Исповедь Мотылька - Айя Субботина

Сколько лет прошло, а ее фигуре и хрупкости позавидует любая девчонка.

— Это правда ты?

Вместо ответа она тоже меня обнимает.

Только краем сознания слышу звук осторожно закрытой двери, за которую мышью выскочила моя сообразительная помощница.

Несколько минут мы с Мариной стоим в полной тишине и как будто даже боимся пошевелится. Я так уж точно, потому что во все это до сих пор трудно поверить. Я точно старею, раз становлюсь таким по-идиотски сентиментальным, внезапно увидев женщину из своего далекого-далекого прошлого.

Но первой нарушает покой все-таки она.

Мягко отодвигается и я на мгновение чувствую свои руки пустыми, когда осознаю, что кроме пустоты в них больше ничего нет. Она делает еще шаг назад и, бросив взгляд мне за спину, начинает растерянно поправлять то одежду, то снова прическу. Вспоминаю, что там у меня зеркало — большое, почти в полный рост. Всегда был против него, но кто-то из моих эСБэшников сказал, что так надо. Мол, все посетители в приемной будут видеть себя в зеркале, обязательно найдут какие-то недостатки, станут дергаться и все в таком духе. В общем, это типа такой тонкий психологический прием, но я делаю зарубку в уме, что прикажу снять его к чертовой матери.

— Ты выглядишь просто потрясающе.

— Олег, ради бога. Я старая. — Но все равно улыбается. И краснеет так знакомо, будто и не было этих лет, и виделись мы только на днях.

— Я все равно старше, — в шутку приглаживаю свои седины. — Ты… черт, что-то случилось?

С запозданием соображаю, что раз она появилась сама спустя все эти годы тотальной тишины, и после всего, что случилось, значит, для этого есть какая-то причина. На ум не приходит ничего, кроме недавнего разговора с Эвелиной. Еще тогда задницей почувствовал, что не смог ее переубедить, и что тот тест на отцовство еще обязательно когда-нибудь всплывет. Но не думал, что так быстро.

— Это из-за Эвелины?

Смущенная улыбка медленно сползает с Марининого лица, и как бы она не храбрилась — все равно выглядит растерянной. Беру ее под руку, завожу в кабинет и закрываю дверь на защелку. Плевать, что по корпоративной этике запрещено — я же не с сотрудницей компании собираюсь вести серьезные беседы о карьерном росте. Марина вряд ли подаст на меня в суд за недопустимость разговора без свидетелей и «оказание морального и сексуального давления».

Усаживаю ее в кресло, наливаю из графина порцию коньяка в два стакана. Она никогда не любила крепкий алкоголь, но чуйка подсказывает, что сейчас нам обоим нужна порция «успокоительного».

— Это пахнет как тяжелое похмелье, — морщится она.

— Можешь зажать нос, — пытаюсь пошутить и делаю глоток.

На вкус как та безалкогольная шипучка, которой не так давно поил Ви.

Только сейчас, когда утреннее солнце заглядывает в окна и лучи падают Марине на лицо, я замечаю отпечаток возраста на ее коже. Лучики морщинок в уголках глаз, нитки седых волос. И почему-то больше всего в глаза бросаются ее руки — тонкие, с выпуклыми костяшками и похожей на пергамент кожей. Вместо маникюра — обстриженные «под корень» ногти, покрытые прозрачным лаком. Тонкий золотой ободок обручального кольца. Ви говорила что-то об отчиме. Кажется, они вместе работают в школе, если я правильно запомнил.

Марина, смутившись моего пристального внимания, обхватывает стакан обеими ладонями и делает маленький глоток. Почти сразу икает и фыркает, пока я извиняюсь, что из закуски у меня в кабинете только листья искусственного фикуса.

— Я тебя не отвлекаю? — спохватывается она, когда я вынужден проверить сообщение.

Это от Дианы. Благодарит за вечер и предлагает ответить взаимностью. Обещает, что если я откажусь, то никогда в жизни себе этого не прощу. Если честно, я и сам немного не понимаю, нафига продолжаю поддерживать наш контакт — до сих пор, даже после нескольких свиданий до «взрослого времени», чисто платонический. Хотя я в достаточной мере знаю женщин и умею распознавать их вербальные и не вербальные сигналы, чтобы быть уверенным — как минимум вчера Диана Лебо точно была готова перевести наше общение в горизонтальную плоскость.

— Ничего важного. — Ставлю телефон на беззвучный и снова полностью фокусируюсь на Марине. — Извини, что лезу вперед паровоза, но… что-то случилось?

— Почему ты так решил?

— Тебя почти двадцать лет не было на моем горизонте. И вдруг…

— Пятнадцать, — поправляет она. — Пятнадцать лет, Олег.

Зачем-то киваю. На самом деле, ощущение от ее появления такие, будто у нас за плечами целая вечность. Хотя на самом деле — просто другая жизнь, воспоминания о которой я много лет старательно выкорчевывал из каждой клетки своего тела.

— Я хотела поговорить об Эвелине.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Еще раз машу головой. Конечно, не могла же она ни с того ни с сего проснуться сегодня утром и вдруг решить, что пришло время расставить точки над «i». Тогда мы оба струсили это сделать. Или, может быть, струсил только я?

Значит, дело в Эвелине.

— Я сказал, что ничего не знаю, — говорю до того, как она успевает озвучить тему. — Честное слово, пытался убедить ее не раскручивать. Не думал, что она пойдет к тебе и…

— Раскручивать что? — Марина озадаченно морщит лоб.

— Тест на отцовство, который нашла Ви.

— Ви? — Она морщится еще больше. А потом на минуту закусывает губу. — Прости. Я совсем забыла, что ты всегда так ее называл. Пуговица, Ви, твоя «принцесса».

— Погоди, так ты пришла… поговорить о чем-то другом?

Я давно научился держать язык за зубами и не озвучивать вслух никакие догадки. В вопросах бизнеса это не раз поднимало мои шансы до гораздо более выгодных позиций. Но появление Марины дало слишком сильный откат к моим «базовым настройкам».

— Олег, господи, о чем ты? Какой тест?!

— Мы с Эвелиной виделись несколько дней назад. Она рассказала, что нашла ДНК-тест, который сделал Пашка. Честно говоря, загнал меня в тупик.

Лицо Марины становится мертвенно бледным, и следующий глоток коньяка она делает уже даже не морщась.

— Прости. Черт. Я лишнего наболтал. Думал, ты поэтому пришла. Чтобы мы… если вдруг… договорились, что отвечать.

— Она нашла тест? — Взгляд Марины бегает по кабинету, как будто она всерьез рассчитывает найти его в рамке на стене. — Где? Когда?

— На даче, среди старых вещей. — Я бегло пересказываю о ее звонке и как срочно срывался с работы, чтобы за ней приехать. Марина поддакивает, вспоминая, что дочь и правда вела себя странно, но она списала это на другое.

«Дочь».

Почему-то именно это слово ставит точку в моих попытках не замечать ее возраст.