Жениться и обезвредить - Андрей Белянин

Я практически приготовился попрощаться со всеми (собственно, чем мне было там на стене любоваться?), когда на сцене появилось новое лицо — вежливый дьяк Филимон Груздев. Редкое невезение…

— Слово и дело государево! — вопил дьяк, расталкивая бояр и стрельцов. — Расступись, нежные мои, ибо важную весть несу отцу нашему! Расступись, а не то не посмотрю да и по устам сахарным дланью натруженной не помилую-у!

— Чего хочет, дурилка? — шёпотом крикнул Горох.

— Ась?! — простодушно оттопырил ухо Филимон Митрофанович, не замечая, как все вокруг быстро пригнулись.

— На дыбу… — страшным голосом просипел государь, и я поспешил вмешаться:

— Гражданин Груздев, что вы себе тут позволяете? А ну сбавьте тон и обратитесь к его величеству по всей форме! Ну а ещё лучше передайте письменное заявление…

— Нетушки! Ему самому тока и скажу, что ведаю, чему свидетелем был. Ни боярству верному, ни тебе, участковому любимому, а тока царю нашему всемилостивейшему! Уж не вели меня пыточным неприятностям предавать, вели слово молвить!

— Ну молви, молви, хрен с тобой! — окончательно завёлся Горох, и дьяк подписал себе смертный приговор, ещё раз оттопырив уши:

— Чегось?! Ты погромче бы, а, кормилец?

Лицо надёжи-государя стало наливаться краской, он схватился за сердце, потом затопал ногами и едва ли не пустил струйки пара из ушей. Преданные бояре, рискуя головой, схватили несчастного дьяка в охапку и, может быть, даже успели унести, но этот мракобес худосочный начал извиваться и орать:

— Государыня-а! Во горнице-э! С Митенькой наедине-э! Руки чистые, щёчки маковые, уста сахарные-э…

Я звонко хлопнул себя ладонью по лбу, прикусив язык, чтоб не выматериться. Горох медленно перевёл на меня пылающий взгляд, и я увидел в его глазах горящее синим пламенем родное отделение милиции…

— Убью, — одними губами пообещал царь и рысью кинулся по внутренней лестнице вниз. Все присутствующие со стонами и молитвами понеслись следом. Я один особо не спешил…

Во-первых, некуда. Пока они толпой устроят массовый забег, Лихо наверняка не упустит случая подставить кому-нибудь подножку. Во-вторых, незачем. Что бы там ни нафантазировал себе озабоченный чужим моральным обликом дьяк, наверняка на деле всё окажется абсолютно иначе. И, в-третьих, сколько я знаю Ягу — наша доблестная домохозяйка встретит нежданных гостей закрытыми воротами, ощетинившись стрелецкими пищалями, в полной готовности с честью умереть под неспускаемым флагом лукошкинской опергруппы!

Ну в целом всё и произошло согласно моим логическим умозаключениям… Бегущая по городу толпа ведущих бояр с царём во главе возбудила здоровый интерес народа. Все, кто не были заняты, были заняты, но не очень, или очень заняты, но всё равно интересно, присоединились к неожиданному общегородскому спортивному мероприятию, выясняя друг у друга на бегу:

— А куда летим-то, православные? Может, где бесплатно дают чего?! Так я бы мешок захватил, на всю родню…

— Люди-и! Сама знаю, сама видела — царя убили-и! Головой в колодезь — и убили! Какого царя? Нашего! Какого этого? Ах этого нашего… что наперёд всех бежит… А я-то сплю себе и вижу — царя убили-и! Но не нашего…

— Наддай ходу, государь! Гляди, бояре ужо и на пятки наступают! Утри им нос, толстопузым, выше, дальше и быстрее! Ну, пошёл, пошёл, пошёл! Давай, родненький, щас второе дыхание откроется, не подведи меня-а…

Бег продолжался с весельем, гиканьем и чисто русским размахом! Бояре, в кафтанах тяжёлых, шапках, с посохами в руках, разумеется, первыми не выдержали темпа. Кто-то падал в обморок, кого-то отливали водой, а кого-то уже привычно волочили на своих плечах верные холопы.

Горох, в тяжёлых доспехах, с короной в одной руке и двумя дурацкими мечами за поясом, тоже безбожно сдал. Городские ребятишки со счастливым визгом, мелькая голыми пятками, сделали их всех! Если бы у ворот нашего отделения красовалась финишная ленточка — первой бы ее, бесспорно, порвала оголтелая пацанва.

Когда народ осознал, что бежали-то мы все, собственно, к воротам отделения, здоровый энтузиазм заметно стих. Теперь уже люди гадали, а с чего они всей толпой сюда припёрлись. Постепенно одиночные выкрики и споры стихли, резюмировав общее, удовлетворяющее всех предположение:

— Дык небось бояре государя-батюшку нашего чем-то обидели. Вот он и побёг от них защиты в милиции искать. А Никита Иваныч — человек правильный! Щас от царя-кормильца заявление примет да и заступится по справедливости… Верно говорю, православные?

Ворота, как я и предполагал, были наглухо заперты. Из-за тесового забора временами мелькали лишь высокие стрелецкие шапки, дула пищалей да посверкивали начищенные бердыши. Толпа задумчиво остановилась, что делать дальше, никто не знал.

Горох, отдышавшись, бесновался у ворот, но поскольку он и без того едва шептал, то никто из наших не знал, чего ему, собственно, надо. Пришлось протискиваться вперёд, спасая положение и царский престиж…

— Открывайте, ребята, это я!

— В-вы, что-о-оли, Ни-и-икита Ива-а-анович? — раздалось из-за ворот. Ясно. Кого ещё они могли додуматься поставить на охрану, с ним же рехнёшься, пока договоришься. — А че-эго случи-илось-то?

— Стрелец Заикин! — как можно строже возвысился я. — А ну прекратить глупые расспросы! Приказываю немедленно впустить на территорию отделения меня и вашего законно избранного государя!

— Е-эсть! — гулко донеслось из-за ворот, но с осторожным уточнением: — А ежели б-бояре попрут, стре-элять ли?

— Нет, — натянуто улыбнувшись подоспевшим членам боярской думы, отрубил я. — Они просто постоят, подождут, наконец-то тесно пообщаются с электоратом. А царь хочет побеседовать со своей супругой наедине…

Горох встрепенулся было, но, поразмыслив, кивнул, одобряю его позицию. Правильно, чего раньше времени сор из избы выносить…

Ворота открылись ровно настолько, чтоб мы двое смогли поочерёдно протиснуться, и накрепко закрылись вновь.

— В-военное положе-эние, — извиняясь, пояснил Фёдор Заикин. — Ша-амаханы же!

— Угу. Разумеется, спасибо за героизм, молодцы! — Я похвалил служебное рвение наших ребят и жестом пригласил Гороха пройти в терем.

Государь то бледнел, то краснел, у него дрожали руки, и вообще чувствовалось, что человек на пределе. На крыльце нас встретила бабка, в новом сарафане, чистом платочке, с традиционным подносом с хлебом-солью.

— Откушай, царь-батюшка!

Горох страдальчески покосился на меня: типа нашли время церемонии разводить, но честно отломил кусочек и макнул в солонку. Вслед за Ягой показалась моя Олёна, стройная и красивая, в своём скромном платье. В руках она держала серебряную тарелку, на ней тридцатиграммовая рюмка водки.

— Откушай, государь! — ещё раз поклонилась наша домохозяйка. — А опосля уж и в дом заходи, чего ж на пороге стоять?

Растерявшийся царь на полуавтомате опрокинул рюмку, крякнул, замахал рукавчиком и скромно сказал: — Спасибо.

Я было подумал, что ослышался. Горох тоже… Он нервно огляделся, зачем-то сунул палец в пустую рюмку, лизнул его, подозрительно вперился в Ягу и попробовал говорить погромче.

— А-а-а… Бе-э… Хм?! Аз, буки, веди… Иже еси на небеси… Я есть государь и самодержец… Ага! Получается-а! Голос вернулся! Вот уж спасибо так спасибо! Излечила, спасла, вернула к жизни, свет мой бабушка! — И наш восторженный царь подхватил Ягу, воодушевлённо кружа её на крылечке.

Я облегчённо вздохнул, Олёна только подмигнула мне, приложив пальчик к губам.

— Митя где? — еле слышно просигналил я.

— В баньке спрятался, — так же тихо ответила она.

— Ничего не было? А то там дьяк…

— Ни-че-го! Мы уж и сами его заметили, да поздно, бабушка твоя даже стрельцам чуть приказ не дала — пальнуть вслед, авось кто попадёт…

— А об чём это вы тут шепчетесь? — обратил внимание на наши перемигивания надёжа-государь. — Я-то вроде по делу сюда бежал… А, вспомнил! Это… короче… ну… где моя?

— Царица, что ли? — сделала непонимающее лицо бабка. — Дык посуду перемыла, в отделении убралась, а ныне в горнице наверху книгу умную читает да небось слёзы точит по тебе, чурбану бесчувственному…

У меня чуть фуражка с головы не упала. Да чтоб наша Яга такое ляпнула в глаза самому царю?! Храбра старушка, пора представлять к медали «За отвагу». Надеюсь, не посмертно…

— Лидушка-а-а! — возопил Горох, так и не найдя что ответить, и опрометью бросился в дом. Мы спокойно вошли следом. Сверху раздавался шум, взаимные рыдания, мольбы о прощении, звонкие чмоканья…

Да нормально всё, должны они были помириться, куда бы делись с подводной лодки? Я мирно сел за стол, бабка тоже присела рядом, моя ненаглядная невеста быстро накрыла всё к чаю. Разговор получился короткий, но душевный и по существу.