Кладбище - Эдриан Маккинти

— Шон, послушай... — бормочет он, с любопытством косясь на меня.

— Что?

— А можно взглянуть на твою ногу?

Не особенно задумываясь над тем, как это будет воспринято, я задираю ногу прямо на стол.

Джерри с уважением рассматривает протез.

— Но ведь с такой штукой нельзя, наверное, ни быстро бегать, ни поднимать тяжести, — озабоченно говорит Трахнутый.

— Можно, — говорю я и, не обращая больше на Трахнутого внимания, снова поворачиваюсь к Соне.

— А в Ирландии ты когда-нибудь была? — спрашиваю я.

— Нет, мы только собираемся туда поехать, однако я все равно сочувствую борьбе ирландского народа и готова сделать все, что только будет в моих силах, чтобы помочь ирландцам поскорее изгнать из своей страны алчных иностранных империалистов...

«О боже, — думаю я, предвидя небольшую лекцию. — Кажется, влип...»

Предчувствие меня не обмануло.

— Да, Шон, я воспринимаю оккупацию твоей родины как личную трагедию. Это и есть трагедия! С тех пор как Елизавета Кровавая впервые послала в Ирландию войска, минуло уже четыреста лет, наполненных угнетением и террором...

Джерри, разумеется, не может допустить, чтобы его жена сделала столь серьезную методологическую ошибку, и спешит принять участие в разговоре.

— Ты, Шон, наверняка знаешь, что британцы пришли на нашу землю с графом Пемброкским по прозвищу Крепкий Лук еще в двенадцатом веке, так что на самом деле оккупация продолжается уже восемьсот лет, — говорит он.

Трахнутый тоже не прочь внести свою лепту в дело воспитания молодого поколения:

— Только подумай, Шон, восемьсот лет!.. Вот почему мы должны и дальше сражаться с упрямыми ольстерскими протестантами, которые до того обожают британцев, что не позволяют своим католическим братьям воссоединиться с ирландцами из южной части страны. Мы не раз говорили им, что готовы раскрыть им свои объятия, и даже поместили их оранжевый ордер на наш флаг, но... Они не такие, как мы, Шон, и у них нет ни настоящей культуры, ни гордости, ни чести. И когда им предоставилась возможность прислушаться к голосу разума и сделать правильный выбор, ни они, ни их хозяева в Лондоне не пожелали уступить. Вот почему теперь нам приходится решать проблему силой, Шон. Настало время силы, время борьбы.

Я улыбаюсь и киваю, но на самом деле мне наплевать, будет ли Северная Ирландия частью Ирландской республики, провинцией Великобритании или даже долбаным кантоном долбаной Швейцарской конфедерации. Я не был на родине уже шесть лет, и с каждым прошедшим годом мне становилось все труднее и труднее принимать обиды восьмисотлетней давности достаточно близко к сердцу. Кроме того, Трахнутый не прав: у меня полно знакомых католиков и протестантов, и я могу авторитетно утверждать, что на самом деле они настолько похожи друг на друга, что все различия между ними выглядят надуманными. Фрейд, кажется, называл подобное явление «нарциссизмом малых различий». На самом же деле и этнически, и с точки зрения общности культурных и духовных ценностей ирландцы с севера и юга страны представляют собой единый народ. Впрочем, этим упертым фанатикам все равно бесполезно что-либо доказывать.

Задумавшись обо всем этом, я перестал обращать внимание на происходящее вокруг, а когда очнулся, то обнаружил, что все присутствующие пристально смотрят на меня и чего-то ждут.

— Извините, о чем вы только что говорили? — спрашиваю я.

— Господи, Шон, выпей кофе и проснись наконец! Я только что сказал, что, по моему мнению, в последние полсотни лет история вообще никуда не двигалась, ответил Трахнутый. — Только в семидесятых годах на Севере появилась небольшая группа людей, которые твердо стояли на позициях Майкла Коллинза. [39] Это были мы. Я и Джерри — новое поколение борцов. Новая ИРА. Мы решили использовать силу против могущества Британской империи. Нас вынудили это сделать, потому что британцы кроме языка силы вообще ничего не понимают. Конечно, кто-то может привести в пример Индию. На это отвечу только одно: вспомните-ка Палестину в сорок седьмом году. А? Что?!

— Разве Майкла Коллинза убила не ИРА? — говорю я с самым невинным видом.

Трахнутый начинает что-то мямлить, а я тем временем как следует разглядываю Соню. Из всей этой компании она, пожалуй, самая умная. И если досье не врут, она единственная, кто учился в университете. Интересно, как она могла клюнуть на всю эту псевдопатриотическую чушь? И как она вообще встретилась с таким типом, как Джерри?

— Можно узнать, как вы познакомились с Джерри? — спрашиваю я у нее. — Мне очень любопытно...

Соня смеется.

— Мы познакомились в Бостоне, на приеме, который должен был содействовать укреплению дружеских связей между Ирландией и провинцией Квебек, — говорит она.

Ответ кажется мне и удивительным, и удивительно банальным.

— Никогда не слышал ни о чем подобном.

— Это часть программы, которую вот уже год осуществляет Бостонская Торговая палата. Ее цель — развитие торговых отношений между малыми народами. Я член Торговой палаты, а моя мать была родом из Квебека, — объясняет Соня.

«Из Кайбека» — так она произносит последние слова.

— Разве у Ирландии и провинции Квебек так много общего? — спрашиваю я, внутренне готовясь к тому, что вот сейчас откроются шлюзы и меня захлестнет потоком ненужной информации. И шлюзы не замедлили открыться.

— О, конечно! Квебек, как и Ирландия, находится под постоянным гнетом чуждой тиранической культуры. Нам постоянно затыкают рот, не дают говорить во весь голос, но вечно так продолжаться не может. Когда-нибудь свободный Квебек непременно станет оплотом социализма и свободы, примером для всей Северной Америки. А в Старом Свете свободная социалистическая Ирландия вполне может стать идеальным противовесом империалистическим устремлениям Великобритании. Ты, Трахнутый, этого не знаешь, но население Квебека...

Я больше не слушаю. Есть у меня такое весьма полезное свойство — отключать слух, сохраняя на лице заинтересованное выражение. С моей точки зрения Квебек любопытен лишь как довольно самобытная, франкоговорящая, католическая провинция Канады. Если бы он когда-нибудь стал независимым, это была бы мрачная, моноязычная, населенная исключительно белыми и сугубо католическая страна. Не исключено даже, что к исходу первого же десятилетия своего свободного существования Квебек выродится в фашистское государство. Вывод напрашивается сам собой. Похоже, Соня вовсе не является «мозговым трестом» четверки, как я сгоряча подумал. Ни она, ни Трахнутый, ни Джерри, ни, разумеется, Шеймас, умом не блещут. Да, они хитры и опасны, но я уверен, что перехитрить меня им вряд ли удастся.

Я замечаю, что губы Сони больше не движутся — лекция закончена.

— Vive le Quebec libre, [40] — говорю я.

Соня вновь улыбается.

— Когда-нибудь — и я надеюсь дожить до этого дня — все малые народы будут свободны. Ирландия первой в двадцатом веке добилась успеха в национально-освободительной борьбе, показав пример другим, — говорит Соня. Она раскраснелась и запыхалась, ее грудь ходит ходуном. Внезапно она начинает казаться мне очень и очень привлекательной. Верхняя пуговица ее кофты расстегнулась, и я вижу очертания очень белой и мягкой груди. Губы Сони влажно поблескивают в утреннем свете, а ее... Господи, Майкл, возьми себя в руки! — командую я себе. Мало у тебя было неприятностей из-за женщин?

Я наливаю себе большую кружку кофе и вижу в окно Кит и Джеки, которые рука в руке возвращаются домой мокрые, извалявшиеся в песке, но счастливые и довольные.

Внизу они стряхивают с ног песок, хватают полотенца и поднимаются в столовую.

— Как волна? — спрашивает Джерри, обнимая Кит за плечи.

— Сначала мне не очень понравилось, потому что море было слишком бурное, но Джеки это не помешало. Видели бы вы, как он справлялся с самыми высокими волнами! В конце концов и у меня тоже кое-что получилось, и это было клево, — отвечает она с воодушевлением.

— Да, прибой был неплох, — снисходительно подтверждает Джеки, направляясь к терраске, чтобы снять гидрокостюм и натянуть майку. Его синяки почти прошли; мокрый, загорелый и трезвый, он выглядит как парень с рекламы серфинг-тура.

Кит и Джеки садятся к столу.

— Ты уже повидал Америку, Шон? — спрашивает Соня.

— Нет, то есть — почти нет. Я немного потолкался в Нью-Йорке, а потом сразу отправился в Бостон — искать работу, так что, честно говоря, мне было не до красот.

— Я почему спросила, — говорит Соня, кивая головой. — Ты спрашивал про мой акцент... Так вот, мне иногда кажется, что ты выговариваешь слова на американский манер. Можно подумать, что ты уже прожил в Штатах некоторое время...

Я внутренне вздрагиваю, и, хотя интерес Сони носит праздный характер, ее вопрос заставляет меня насторожиться. Она не ошиблась; я и сам знал, что за пять лет жизни в Штатах в значительной степени утратил ирландский акцент и усвоил американское произношение. Разумеется, общаясь с «Сыновьями», я старался это скрыть, но задача оказалась довольно сложной. Сейчас мне необходимо было что-то срочно придумать, чтобы исключить возможные подозрения.