Барраяр - Лоис Буджолд

— Да. Удивительно.

— Хм. Дело молодое, — проворчал Петр. Завидовал?

В тоне его не звучало прежней враждебности, и Корделия рискнула спросить: — Как думаете, Эйрел уже в Хассадаре? — Она не смогла выговорить «Сумел он вообще добраться до Хассадара?»

— Был уже там и уехал.

— Я думала, он собирается возглавить тамошний гарнизон.

— Ага, поднять под ружье и приказать рассеяться в сотне разных направлений. Поди догадайся, в котором из взводов спрятан император. Фордариан этого знать не будет. А если повезет, то изменник не устоит перед соблазном занять Хассадар.

— Повезет?

— Отвлекающий маневр, небольшой, но ценный. Хассадар не имеет стратегического значения, как ни крути. но Фордариан будет вынужден выделить часть войск из тех, что ему безусловно верны, — а их численность не бесконечна, — на то, чтобы удерживать город в глубине враждебной ему территории с давними традициями партизанской войны. У нас будут отличные разведданные обо всем, что он здесь делает, а с ними население сотрудничать не станет. К тому же Хассадар — моя столица. Он оккупирует столицу графского округа силами имперских войск — и все мои собратья-графы над этим призадумаются. Кто станет следующим?

А Эйрел, наверное, направился в космопорт базы Тейнери. Ему нужна независимая линия связи с силами космического базирования, если Фордариан действительно придавил Генштаб. То, сохранит ли верность флот, будет критичным. Предвижу серьезную эпидемию технических неполадок в рубках связи, пока капитаны кораблей станут лихорадочно вычислять, на победу какой из сторон им поставить. — Петр издал в темноте мрачный смешок. — Фордариан слишком молод, чтобы помнить войну Безумного Юрия. Тем хуже для него. Да, он начал внезапно и тем самым выиграл достаточное преимущество, но будь я проклят, если дам ему получить хоть что-то еще.

— А все правда произошло внезапно?

— Мгновенно. Когда я был в столице утром, там не было ни намека на беспорядки. Должно быть, все разразилось вскоре после моего отъезда.

Между ними ненадолго пробежал холодок, не имевший никакого отношения к моросящему дождю: оба вспомнили, зачем Петр предпринял сегодняшнюю поездку.

— А столица… имеет стратегическое значение? — спросила Корделия, меняя тему и не желая снова затрагивать больной вопрос.

— В некоторых войнах — имела. Но не в этой. Это не война за территорию. Интересно, Фордариан это понимает? Это война за верность, за умы людей. И материальные объекты в ней могут иметь лишь преходящее тактическое значение. Хотя… Форбарр-Султана — центр связи, а связь значит немало. Но это не единственный центр. Нам послужат резервные каналы.

«Да у нас вообще никакой связи нет», непонимающе подумала Корделия. «Здесь, в лесу, под дождем…»

— Но если Фордариан сейчас удерживает генштаб…

— То, что он действительно удерживает, — если только я совсем не потерял соображение, — это огромное здание, где царит полный хаос. Сомневаюсь, что на постах осталась хотя бы четверть личного состава; и половина оставшихся замышляют диверсии в пользу той стороны, которую они втайне поддерживают. А остальные — бегут и прячутся или пытаются вывезти из города свои семьи.

— А капитан Форпатрил не… как полагаете, Фордариану нужны будут лорд и леди Форпатрил?

Элис Форпатрил была на последних днях беременности. Когда она навещала Корделию в госпитале — неужели это было всего десять дней назад? — то ее плавная легкая походка сменилась тяжелой валкой поступью, а живот вздымался и покачивался. Доктор обещал, что это будет крупный мальчик. Айвен, так его должны были назвать. «Я уже полностью обставила и украсила детскую», тяжело выдохнула тогда Элис, поудобнее устраивая на коленях огромный живот… Сейчас должен был наступить ее срок.

Неподходящий срок для чего бы то ни было.

— Падма Форпатрил возглавляет список. На него будет идти охота, точно. Они с Эйрелом — последние потомки принца Ксава, если кому-то сейчас придет в голову глупость вновь завести этот чертов спор о линии наследования. Или если что-то случится с Грегором. — Он резко оборвал фразу, точно мог не только прикусить язык, но и изменить саму судьбу.

— А леди Форпатрил с малышом тоже?

— Элис Форпатрил, может, и нет. А мальчик — определенно.

«Только в этот момент они неразделимы».

Ветер наконец стих. Корделия могла расслышать, как хрустела трава за зубах лошадей: это было ровное, монотонное хрум-хрум.

— Но разве термосенсоры не засекут наших лошадей? И нас тоже, хоть мы и выкинули аккумуляторы. Не понимаю, почему они так долго не могут нас обнаружить? — Неужели их солдаты сейчас прямо здесь, глаза в облаках?

— О, их термосенсоры покажут всех людей и животных в этих горах, стоит только нацелить их в нужном направлении.

— Всех? Я никого не видела.

— За ночь мы проехали штук двадцать небольших хуторов. Приборы засекут людей, и их коров, их коз, их оленей, и лошадей, и детей. Мы — иголки в стоге сена. И еще: нам будет лучше поскорей разделиться. Если мы до позднего утра доберемся к дороге на перевалу Эйми, у меня есть идея-другая, — сказал Петр.

Глубокая чернота начала сереть, и Ботари снова подсадил ее в седло Розы. Они двинулись, когда меж деревьев просочился предрассветный свет. Ветви угольными штрихами проступали во влажном тумане. Корделия вцепилась в седло с безмолвным стоном боли и двигалась вслед за Ботари. Грегор минут двадцать отнекивался, но потом снова уснул на руках у графа, бледный, обмякший, с открытым ртом.

При свете наступающего дня стало видно, как плачевно сказалась на них эта ночь. Оба оруженосца были в грязи, потрепаны, небриты, а их коричневые с серебром мундиры — словно изжеваны. Ботари, отдавший форменную куртку Грегору, остался в рубашке с коротким рукавом; а расстегнутый воротничок-стойка придавал ему сходство с преступником, которого ведут на эшафот рубить голову. Генеральская форма графа перенесла злоключения прошлой ночи получше, но над зеленым парадным воротником виднелась покрытая щетиной, с воспаленными глазами физиономия настоящего бродяги. Сама Корделия чувствовала себя неисправимой оборванкой: влажные космы, разномастные старые тряпки и домашние тапочки.

«Могло быть хуже. Я могла носить ребенка. Теперь, по крайней мере, если я умру, то умру одна». Можно ли считать, что маленький Майлз сейчас в большей безопасности, чем она? Безымянный, в репликаторе на полке в секретной лаборатории Ваагена и Генри? Корделия не испытывала уверенности и могла лишь молиться. «Отцепитесь от моего сына, вы барраярские ублюдки!»

Они двинулись зигзагом вверх по склону. Лошади тяжело дышали, их бока вздымались, как кузнечные меха, хотя они всего лишь шли шагом; они упрямились, спотыкаясь о корни и камни. На полпути наверх они остановились отдохнуть в небольшой низине. И люди и лошади попили из глинистого ручья. Эстергази ослабил подпруги. Он почесывал шеи лошадям, а те толкали его мордами, вынюхивая лакомства в пустых карманах. Оруженосец тихонько просил у них прощения и подбадривал: — Все нормально, Роза, до конца дня ты еще отдохнешь. Всего пару часиков. — Более полная информация, чем та, которую хоть кто-нибудь удосужился сообщить Корделии.

Эстергази оставил лошадей на сержанта и пошел вслед за графом куда-то в лес, вверх по склону. Грегор развлекался тем, что рвал листья и пытался их скормить животным. Но лишь тронув губами местные барраярские растения, те отказывались их есть и нетронутыми роняли на землю. Грегор подбирал листья и предлагал лошадям снова, пытаясь засунуть им прямо в рот.

— Что задумал граф, не знаете? — спросила Корделия у Ботари.

Тот пожал плечами. — Наладить с кем-то связь. Так дальше дело не пойдет. — Мотнув головой в неопределенном направлении, он обозначил их ночные рысканья по лесу.

Корделия могла только согласиться. Она легла на спину и прислушалась, не доносится ли звук флайера, но слышно было лишь журчание ручейка, которому вторило бульканье ее пустого желудка. Только раз она судорожно дернулась, чтобы не дать голодному Грегору попробовать на зуб ягоды с какого-то, возможно, ядовитого куста.

— Нельзя!

— Но лошади их ели! — запротестовал тот.

Корделия содрогнулась, в ее голове моментально и в подробностях всплыла молекулярная картина всяческих негативных биохимических и гистаминных реакций. — Знаешь, это первая привычка, к которой приучают в бетанских астроэкспедициях. Никогда не брать в рот неизвестные вещи, пока их не проверят в лаборатории. Если точно, избегать контакта незнакомых объектов со ртом, глазами и слизистой оболочкой.

Грегор, неосознанно протестуя, тут же потер глаза и нос. Корделия вздохнула и снова села. Она сглотнула слюну, подумала о том ручье, из которого они пили, и понадеялась, что Грегор не поймает ее на непоследовательности. Мальчик принялся бросать камешки в лужи.