Дочь Затонувшей империи - Мэллис Фрэнки Диана

Следующее изображение показывало битву за светоч в Небесных Царствах. Акадимы, созданные из душ падших богов и богинь, планировали вторгнуться на Небеса и похитить божественный свет. Чтобы навсегда убрать акадимов из Небесных Царств, армия богов и богинь заточила этих чудовищ на Земле. Вот так зло пришло в Люмерию. В течение тысячелетия боги и богини принимали образ людей в попытке защитить Землю от насланных ими страданий. Они продолжали сражаться до тех пор, пока смерть не поймала их в ловушку.

Несмотря на то что акадимы были изгнаны из Небесных Царств и не имели ни единого шанса проникнуть обратно, Совет Небес все еще опасался за безопасность Валалумира, перенеся светоч из сада Кантуриэля в Зал Наследия. Семь хранителей, включая рыжеволосую богиню Ашеру и златокудрого бога Ориэла, были выбраны для защиты светоча, чтобы, сменяя друг друга, сторожить его днем и ночью.

Хранителям запрещалось заниматься любыми делами, которые могли отвлечь их от обязанностей, и отношения друг с другом не дозволялись. Им не разрешалось вступать в брак, и они поклялись сохранять целомудрие. Но шли годы, Ориэл и Ашера полюбили друг друга и, как бы ни старались, не смогли устоять.

Узнав об их связи, Мориэл, один из семи хранителей, сообщил Совету Небес. Ашеру изгнали на землю в теле смертной. Это произошло после эпохи, когда боги и богини добровольно нисходили на землю, поскольку почти все они стали смертными. Но в качестве наказания для нее сделали исключение. Ашера присоединилась к войне против растущей силы акадимов и стала арктурионом, генералом своей собственной армии сотури, но она слабела, и из-за этого ее состояние постоянно подвергалось опасности. Именно тогда Ориэл принял решение, которое все изменило. Ашера была его второй половинкой, его настоящей любовью, и он собирался помочь ей всем, чем мог.

Он украл Валалумир из Зала Наследия и покинул Небеса. Падение изменило Ориэла и изменило Валалумир. Любимый златокудрый бог теперь стал смертным. Некогда великий и могущественный светоч материализовался, а его пламя затвердело, превратившись в кристалл в форме звезды. Но до того, как светоч кристаллизовался, в попытке сохранить его сущность Ориэл поместил искру Валалумира в сердце Ашеры. Вот так проблеск света Валалумира в его чистейшей форме жил внутри Ашеры, пока она не умерла.

Райан рассматривал изображения, воспроизводящие эту историю. Я никогда не видела, как оживает волнующее душу искусство Люмерии. Без магии это было невозможно.

– Это отличается от моего храма дома. – Он нахмурился. – Ваши картины описывают историю так, как когда-то рассказывала мне моя мать.

Я осторожно наблюдала за ним, он был полностью поглощен настенными иллюстрациями, а на лице застыло выражение благоговейного трепета.

– Как она ее рассказывала? – спросила я.

– Ты не заставишь меня играть в рассказчика. – Он покачал головой.

– Откуда ты знаешь? – сострила я. – Я могу быть весьма убедительной.

– Хотел бы я на это посмотреть. – Райан пригвоздил меня к месту своим напряженным взглядом, но затем он отвел глаза и с легкой улыбкой пожал плечами. – Сомневаюсь, что смогу передать полный эффект. Она была… – его челюсть напряглась, – лучшим рассказчиком. Концовка везде одинаковая. Изгнание Ашеры, кража Ориэла, предательство Мориэла, война, Потоп… Но она рассказывала об этом, как изображено в вашем храме: история начинается так, как и должно быть. – Он указал на рисунок позади нас, изображающий Ориэла и Ашеру, охранявших светоч в Зале Наследия. Мне пришлось вытянуть шею и наклонить к нему голову, чтобы посмотреть. – Видишь? С первого момента, как Ориэл увидел Ашеру, он влюбился в нее по уши.

Я уставилась на картину. Бог и богиня застыли на месте. Я не видела ничего из того, что описывал Райан, но отчаянно хотела увидеть. Я всегда с нетерпением ждала, когда картины оживут.

– Райан, – сказала я, закусив губу. Сердце бешено колотилось в груди, пока я набиралась смелости признаться. – Без магии я… я не могу видеть, как двигаются картины. – Мои щеки покраснели от смущения.

У него отвисла челюсть.

– Я забыл. Прости.

– Нет. – Я покачала головой. – Я просто… э-э. – Я уставилась на рисунок, на неподвижные мгновения, застывшие в краске.

Нахмурив бровь, он спросил:

– Ты просто – что?

Я тяжело вздохнула.

– Ты не мог бы мне их описать? Как они выглядят, когда двигаются?

Заглянув в мои глаза, Райан кивнул, а затем указал на первое изображение Кантуриэла. Он рассказал, как бог, как ему казалось, танцевал, пока создавал своим пением Валалумир, как свет менял форму и цвет, пульсируя жизнью и становясь ярче.

– А это тот момент, когда выбрали семь хранителей. Они… кстати, вот, я тебе покажу. – Он замолчал, осматривая стены храма, и взял меня за руку, его пальцы ощущались теплыми и мозолистыми по сравнению с моей нежной кожей. – Ориэл заходит в Зал Наследия, и его глаза расширяются. Он буквально поражен яркостью светоча. – Плавными движениями Райан выводил моей рукой нарисованные картины, показывая реакцию Ориэла, описывая выбор остальных хранителей, в том числе Мориэла, который потом их предаст. – И тогда входит Ашера, и… – Он отпустил мою руку и отвернулся. – Он сразу в нее влюбился.

Я всмотрелась в картину, но без его объяснений она казалась безжизненной. И мне уже не хватало тепла его руки.

– Откуда ты знаешь? – спросила я. – Что он делает, чтобы это показать?

– Дело не в его действиях, – ответил Райан и, прищурившись, посмотрел на рисунок. – А в том, какой он ее видит. Понимаешь, когда он впервые вошел в Зал Наследия, Валалумир показался ему самой яркой, самой прекрасной вещью на свете. Он был настолько великолепен, что на него почти невозможно было смотреть. Но когда входит Ашера, светоч тускнеет. Самый яркий, божественный свет, когда-либо созданный на Небесах, и он меркнет в ее присутствии.

Я повернулась к Райану. Он смотрел на меня, и его изумрудные глаза сияли ярче, чем вечное пламя. Я задержала дыхание, сердце бешено колотилось. Боль в груди, вызванная встречей с Тристаном, необходимость почувствовать себя живой теперь, казалось, выжигала меня изнутри.

– Я никогда не слышала, что Ашера была способна приглушить свет Валалумира.

Он покачал головой.

– Она этого не делает. Но этот сюжет написан от лица Ориэла. Светоч меркнет, когда она рядом, но только в его глазах. Потому что он влюблен в нее. Для него она ярче самой яркой звезды на небесах. Тут, – Райан указал на картину, изображающую Ориэла, готовящегося украсть светоч, – без нее, свет ярче. Он такой яркий, каким его видят другие. Но когда Ориэл снова находит Ашеру в Люмерии, даже будучи смертной, она сияет ярче солнца.

– На уроках нам рассказывали лишь о том, что они были родственными душами и что Ашера была не более чем соблазнительница, демон, который одурачил его и обманным путем лишил Небеса их самой ценной вещи. Похоже, в последнее время ее репутация грешной соблазнительницы является единственно приемлемым вариантом. – Ка Кормак об этом позаботились.

– Ну, разумеется, из-за споров о переводах Валии с древнего люмерианского, – сказал Райан с волнением в голосе.

– Ты изучал древний люмерианский? – засмеялась я.

– Все истинные лорды это делают, – с изумлением в голосе ответил он, впервые после нашей встречи признав свой титул.

– Я знаю, что все истинные лорды должны, но большинство находят способ отлынивать от уроков или забывают все, что они изучили, сразу после экзаменов. – Тристан был ярким примером этого.

– Я не отношусь к большинству. Как и ты. Помню, в прошлый мой визит, – продолжил он, – ты повсюду таскала с собой свитки и вечно их роняла. – Он засмеялся. – Я поднял несколько и помог тебе донести их до лестницы в Крестхейвене. Помнишь? Каждый свиток был написан на древнем люмерианском.

Я моргнула, вспоминая тот день. Я только что вернулась из Пристанища Ученых, планируя перечитать свои любимые рассказы, переведенные на древний люмерианский, чтобы проверить себя. Когда я увидела Райана, то попыталась пройти мимо него, чтобы посмотреть, заметит ли он меня, и выронила все свитки до единого. Это было после того вечера, когда мы танцевали, после того, как поцеловались… Я все еще чувствовала его губы на своих. Не проходило и минуты, чтобы я не прокручивала в голове наш поцелуй и не мечтала о том, чтобы увидеть его снова.