Доказательство человечности - Николай Басов

Теперь и Лотар почувствовал, что свежий и чистый воздух, которым он до этого с удовольствием дышал, холодноват.

– Еду и воду мы, может быть, сумеем добыть, если спустимся к подземному озеру. А греться придется движением.

Лотар внезапно вспомнил, что дыра в полу дворцового перехода притягивала его так же, как в начале этой игры что-то вело в духан, где он встретил Рубоса, и так же, как еще много раз что-то определяло его поступки.

– Скажи, Сухмет, в какой момент ты решил служить мне?

– Как только увидел, – без раздумья ответил старик.

– А до этого ты ни разу не пробовал повлиять на мои поступки или следить за нашими с Рубосом действиями?

Сухмет мотнул головой и твердо произнес:

– Нет.

– А что заставило тебя перейти на другую сторону? – спросил Рубос.

– На это очень непросто ответить. Думаю, со временем ты и сам поймешь, почему я выбрал себе этого господина.

– Но если ты не ответишь, – настаивал Рубос, – я не смогу тебе доверять.

– Думаю, ты уже доверяешь мне, и никакие объяснения не заставят доверять больше.

Рубос крякнул и отвернулся.

Неожиданно Лотар понял, что Сухмет прав, опять, уже в который раз. Они оказались здесь не просто потому, что это был единственный путь бегства от орды конадовских вояк. Ему еще что-то предстояло. А это значит…

– Хорошо, Сухмет, ты победил. Гораздо важнее, чем что-то другое, научиться восстанавливать силы, чтобы в любой миг быть готовым к бою, – сказал Лотар. – Покажи, как это делается.

Сухмет проворно вскочил на ноги, как гуттаперчевый, склонился в замысловатом поклоне.

– Я знал, господин мой, что ты согласишься. А делается это так…

К вечеру того же дня Лотар и даже Рубос поняли, что подразумевал Сухмет, когда настаивал на умении вырабатывать энергию для себя. На самом деле это оказалось не очень сложно, когда этот трюк начинал хоть немного получаться. Но прежде чем возникло обманчивое впечатление, что это было всегда знакомо и просто непонятно, как они раньше до этого не додумались, пришлось немало потрудиться.

– Такова участь многих истин и истинных умений, – улыбнулся Сухмет. – Они кажутся естественными, как только человек постигнет их.

– Интересно, вся ваша магия такая же? – спросил Рубос. Его совершенно сразило, что он тоже способен усвоить этот прием.

– То, чему ты научился, не совсем магия, это элемент старинного боевого искусства, которое создано людьми и для людей.

– Если все так просто, – спросил Лотар, – почему же я не выработал знание этого мастерства?

Сухмет осторожно провел ладонью надо лбом Лотара.

– Ну, до полного освоения этой психопрактики, мой господин, тебе еще далеко, какой бы простой она тебе сейчас ни казалась. А по существу… Во-первых, в этом не было необходимости, ты пользовался энергией, которую забирал у других. Возможно, это каким-то образом определено твоей драконьей природой. – Старик поднял обе руки, упреждая ответ Лотара, но все-таки опоздал.

– Я человек. Я доказал это тем, что бился…

– Доказательство, о котором ты говоришь и которое кажется тебе уже достигнутым, вообще невозможно. Вернее, невозможно окончательное доказательство, тебе каждый раз придется обновлять его, словно ты делаешь это впервые, господин мой. – Он помолчал. – Но я не о том. Я о драконьем характере всего, что есть человек, и о весьма человеческом качестве, которое есть в драконе, – его неспособности жить без огромного числа других существ, поддерживающих его жизнь.

– Ты говоришь о всеядности? – спросил Рубос.

– Мир несколько сложнее, чем передача химических элементов тела.

Лотар стал что-то понимать.

– Поэтому дракона можно создать из человека?

– Да, это качество – венчать пирамиду многих, почти всех живых существ, потребляющих и пользующихся силой друг друга, – делает человека едва ли не единственным материалом для создания дракона – верховного творения разрушающей части природы.

Рубос вдруг совершенно по-детски всплеснул руками.

– Но ведь Гханаши напортачил, Лотар не стал драконом. Колдун что-то сделал неправильно, иначе не погиб бы!

– Мне тоже кажется, что он ошибся, господин. Он не учел очень многого, что разнит человека и дракона. – Сухмет пожевал губами, подумал. – Вероятно, он слишком долго работал с очень грубым материалом и забыл, что благородные качества человеческой души должны быть стерты прежде, чем он начнет подчинять ее для колдовских эволюций. Он поторопился или обманул себя мнимым всесилием… Такое случается и с более могучими магами, чем жалкий мальчишка Гханаши.

– Ты считаешь его мальчишкой? – удивленно переспросил Лотар. – Какова же тогда твоя сила?

– Жалким мальчишкой, мой господин, – поправил его Сухмет. – Я имею на это право, потому что прекрасно помню, каким он был, когда только появился при восточном диване… Впрочем, он уже тогда был более необуздан, чем силен, более груб, чем решителен, и, конечно, более самолюбив, чем трудоспособен.

– Ты не ответил на мой второй вопрос.

– Я не считаю себя сильным, мой господин. Поэтому, надеюсь, сила моя растет.

Помолчали.

– А все-таки, что конкретно не учел Гханаши, когда пытался обратить меня в зверя?

Сухмет так странно блеснул глазами, что даже Рубос вздрогнул. Он смотрел на Лотара, и от его взгляда хотелось закрыться, как от слишком близкого и жаркого огня.

– Мне кажется, он не воспринял чистое, почти совершенное качество твоей кармы. У тебя, мой господин, была душа праведника, возможно даже, Учителя. – Сухмет молитвенно сложил руки. – Конечно, не Гханаши было сломить труд твоих прошлых инкарнаций.

Лотар вслушался в тишину подземелья. Сердце его тоскливо сжалось.

– Ты сказал – была?

– Да. – Сухмет вздохнул. – Теперь, конечно, все иначе.

Лотар вспомнил Периака Среброусого, его предупреждение.

– Значит, действительно есть что-то, что хуже смерти? – Сухмет не отвечал. – Он сделал это для того, чтобы я служил ему. Он разрушил то, что было моим, не спрашивая, не обратив внимания даже на судьбу.

Гнев, только гнев теперь вызывала у Лотара мысль о том, что он был отброшен назад на многие перерождения и теперь должен снова начинать восхождение, побывав так близко к вершине. И хотя голос его звучал спокойно, он понял, что теперь не будет ему ни в сердце, ни в мыслях спокойствия, если он не станет биться с тем злом, которое так просто испортило ему все, что он собирал многими и многими своими стараниями.

– Мысль о мести, мой господин, говорит, что ты стал иным. Мести не должно быть в твоем сердце, хотя она уже почти ничего не изменит.

– Все настолько плохо? – невесело спросил Рубос.