Рай на заказ - Бернар Вербер

Дэвид Кубрик равнодушно кивнул.

— Каждый раз мне кажется, что на экране живут и говорят реальные люди, а не изображающие их актеры. Невозможно представить, что они могут быть кем-то еще, кроме персонажа, которого играют. Как вам удается добиться такой искренности от актеров? В чем заключается ваша методика управления их игрой?

Виктория Пеэль заметила веселый блеск в глазах Мэтра. Старик вновь двинулся в сторону холма, причем шел все быстрее и быстрее. Казалось, будто его тело обретает подвижность.

Журналистка вытащила ноутбук из рюкзака и включила режим аудиозаписи:

— Можно?

— Нет. Лучше пишите от руки. Вот, держите.

Режиссер пошарил в кармане и протянул эй блокнот и ручку. Удивившись, журналистка взяла эти старинные предметы.

— Актеры — кретины, все до одного. Они нарциссичны, глупы, невежественны. По-моему, уже сам выбор профессии актера — какая-то патология. Такой выбор означает, что у человека есть ненормальная потребность в признании и любви. Удовлетворять эту потребность — не мое дело. Актеры склонны выставлять свои переживания напоказ и с их помощью воздействовать на людей. Я презираю актеров. Только их страдания иногда кажутся мне… ну, скажем, трогательными. Но большинство актеров, даже страдая, выглядят просто смешно. Я сказал вам, что добиваюсь совершенства и не делаю никаких скидок посредственностям. Актеры — это самое слабое звено во всей системе. Они считают себя важными, потому что средства массовой информации раздувают их славу как воздушный шар. Кроме того, многие актеры употребляют кокаин, и у них развивается мания величия.

— Хм… Я тоже была актрисой, — призналась Виктория, опуская глаза.

— Это неудивительно, вы хороши собой. Если бы я встретил вас раньше, я бы предложил вам сниматься у меня. Кстати, может быть, еще не поздно наверстать упущенное. Идите за мной.

— Я не выставляю своих чувств напоказ и не считаю, что страдаю патологической самовлюбленностью.

— То, что вы стали режиссером, а потом кинокритиком, доказывает, что вы сумели… излечиться.

Виктория Пеэль включила крошечный магнитофон, спрятанный у нее в рукаве.

— Вы сказали, что скоро умрете? — напомнила она.

Мэтр кино кивнул:

— Можно даже сказать, что я ждал вас именно для этого.

— Чтобы умереть у меня на глазах?

Дэвид Кубрик остановился и крепко сжал руку Виктории. В его глазах появился лукавый блеск. Режиссер пояснил, преувеличенно четко произнося каждое слово:

— Нет. Чтобы вы меня прикончили.

— Что, простите?

— Очень скоро вы меня убьете. Вы здесь именно для этого. Я, и никто другой, сделал так, чтобы вы сюда пришли. Я, и никто другой, сумел внушить вашему главному редактору Джеку Каммингсу идею послать сюда именно вас. Я выбрал вас, как осужденный на смерть выбирает палача. — Он погладил ее по длинным шелковистым волосам. — Причем прекрасного палача. Эрос и Танатос. Эротическая энергия и энергия смерти воплощены в одной восхитительной черноокой девушке. В вас.

— А если я откажусь вас убить? Когда вы увидите то, что я сейчас вам покажу, вы не откажетесь.

Они подошли к большому круглому зданию на вершине холма. Дэвид Кубрик шел уже почти бодро. Он вытащил массивный ключ и открыл старинный замок. Дверь со скрипом отворилась.

Едва Виктория вошла, как на нее обрушился запах ионизированного воздуха и перегретого машинного масла.

Они вошли в лифт и стали опускаться вниз. Это продолжалось так долго, что Виктория забеспокоилась. Когда кабина наконец остановилась, режиссер и журналистка оказались в царстве замков и запоров — систем безопасности, действующих на основе кодов, ключей и магнитных карт. Наконец они попали в комнату, которая, судя по всему, имела особую ценность для кинематографиста.

Дэвид Кубрик включил висевший под потолком прожектор, направленный на длинный ряд компьютеров, к которым были подключены многочисленные клавиатуры, мониторы, стеклянные сосуды. Слева, в открытом туннеле, виднелись трубы сечением в несколько сантиметров. В самом центре находилась большая прозрачная труба.

— Знаете, где мы находимся? До Катастрофы этот регион назывался Европой, а эта страна — Швейцарией. Ближайшим к нам крупным городом была Женева. Мой замок и мои студии построены здесь, недалеко от Женевы.

Для Виктории эти названия были лишь простым набором звуков. Если бы кто-то сказал, что Женева — это глава государства, Швейцария — ее супруга, а Европа — ее собака, то для людей поколения, к которому принадлежала журналистка, это прозвучало бы вполне осмысленно.

— Здесь, сударыня, находилась самая современная научная лаборатория. Один из величайших научных центров мира.

Журналистский инстинкт заставил Викторию насторожиться.

— Если быть точным, он назывался БАК — по первым буквам словосочетания «Большой адронный коллайдер», что означает Большой ускоритель адронов. Адроны — общее название всех заряженных частиц. Он был построен европейской организацией, которая называлась CERN — Европейский совет по ядерным исследованиям. Впрочем, для вас важно только то, что это — ускоритель частиц. Крайне высокотехнологичная и очень дорогая штуковина. Кольцо этого туннеля, крохотную часть которого вы видите здесь, имеет в диаметре 8,5 километра.

Виктория медленно покачала головой:

— Значит, вот над чем работали ученые, которые приезжали к вам в студию?

— Совершенно верно. Нужно было починить самую сложную машину из всех, что когда-либо создавало человечество в эпоху до Катастрофы. Большая часть денег, которую я заработал своими фильмами, была вложена в ремонт и усовершенствование этого чуда.

— Зачем?

Дэвид Кубрик улыбнулся и только затем ответил:

— Этот ускоритель способен разогнать частицу до скорости света. На такой скорости, согласно теории относительности Эйнштейна, Е = mс2, происходит трансформация материи. Но настоящее головокружение возникает при мысли о том, что этот кольцевой туннель диаметром 8,5 километра обладает еще большей мощью и способен разогнать частицы материи до скорости, превышающей скорость света!

Дэвид Кубрик сделал длинную паузу, чтобы увидеть реакцию собеседницы, но его слова, похоже, не произвели на девушку особого впечатления. Честно говоря, науки, как и любая другая тема, выходящая за рамки кинематографа, казались ей некой абстракцией.

— Вы слышали, что я сказал? До скорости, превышающей скорость света!

Пожав плечами, Виктория ответила:

— Я не физик.

— Ну как же так! На скорости света время останавливается! А поскольку мой ускоритель позволяет превысить скорость света…

Виктория Пеэль едва осмелилась продолжить:

— Время… пойдет назад?

— Именно.

На этот раз режиссеру удалось целиком завладеть ее вниманием.

— Вы хотите сказать, что это машина для путешествия в прошлое?!

Дэвид Кубрик энергично кивнул.

— В начале я отправлял туда частицы — фотоны, протоны, нейтроны. Мои ученые немало поработали над тем, чтобы увеличить размеры «метательного снаряда». В конце концов им удилось переправить целые атомы, затем — молекулы. Начиналось настоящее приключение. Мы отправляли материю в путешествие во времени. Вслед за молекулами настала очередь крошечных крупинок, затем почти таких же маленьких зернышек, вроде чечевицы.

— Зерна чечевицы, путешествующие во времени… — повторила Виктория зачарованно.

— Ученым удалось переслать их на десятые доли секунды назад во времени, затем — на секунды, на минуты, на часы и, наконец, дни. Мне потребовалось целая вечность, чтобы увеличить этот отрезок до недели.

Виктории Пеэль возникло ощущение, что разрозненные факты вот-вот сложатся в стройную картину, однако пока тайна этой головоломки еще не открылась ей.

— После преодоления недельного рубежа дело пошло гораздо легче. Я отматывал назад месяцы, а затем и годы.

Внезапно журналистку осенило:

— Вы пересекли барьер Катастрофы, так?

Дэвид Кубрик открыл стенной шкаф и вытащил расширяющуюся книзу стеклянную банку, в которой ползало около десятка мух:

— Вот мои посланцы последнего поколения. По размеру они больше чечевичных зерен, но гораздо меньше операторов с камерами.

— Мухи!

— Как настоящие, правда?

Режиссер протянул банку журналистке. Виктория поднесла ее к глазам, чтобы лучше рассмотреть крохотные пространственно-временные зонды. Разглядывая насекомое вблизи, она в конце концов увидела, что вместо головы у него объектив, оснащенный несколькими кольцами-светофильтрами.

— Их головы… это камеры!

— А ротовые отверстия — микрофоны. Мои лаборатории потратили годы на их усовершенствование. Оказалось, что легче сконструировать машину для перемещения в прошлое, чем этих мух, способных выдерживать давление, возникающее в ускорителе частиц.