Против ветра - Дж. Фридман

— Если бы я столько выпил, то сомневаюсь, что смог бы вспомнить, как меня зовут, не говоря уже о том, что вообще произошло в тот вечер.

— А вот я помню! — с вызовом отвечает она. — Помню, причем довольно отчетливо.

— Вы об этом уже говорили. Когда последний раз вы были в «Росинке» до того вечера, о котором идет речь? — спрашиваю я, вновь меняя тему.

Она сосредоточенно сводит брови.

— По-моему… не могу сказать точно.

— Накануне вечером были?

— Не знаю. Не могу же я упомнить всего, что делала каждый божий день!

— Бывает.

— Ну да, по-моему.

— Если я вызову свидетелей, которые совершенно точно видели вас там накануне вечером, это не поможет освежить вашу память?

Она снова облизывает пересохшие губы. Помада на них крошится. Пожалуй, обвинению пора ходатайствовать перед судьей о перерыве, чтобы поднатаскать ее. А то она не производит благоприятного впечатления на присяжных.

— Да, теперь я сама припоминаю, — соглашается она, — я абсолютно уверена, что была там накануне вечером.

— Вы ведь постоянно там бываете, не так ли?

— Более или менее. Хотя и не сижу там дни напролет, если вы на это намекаете.

— Нет, не на это, — качаю я головой. — Просто я пытаюсь хотя бы отчасти уяснить, что вы за человек, госпожа Гомес, как ведете себя на людях. — Я было наклоняюсь к ней, но тут же резко отстраняюсь: разит духами так, что стоять рядом просто невозможно.

— Значит, вы были там накануне вечером, — гну я свою линию.

Она кивает. Мартинес обращает внимание присяжных на то, что она ответила утвердительно.

— С Ричардом, еще с кем-нибудь, одна?

— Одна. Не нашла никого, с кем могла бы пойти туда.

— Но нашли кого-то, с кем оттуда вышли, не так ли?

— Протест! Это совершенно не относится к делу, Ваша честь, — чуть не хнычет Моузби.

Мартинес смотрит на нее, размышляя. Я вижу, что чем дольше он видит и слышит ее, тем меньше верит.

— Протест отклоняется. Я считаю, в данном случае важно понять, как она ведет себя на людях, — поясняет он, обращаясь к Моузби. Вот это дело, думаю я, он заговорил моими словами, значит, прислушивается! — Пусть защита досконально разберется в этом вопросе. Если окажется, что этот путь ни к чему не приведет, мне придется остановить вас, господин адвокат, — говорит он мне.

— Благодарю, Ваша честь. — Я снова поворачиваюсь к ней.

— Вы познакомились с парнем вечером, за сутки до того, как, согласно вашим показаниям, было совершено убийство, и пригласили его к себе домой, так?

Она бросает на Моузби взгляд, в котором читается немой вопрос: я должна отвечать? Он пристально глядит на нее. Видно невооруженным глазом, как он злится из-за того, что мало-помалу теряет инициативу.

— Отвечайте на вопрос, госпожа Гомес, — повелительным тоном приказывает Мартинес.

— Да, — говорит она чуть ли не шепотом.

— Говорите громче, чтобы присяжные могли слышать.

— Хорошо, — отвечает она и уже громче, с вызовом добавляет: — Да, я пошла домой с парнем, с которым познакомилась в баре.

— Это что, ваш знакомый? — спрашиваю я. — Друг?

— Я его раньше видела.

— В баре.

— Ну да.

— Но вы не были с ним знакомы.

— Я раньше его видела.

— Вы завели знакомство с парнем, с которым никогда раньше не встречались, пошли с ним домой и переспали, не так ли?

Теперь она ненавидит меня лютой ненавистью, но еще больше ненавидит Моузби. Он не подготовил ее к такому повороту дела. Конечно, если бы он все предусмотрел, она, пожалуй, хорошо подумала бы, прежде чем раскрываться.

А теперь уже слишком поздно.

— Хорошо. Пусть так. Ну и что? Они… — показывает она на подсудимых, — все равно сделали то, о чем я сказала. А то, сделала я что-то или нет в другое время, ничего не меняет.

— Сколько он заплатил за ночь? — пропускаю я мимо ушей ее объяснение.

— Протест! — Моузби вне себя от ярости.

— Протест отклоняется. — Мартинес сидит в кресле, подавшись вперед, он явно заинтересовался.

— Сколько? — повторяю я. — Вы легли в постель с этим парнем, с которым свели знакомство в «Росинке». У вас были половые сношения, и он рассчитался с вами. Сколько?

— Пятнадцать, — запинаясь, отвечает она, не поднимая глаз от кончиков туфель.

— Пятнадцать долларов? — переспрашиваю я. О Боже, ну и дешевые нынче шлюхи пошли!

— Сначала он несколько раз угостил меня спиртным. — Она канючит, пытаясь сохранить остатки самоуважения. — Он оказался приятным парнем, я пошла с ним совсем не из-за денег, — в отчаянии добавляет она.

В зале раздаются смешки. О Боже, хоть бы кто-нибудь подсказал этой сучке, что делать! Если бы на карту не была поставлена жизнь подзащитных, я, пожалуй, и сам ее пожалел.

Мартинес ударяет молотком по столу, требуя тишины.

— Расходы, ясное дело, — говорю я, приходя ей на помощь.

— Ну да. А то я на два часа опоздала на работу.

— Надо же девушке на что-то жить! — как бы между делом бросаю я и тут же добавляю: — Прошу прощения, Ваша честь. — Не зарывайся, Уилл, напоминаю я самому себе, Мартинес мало-помалу склоняется на твою сторону, так что нет нужды его раздражать без особой на то необходимости.

— О'кей, — подвожу я итог. — В протокол уже занесено, что вы часто одна посещаете бары, ложитесь в постель с мужчинами, с которыми никогда раньше не встречались, и берете с них за это деньги. В нашем штате, госпожа Гомес, все это называется проституцией. — И сразу вопрос, как будто он только что пришел мне в голову: — Вас никогда не привлекали к ответственности за проституцию, госпожа Гомес, а?

Я искоса бросаю взгляд на присяжных, спать пока никто еще не думает.

Она словно воды в рот набрала.

— Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, — говорит ей Мартинес Бог знает в какой раз.

— А это обязательно? — хнычет она.

— Да, обязательно. — Он даже не пытается скрыть раздражение. — Вы обязаны отвечать на все вопросы, которые вам задают, а не только на те, на которые хочется.

Она скрещивает ноги, расставляет их в стороны, потом снова скрещивает, ерзает на стуле, пытаясь избежать неминуемого; нога, перестав ее слушаться, повисает над полом, туфелька с нее того и гляди свалится.

— Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, — прошу я.

— Да, — еле слышно отвечает она.

— Сколько раз?

— Я… я не помню.

Подойдя к столу, за которым сидят представители защиты, я беру досье на нее и возвращаюсь на прежнее место.

— Разве вы дважды не привлекались к ответственности за проституцию? — спрашиваю я, заглядывая в досье. — И еще дважды за приставание к прохожим на улице?

— Вы же сами все прочитали.

— Иными словами, вы согласны с тем, что здесь написано?

— Если там так написано, то да! — зло выкрикивает она. — Так я и сказала, о'кей? Теперь довольны? — хнычет она, словно маленькая девочка, которая изо всех сил старается не расплакаться.

Я снова заглядываю в досье. Делаю я это для отвода глаз, потому что наперед знаю, что там написано.

— Здесь сказано также, что вы привлекались к судебной ответственности за пьянство в общественном месте.

— Я никогда не…

Я сую ей досье под нос, пальцем указывая на нужную строку. Она отшатывается, словно я подношу ей к лицу паяльную лампу.

— Вы никогда не… Что именно?

— Так, ничего особенного. Бог ты мой, люди, случается, хватят через край, ну и что с того? Тоже мне! Просто я сболтнула лишнего не тем, кому нужно, вот и все.

— Понятно. Со мной это тоже случалось.

Когда я спохватываюсь, уже поздно. Мартинес вопросительно смотрит на меня, я качаю в ответ головой и продолжаю дальше.

— Вот о чем мне еще подумалось, госпожа Гомес, — говорю я так, словно эта мысль только что пришла мне в голову. — Мы установили, что в тот вечер машина Ричарда была в ремонтной мастерской. Она вышла из строя. Вы согласны?

— Ну да, она была не на ходу, о'кей. Я тут напутала, я просто забыла, вот и все.

— Ничего страшного. Но тогда меня вот что смущает…

Прежде чем задать следующий вопрос, я поворачиваюсь к присяжным.

— Каким образом подсудимые доставили Ричарда Бартлесса на вершину горы? Не могли же они забраться туда на мотоцикле. Он просто свалился бы с сиденья.

В зале становится тихо.

— Итак, госпожа Гомес?

— Он… ну… они… ну… они украли машину! — выпаливает она.

— Что?

— Я совсем забыла. Они взяли одну из машин со стоянки рядом с мотелем, замкнули провода, чтобы запустить двигатель без ключа зажигания, вот и все. Так и привезли меня с Ричардом в горы.

Я перевожу взгляд на Мартинеса, присяжных, туда, где сидят обвинители. Все они не отрываясь смотрят на нее, не веря своим ушам.

— Госпожа Гомес! — Мартинес чуть не падает из кресла. Сказать, что он взволнован, значит ничего не сказать. — Почему за все время свидетельских показаний вы ни разу не удосужились упомянуть об этом?