Всматриваясь в пропасть - Евгения Михайлова

пакет с лекарствами и инструкциями Григора. Взяла одну упаковку, открыла, глотнула капсулу, не подумав заглянуть в инструкции.

Итак, ее выпустили жить дальше. С опустошенной душой, с заблокированными мозгами. Марина не разрешает себе вспоминать и чувствовать. Только не возвращаться в тот день… Туда, где кричит Ира, где застыл и не может пролиться страх в огромных глазах ребенка… Где полоумная садистка размахивает ножом над детской головой. И где потекла эта проклятая «золотая» кровь, лишив Марину ее главной веры. Да, помнится, то была вера в собственную полноценность и самостоятельность.

Сил и решимости хватило только на то, чтобы постелить свежее белье на кровати и постоять под теплым душем. Марина и от этого устала, как будто разгрузила вагон с бревнами. Почувствовала голод. Вошла в кухню, открыла холодильник, но от вида каких-то остатков ее замутило. Включила электрочайник и просто выпила немного чистой горячей воды. Стало явно легче. Пора отправляться в единственно возможный дальний путь – до чистой кровати в спальне.

И тут раздался звонок в дверь. Да господи, это же, конечно, Назира. Позвонить сначала по телефону – не судьба. Она вся в мужа: такая же неуклюжая в своих добрых намерениях. Марина совсем забыла, что ей собирались привезти еду. А момент такой, что ей меньше всего хочется ее принимать, говорить слова, благодарить. Да и есть расхотелось.

Марина зашла в ванную, надела халат на голое тело и пошла открывать. Назира стояла на площадке и молча смотрела на нее. Пакетов и кошелок не было у нее только в зубах, но на шее висела какая-то сумочка на длинном ремешке.

Они виделись один раз, в совершенно другой жизни. Они обе были другими. Марина даже не запомнила толком лицо женщины, с которой познакомилась во дворе клиники Григора. И сейчас она внимательно смотрела на гостью: что-то знакомое, но это не тот человек. Не та добродушная, удовлетворенная женщина, у которой есть все, что ей нужно, для жизни и счастья.

У этой новой Назиры было такое же полное лицо с тонкими морщинками у глаз и рта, какие рисуют улыбки и тревоги. Серебряные нити в черных, гладких и блестящих волосах. И совсем другие глаза. Ничего милого и доброго не было в этих больших глазах. Марину обдал их жар и холод: то была какая-то страстная решимость, даже нетерпение.

– Здравствуй, Марина, – наконец произнесла она. – Можно войти? Григор сказал, что ты разрешила… Я тут приготовила. Только поставлю в квартиру, чтобы тебе не носить.

– Конечно. Я очень признательна, только зачем так много…

– Сейчас объясню, – произнесла Назира и привычно, ловко, легко затащила все сразу в холл.

– Давайте пройдем на кухню, посидим, вместе выпьем кофе, поедим, – предложила Марина.

– Нет, – резко сказала Назира. – Не такие у нас времена, чтобы вместе кофе пить. У меня для тебя есть и главный подарок. Но сначала скажу: нет больше наших сил, чтобы терпеть эту муку, эту пытку. Самый родной человек на глазах помирает оттого, что полюбил другую. Мой муж больше не дышит, он стонет. Он не смотрит, он плачет. А мы с дочкой никак не может его выгнать туда, где есть то, что ему надо. Где ты. И мы сделали это. Дочери он не откажет. А Манана сказала, что бросит нас всех и уедет к деду, который живет один в горах. Она так поступит, я знаю свою дочь. И я выбираю… Я выбрала семью, в которой есть любовь. Дочери не предают матерей.

Назира открыла входную дверь, позвала: «Манана». И с лестницы к двери Марины шагнул Григор. Его крепко держала за руку дочь. А он смотрел только на нее.

– Иди, папа, – сказала девочка. – Я так хочу. Мы с мамой этого хотим. Иди к ней. И не надейся, что ты сможешь от меня совсем избавиться. Мы просто будем жить в разных местах. Так, как мы всегда и жили. Я люблю тебя.

– Боже мой, – произнес Григор, посмотрев на Марину. – Они притащили меня сюда, как старый сундук с ненужными вещами. Я таким и стал с ними. Такой я теперь для всего света. Вот как выглядит наказание за самый большой грех. За предательство. У меня есть родные и святые люди, но я не могу жить без чужой женщины, которая вообще вряд ли знает, что такое любовь. Марина, прогони нас всех и забудь этот кошмар. Я просто не мог уже им отказать. Прогони и ты меня, и я наконец останусь один. Мне есть куда пойти.

– Заходи в квартиру, Григор, – тихо сказала Марина. – Раз случилось такое совпадение. Я, конечно, тебе чужая и не способная на любовь, но именно сейчас мне до боли, до обморока понадобился старый сундук с не моими вещами. Я тут тоже помираю, не могу придумать, как мне без него жить дальше. Тем более у тебя безумный почерк доктора. Я ни слова не разобрала в твоих инструкциях. Манана, возьми ключ от этой двери.

И они все молча разошлись в разные стороны своих судеб. Мать и дочь ушли латать и укреплять стены своей семьи, которая вынесла удар разорвавшейся бомбы. Григор опустился на пол у ног Марины и обхватил голову руками:

– Что мы все творим…

– Мы выживаем, дорогой, – произнесла Марина. – Сейчас все столько потеряли, чтобы приобрести самое важное. Это искренность и достоинство. Может, ты и старый сундук, тебе виднее, но я горжусь твоей преданностью, благородством и силой. Это твое чувство привело нас всех к спасительным решениям. Давай попробуем жить с такими потерями и обретениями. Если совсем честно, то я была просто не в состоянии поверить в такую твою привязанность. Это больше, чем я стою.

– Спасибо, – ответил Григор. – Мне очень тяжело, но я точно счастлив в эту минуту.

Через полчаса Марина лежала на своих чистых простынях и топила их в обильных, нескончаемых слезах. Он сидел рядом и смотрел на нее потрясенно, изумленно, влюбленно.

– Я не знал, что ты умеешь плакать.

– Я тоже не знала, – всхлипнула Марина. – Просто надо смыть все лишнее.