Правда о Первой Мировой войне - Генри Лиддел Гарт

Но атаке этой, вопреки всем ожиданиям, не суждено было возобновиться. Когда Де Робек вышел из боя, он весь был пропитан решимостью возобновить атаку. Намерение его разделяло и Адмиралтейство, уведомив Робека, что ему посылается еще пять судов, чтобы заменить потери. Адмиралтейство добавило: «Важно не позволить восстановить форты или подбодрить врага видимым прекращением операции».

Но 23-го числа Робек послал телеграмму, которая не только говорила о перемене его точки зрения, но переубедила и Адмиралтейство, за исключением Черчилля. Однако, последний вынужден был покориться решению профессионалов. Новое мнение Робека заключалось в том, что без поддержки армии операция флоту не удастся и что все дальнейшие попытки должны быть отложены до подготовки армии. На практике это означало, что флот все тяготы операции перекладывает на плечи армии и будет пассивно стоять, наблюдая, как армия будет сгорать в бесплодных атаках, не поддержанная новой атакой флота.

Быть может, подоплеку этого решения надо искать в «служебном» направлении умов, которое сентиментально расценивает вещи дороже жизней. Любви артиллериста к своему орудию и готовности принести себя в жертву только для того, чтобы предупредить позор потери орудия, можно противопоставить обожание моряком своего судна, обожание даже таких древних и устаревших судов, как те, которые применялись в Дарданельской операции. Это мешает моряку стать на точку зрения здравого смысла, что судно, как и снаряд, только боевое средство, которое надо истратить с наибольшей пользой для себя. Быть может, значительным фактором, повлиявшим на решение моряков, было наличие солдат и готовность их взять на себя все тяготы предстоящей операции.

Дело в том, что случайно вместе с подготовкой морской операции британское правительство самостоятельно пришло к решению о неизбежности также и сухопутной операции. Корни этого лежат не в более широкой трактовке дарданельской проблемы, а в том, чтобы как-нибудь использовать новые армии для поддержки Франции.

Комитет высказался за действия со стороны Салоник ввиду возможности оказать непосредственную помощь Сербии, что в свою очередь было связано с ударом в спину центральным державам – ударом вверх по Дунаю. Мнение это было одобрено на заседании военного совета 9 февраля; оно было подкреплено известием о переходе Болгарии на сторону Германии и желанием подтолкнуть Грецию оказать Сербии поддержку.

Китченер, заявлявший ранее, что он не может добыть войска для Дарданелл, теперь сказал, что он пошлет в Салоники регулярную 29-ю дивизию вместе с французской дивизией. Обещание двух дивизий, конечно, было недостаточным, чтобы побороть опасения Греции. Греция соглашалась принять участие в операции только при условии привлечения к ней и Румынии, а Румынию отпугивали неудачи России.

Но тот факт, что можно располагать 29-й дивизией, всплыл наружу, и его больше нельзя было скрыть от кабинета обычными для Китченера скрытностью и авторитетом. Тем более, что в данную минуту он и не пытался задержать эту дивизию. В соответствии с этим военный совет решил 16 февраля, что дивизия должна быть отправлена в центрально расположенную гавань Мудрое, в «ближайший возможный момент вместе с частями из Египта», чтобы «иметь все эти силы под рукой в случае необходимости поддержать атаку Дарданелл с моря».

Все же никто тогда не указал, что для внезапности и достижения больших результатов комбинированного удара атака с моря должна быть временно отложена.

Но 29-я дивизия сразу же стала объектом ожесточенной борьбы между «восточной» и «западной» школой мышления, причем каждая старалась вырвать эту дивизию себе, а на «западной» стороне был не только британский штаб во Франции, но и Жоффр. Жоффр проявлял быстрое соображение только тогда, когда угрожали его собственным интересам, а в отправке вновь сформированной 29-й дивизии на Восток вместо Запада он видел дурное предзнаменование для дальнейшего назначения дивизий новой армии.

Китченер легко мог не посчитаться с мнением Френча, но он не мог идти наперекор французам. Лояльность его к Франции была у него более ранним инстинктом, чем любовь к востоку, и теперь лояльность эта взяла верх над его надеждами, связанными с операцией на восточном театре войны.

Поэтому на следующем заседании Военного совета, состоявшемся через три дня, он резко повернул фронт и заявил, что 29-я дивизия не может быть предоставлена для этой операции. Взамен ее он предлагал посылку сырых австралийских и новозеландских войск – двух дивизий из Египта. Он даже за спиной Черчилля сообщил Адмиралтейству, что 29-я дивизия не будет отправлена, и этим прервал подготовку необходимых для ее перевозки транспортов.

В этот же день началась морская атака, и орудия загрохотали на Ближнем Востоке. Когда пришло известие, что внешние форты пали, турецкое правительство стало готовиться к бегству вглубь средней Азии. Германские советники ожидали не только появления союзного флота перед Константинополем, но полагали, что появление флота послужит сигналом для восстания против Энвера и приведет Турцию к сепаратному миру. Турки больше не могли бы продолжать войну, если бы Константинополь – единственный источник, откуда текли огнеприпасы, – был ими оставлен.

Италия и Греция начали сильнее склоняться к войне, а Болгария напротив несколько охладела к ней. 1 марта Венизелос предложил высадить в Галлиполи три греческие дивизии, но здесь роковую роль снова сыграла Россия, поставив Афины в известность, что:

«ни при каких обстоятельствах мы не можем позволить греческим войскам участвовать в атаке союзниками Константинополя».

Лишь отдаленные отголоски всего этого дошли до Военного совета в Лондоне, но и этого было достаточно, чтобы подбодрить сторонников операции и перетянуть на их сторону сомневавшихся. Первоначальная мысль, что морская атака – только попытка, и если проведение ее будет сопряжено с большими трудностями, от нее лучше отказаться, теперь стушевалась и все согласились, что атака должна быть доведена до конца, если понадобится – с участием сухопутных войск.

Не соглашался только Ллойд-Джордж. Он заявил, что флот хочет «загребать жар чужими руками» и что вся тяжесть операции ляжет на сухопутные войска. Любопытно, что он один провозгласил военную истину, исторический вывод: редко оправдается повторная атака на направлении, которое раз уже привело к неудаче, и разумнее попытаться развивать удар с нового направления. Если правильность этого замечания не сразу была оправдана, то это всецело зависело от «спячки» турок и пассивности их к использованию раз сделанного предостережения.

В противовес мнению Ллойд-Джорджа Китченер вдохновенно доказывал, что «раз пошли на форсирование пролива, не может быть и речи об отказе от этого предприятия». Но только 10 марта он наконец, решил выделить для этой операции 29-ю дивизию – и, что еще хуже, лишь 12 марта назначил командующего, возглавлявшего эту экспедицию.

Французы, несмотря на категорический отказ Жоффра уделить что-либо от полевых армий, наскребли из частей, находившихся внутри страны, одну дивизию и начали погрузку ее уже с 3 марта. Военное министерство в Лондоне к этому времени не сделало еще ни одного хотя бы подготовительного шага. И когда Ян Гамильтон отбыл 13 марта, налицо не было еще ни одного из административных работников для его штаба, и он должен был отправиться без них. Затем все его материалы о районе предполагаемых действий ограничивались справочником о турецкой армии 1912 года, старым отчетом о Дарданелльских фортах и неточной картой! Чтобы чем-нибудь пополнить этот пробел, кое-кто из работников его штаба рыскал по книжным лавкам и букинистам, отыскивая путеводители по Константинополю.

Единственным быстрым и отрадным достижением в этот период был проезд Яна Гамильтона в Дарданеллы. Цепь специальных поездов и быстроходных крейсеров уносила его туда быстрее, чем он мог бы путешествовать в мирное время, пользуясь «Восточным экспрессом».

Он прибыл к флотилии 17 марта, накануне атаки. Первым его замечанием было признание непригодности Лемноса как базы дли развития операции – из-за отсутствия здесь воды, пристаней и укрытий в Мудросской бухте, необходимых для погрузки и выгрузки войск. Затем он обнаружил, что присланные войска были так скверно распределены по транспортам, что необходимо их выгрузить и заново распределить, прежде чем высаживать их на открытом вражеском побережье. Поэтому первым его шагом 18 марта было неудачное решение перенести базу в Александрию и направить туда все транспорты.

Первоначальная погрузка была проведена так беспорядочно и необдуманно, что батальоны были отделены от своих обозов 1 – го разряда, повозки – от лошадей, орудия – от зарядных ящиков и далее снаряды – от дистанционных трубок. Один пехотный батальон 29-й дивизии оказался раздерганным по четырем транспортам. Но и при наличии обширных причалов в Александрии выгрузка и новая погрузка всех транспортов были медленным делом, а административного штаба не было и некому было подогнать работы.