Вечерний день - Михаил Климман

И он уже сутки, бегая по Москве в поисках подарка, пытался найти в этой «теории о благосклонности» какие-нибудь подвохи и не находил.

С утра он съездил к своему приятелю ювелиру забрать Настин медальон. Приятель, слава богу, не подвел, все было готово.

А миниатюру-то заберешь? - спросил он насмешливо, отдавая Платонову безде­лушку.

Владимир Павлович, который никому, в том числе и ювелиру, не говорил, для кого и чей это медальон, подозрительно уставился на приятеля. Нет, ничего не подозревает, просто такая хамская манера общения.

Какую миниатюру? - не понял он сразу.

Ты же просил портрет вынуть? - удивился ювелир. - Это миниатюра на кости, очень, на мой взгляд, качественная.

А, Павел. - сообразил Платонов, - конечно, заберу.

Вот, - приятель протянул маленькую коробочку, - владей. Только не думаю, что это Павел Петрович. Там на обороте дата стоит, тысяча семьсот пятьдесят пятый год: его вели­чество, как я помню, в это время еще под стол ходил, даже скорее ползал.

Владимир Павлович открыл коробочку, посмотрел на портрет, прочитал на обороте «Д.В. 1755» и положил его обратно:

Ладно, разберемся.

Еще он купил у приятеля длинную и тонкую серебряную цепочку, на которую и пове­сил медальон. Он взял бы и золотую, но серебряная подвеска на золотой цепочке с его точки зрения была нонсенсом. Получившийся комплект был его малым подарком Анастасии.

Основной подарок - рисунок обнаженной женщины работы Зичи - еще надо было забрать из багетной мастерской. Платонов в принципе не любил современный багет, но тут у него не было особого времени на капризы - женщина на рисунке была поразительно похожа на Анастасию, а подбор к картинке достойной старой рамки мог занять не один год.

А потом путешествие по гастрономам и рынкам, покупка маленькой елки, что было уже вообще невероятной задачей. Он приехал домой, фактически падая от усталости, и только тут сообразил, что, если не отдохнет, просто свалится, не дотянув до полуночи.

Так уже было однажды в его жизни, когда ему было лет тринадцать. Мать работала тридцать первого, причем почему-то две смены, а хотела отпраздновать Новый год «по-люд­ски» и попросила помочь. Она оставила денег и список дел, и Платонов понесся по Москве. Только тогда он был совсем молод. Жили они с матерью, как почти все тогда, едва-едва сводя концы с концами, и ни о каком такси речи быть не могло.

Когда она вернулась домой, елка, собранная из лапника, привязанного к почти голому стволу (на целую не хватило денег), стояла наряженная, на столе все накрыто, только про­дукты не нарезаны, а так, кусками, а сын спал в своем углу, да так крепко, что она не смогла его добудиться и оставила в покое.

Сегодня у Платонова денег на такси хватало, он в очередной раз махнул рукой на кон­спирацию, подъехал прямо к подъезду и попросил шофера помочь поднять покупки. И все равно, старость не радость, он чувствовал себя как выжатый лимон.

Короткий сон, а он позволил себе всего один час, как это иногда бывает, почти полно­стью восстановил его, и он проснулся с ощущением чего-то радостного и счастливого. И все успел - и убраться, и стол накрыть, и даже собственный костюм ему понравился. С ним была самая большая морока, потому что в каком виде прибудет дама, Владимир Павлович не имел ни малейшего представления, а спросить стеснялся.

Ясно, что не в халате, но все же брючный костюм требовал от кавалера одного вари­анта, а вечернее платье - другого. Владимир Павлович нашел компромисс - надел строгие брюки и классическую рубашку с галстуком, а сверху светлый джемпер.

Анастасия пришла практически без опоздания: ровно в одиннадцать пятнадцать раз­дался звонок в дверь, и на пороге появилась она - «блаженство и безнадежность» в потря­сающем платье с обнаженными плечами и на высоких каблуках.

Они сидели за столом, ели и пили, смотрели телевизор и рассказывали друг другу вся­кие веселые истории. Рассказывала в основном она: Платонову до сих пор было трудно гово­рить. Немножко потанцевали, и все шло к тому, что она останется сегодня здесь, а не уйдет к себе. Владимир Павлович со сладким ужасом ждал этого момента, пытаясь понять, при­думать, как все это будет.

На экране кривлялся очередной ведущий, когда Анастасия подняла голову и поверну­лась к Платонову.

Владимир Павлович, - она зябко повела плечами, - вы не принесете мне шаль, а то я что-то замерзла. А уйти не могу, сейчас Верка, подруга моя, петь будет, она меня просила посмотреть, как она выглядит.

Платонов кивнул и направился к двери, потом сообразил и протянул руку за ключом.

Там открыто, - Анастасия сидела, не отрываясь от телевизора, видно, подруга должна была начать вот-вот, - в шкафу в комнате, как войдете справа. Она такая серая, в тонкую полоску голубую.

Платонов покачал головой и отправился к ней. Закрыл дверь, прошел в спальню и оста­новился. Справа стояло два шкафа, один - скорее платяной, второй - комод. По здравому рассуждению, шаль должна была лежать, следовательно, в комоде. Но могла и висеть, сле­довательно, в шкафу. Но в шкафу можно увидеть сразу, а в комоде множество - раз, два, три, четыре - выдвижных ящиков.

Возвращаться и переспрашивать не хотелось, хотелось исполнить поручение как можно лучше и быстрей. Он решил открыть шкаф и, если не увидит сразу, так же навскидку проверить все четыре ящика в комоде.

В шкафу ничего серого с тонкой голубой полоской в глаза не бросилось, и он подошел к комоду. В первом ящике лежало нижнее белье, Владимир Павлович быстро закрыл его и принялся за второй. Только, наверное, приложил слишком много усилий и не удержал, ящик выехал из пазов и рухнул на пол, ударив его по ногам.

Платонов опустился на колени, не очень соображая, что сейчас надо делать - вставлять ящик на место, а потом укладывать в него колготки и перчатки, которые рассыпались по полу, или наоборот.

Что-то жесткое врезалось ему в коленку. Он приподнял ногу, пошарил рукой и выта­щил из груды вещей ключ от своей квартиры, который украли у него, как он предполагал, в ночном клубе «Котельная» две недели назад.

Глава 46

Когда Анастасия, встревоженная долгим отсутствием Платонова, вошла в свою квар­тиру, он сидел на полу возле комода на куче ее одежды, уперевшись спиной в стену, чуть- чуть раскачиваясь из стороны в сторону и повторяя едва слышно, как молитву или заклина­ние, строки Тютчева:

Все та ж высокая, безоблачная твердь,

Все так же грудь твоя легко и сладко дышит,

Все тот же теплый ветр верхи дерев колышет, Все тот же запах роз, и это все есть

Смерть.

Она простояла несколько томительных минут, ожидая, что Владимир Павлович как-то отреагирует на ее появление. Но он смотрел себе под ноги, хотя почему-то она знала, что Платонов ее заметил.

Он действительно заметил ее, услышав шаги, но не мог пошевельнуться, не знал, что сказать. Эти полчаса, что он просидел здесь один, были, наверное, самыми бессмысленными в его жизни. В самом прямом значении этого слова - никогда, может быть только в раннем детстве, не было в его голове такой восхитительной пустоты, такого отчаянного чувства бла­женной неподвижности. И стихи не заполняли эту пустоту, скорее перемещались в ней, но как-то неспешно и величественно, как если бы кто-то пытался играть в волейбол воздушным шаром.

Анастасия наконец заметила ключ, лежавший прямо перед Платоновым, и, наверное, все поняла. Во всяком случае, она не стала звать его, делая вид, что ничего не произошло, не стала ахать и охать и, что было уже совсем неожиданным для женщины, не стала обвинять его ни в чем. Она просто, откинув ногой свои тряпки, опустилась рядом с ним на пол и прислонилась к нему плечом.

Давно? - прохрипел он, ни к кому не обращаясь.

Давно, - честно призналась она, - с того момента, когда я ездила якобы к подруге помочь с ребенком.

Тебя для этого поселили? - не слушал он ее и почему-то перешел на «ты».

Нет, - она покачала головой, - я же говорю, все началось на второй, наверное, день нашего знакомства. Костя действительно просто купил мне эту квартиру, когда мы разъеха­лись. Это - случайность.

Ты из-за сына? - опять спросил Владимир Павлович.

Повисла пауза, видимо, она выбирала, что сказать, правду или то, что он от нее ждал.

Нет, - решилась она, - не из-за сына. Он поднял голову и в первый раз посмотрел на нее.

Из-за работы, - она выдержала его взгляд. - Я получила роль в сериале. Да-да, я всего лишь получила роль в сериале.

Ты больна? - спросил он.

Ты имеешь в виду психически? - она тоже внезапно начала говорить ему «ты», но он не заметил этой фамильярности. - Ты просто не актер, поэтому и не сможешь понять меня. Мы - другие. Для нас хорошая роль - это все, это наша жизнь, наши дети, наш секс, наши близкие и друзья. Ты скажешь, что мы неполноценные люди, но ведь тебя не удивит, если человек без ноги готов отдать все, чтобы ему вернули эту ногу. И с нами так же. Почему- то за что-то Бог разделил нас на части. Не так, как в знаменитом мифе, где он разъединил