило: разве может произойти такой обман зрения? Но потом и развеселило немного.

Он всматривался в лица людей, попадавшихся ему навстречу, – хотел увидеть, как они шевелят губами, услышать, что они говорят. Прохожих, как назло, было мало, а те, которые попадались, молчали. Им тоже не с кем было разговаривать. Они просто шли поодиночке по каким-то своим делам. И редкие пары не желали тратить попусту слова. Даже дети, что было и вовсе странно. Он заметил маму с ребёнком. Мальчику было лет пять. Мама тянула его за руку, она ровно и спокойно глядела прямо перед собой, а он не хныкал, не канючил, не задавал вопросов, вообще не издавал никаких звуков, а только зачарованно рисовал что-то взглядом на асфальте.

Так он добрался до условленного места – школьной спортивной площадки, где они давным-давно занимались физкультурой и сдавали какие-то нормы.

Рома был в своём репертуаре. Он весь происходил из того времени, которое закончилось. На нём были мешковатые, когда-то коричневые, вельветовые штаны с залысинами, битые, в серых трещинах, кроссовки неопределённого цвета, куртка, не подлежащая разумному описанию. Сверху крепко сидела чёрная, с вихрами, голова без единого седого волоска. Морщинки на лице странным образом соответствовали трещинам на кроссовках. Было понятно, что этот парень прошёл в жизни славный путь.

Из того же времени была и пыльная, тёмно-вишнёвая «девятка», из которой он вылез, похожая на добротный провинциальный гроб, слаженный по росту.

Всё спасала его широкая улыбка.

– А я не один! – радостно заявил Рома и протянул свою грубую, шершавую ладонь для пожатия. Открылась дверца, и из машины выбралась его жена. Её маленькую фигурку прятало пальто яркого кричащего тона в стиле «ядерный рассвет».

– Здравствуйте, – сказала она.

Кажется, он видел её второй раз в жизни. В общем-то, они правы, подумал он, здесь надо одеваться приблизительно и жить приблизительно.

– Здравствуйте. Погода сегодня замечательная.

Он скромно улыбнулся, – широко у него не получалось никогда.

– Ну да, замечательная, – согласился Рома. – Что-то у меня голова болит. – Он вздохнул и притворно взялся за правый бок.

– Ты таблетку пил? – спросила жена.

– Чтобы таблетки пить, надо, знаешь, какое здоровье иметь, а я…

Рома рассмеялся. Жена вернулась к машине. С возрастом они стали моложе. У них было трое детей, с собой захватили одного, самого младшего. Резвый мальчик в дутой курточке и смешной шапочке с завязками у подбородка сразу полез в песочницу рядом с железным турником. Мать отправилась следом.

– Ну как у вас? – спросил Рома.

Он пожал плечами:

– Да никак.

– Кому никак, а для меня пустяк… «Она работала в институте высоких технологий, он преподавал на кафедре физики низких температур, – продекламировал Рома. – «Как это в вас уживается высокое и низкое?» – спрашивали у них». – Он снова рассмеялся. – Слушай, а в чём проблема?

– Денег нет.

– Совсем?

– Не совсем.

– А-а… – протянул он, начиная соображать. – И сколько же тебе надо?

– А ты помочь, что ли, хочешь? – поинтересовалась жена. Она вернулась, держа в руке пластмассовое детское ведёрко.