Затерянный город Z. Повесть о гибельной одержимости Амазонией - Дэвид Гранн

Хотя Нина считала, что в ее детях нет «затаенного чувства страха или недоверия» по отношению к родителям, Брайана, видимо, задевали поступки отца. Казалось, Фосетт-старший всегда хотел играть только с Джеком, он всегда громко восхищался им как будущим путешественником и даже подарил Джеку свою цейлонскую карту, где был отмечен клад. Брайан однажды заметил в письме к матери, что, когда отец отсутствовал, в их доме хотя бы «не было любимчиков».

Однажды Брайан зашел вслед за Джеком в комнату, где отец держал свою коллекцию редкостей. В ней были меч, каменные топоры, копье с костяным наконечником, луки и стрелы, ожерелья из ракушек. Недавно мальчики с аппетитом съели мешочек орехов, который когда-то подарил Фосетту вождь максуби. Теперь же Джек достал очень красивый, ручной работы, мушкет под названием джезайл, который Фосетт привез из Марокко. Джек решил проверить, стреляет ли мушкет, вынес его из дома и зарядил порохом. Оружие было старое и ржавое, и оно, скорее всего, могло взорваться со смертельными последствиями, поэтому Джек сказал, что им с Брайаном надо бросить монетку, чтобы определить, кто нажмет на спусковой крючок. Брайан проиграл. «Мой старший брат издевательски понукал меня, чтобы я выполнил свой почетный долг, рискуя оказаться самоубийцей, — вспоминал Брайан. — Я нажал на спуск, порох на полке сверкнул и зашипел — и, похоже, больше ничего не должно было случиться. Однако — случилось. Спустя порядочное время раздался громкий астматический кашель, и дуло выплюнуло громадную тучу красной ржавчины!» Ружье не стреляло, но Брайан продемонстрировал, хотя бы на мгновение, что он не уступает в отваге старшему брату.

Между тем сам Фосетт страстно рвался проложить, как он ее именовал, «тропу к Z». Двух его самых надежных спутников больше не было у него под рукой: Мэнли вскоре после войны умер от сердечной болезни, а Костин женился, решил остепениться и отныне вести спокойную жизнь. Потеря этих двух помощников стала для Фосетта ударом, который, вероятно, мог полностью оценить лишь Костин, говоривший своим родным, что у Фосетта как у путешественника имеется лишь одна ахиллесова пята: он ненавидит замедлять свое движение, и ему нужен кто-то, кому он достаточно доверяет, чтобы прислушаться, когда этот спутник скажет: «Довольно!» Костин опасался, что без Мэнли и без него Фосетта некому будет остановить.

В то время Фосетта тревожило и более серьезное препятствие: КГО и ряд других организаций отклонили его просьбы о финансировании. Из-за войны деньги на научные исследования стало добывать труднее, однако это была не единственная причина. Антропологи и археологи с университетским образованием приходили на смену дилетантам, начитавшимся «Советов путешественникам»; узкая специализация делала ненужными тех, кто по старинке пытался осуществить аутопсис целого мира. Еще один исследователь Южной Америки и современник Фосетта горестно жаловался, что «из нашего сегодняшнего мира вытесняют ученых с широким кругозором». И, хотя Фосетт оставался человеком-легендой, большинство новоявленных специалистов оспаривали его теорию о Z. «Я не могу побудить ученых мужей принять даже как допущение идею о существовании следов древней цивилизации» в Амазонии, как писал Фосетт в своих дневниках.

Когда-то коллеги уже усомнились в его теории о Z — главным образом по причинам биологического порядка: мол, индейцы физически не способны построить сложную цивилизацию. Теперь же многие представители нового поколения ученых возражали ему, исходя из представлений об окружающей среде: сам амазонский ландшафт слишком негостеприимен для первобытных племен, и те вряд ли могли создать здесь какое бы то ни было развитое общество. Биологический детерминизм все больше уступал место детерминизму экологическому. И Амазонка — огромный «поддельный рай» — являла собой самое яркое доказательство существования тех пределов, которыми, по Мальтусу, среда сдерживает развитие цивилизаций.

Цитировавшиеся Фосеттом хроники, написанные первыми искателями Эльдорадо, лишь подтверждали для многих представителей научной элиты, что он — «дилетант». В статье, напечатанной в журнале «Джиографикэл ревью», делался вывод, что амазонский бассейн настолько лишен всяких признаков человеческой жизни, что напоминает «какую-нибудь из величайших пустынь мира… сравнимую с Сахарой». Видный шведский антрополог Эрланд Норденшельд, встречавшийся с Фосеттом в Боливии, признавал, что английский путешественник — «человек чрезвычайно оригинальный и совершенно бесстрашный», однако страдает «несдержанностью воображения». Один из чиновников КГО отозвался о Фосетте так: «Он из породы мечтателей и иногда несет довольно-таки порядочную чепуху. — И добавил: — Не думаю, что увлечение спиритизмом положительно сказалось на его способности выносить здравые суждения».

Фосетт протестующе писал Келти: «Не забывайте, что я — трезвомыслящий энтузиаст, а не какой-нибудь эксцентричный охотник на Снарка» — намекая на вымышленное существо из поэмы Льюиса Кэрролла (в которой, между прочим, сообщается, что охотники на Снарка «иногда вдруг исчезают, / Больше их не увидать»).

В самом КГО Фосетт всячески поддерживал фракцию своих сторонников, в числе которых были Ривз и Келти, ставший в 1921 году вице-председателем общества. «Никогда не обращайте внимания на то, что люди толкуют о вас и о ваших так называемых „сказочках“, — призывал Келти Фосетта. — Все это несущественно. Есть множество людей, которые в вас верят».

По-видимому, Фосетт относился к своим критикам с подчеркнутой деликатностью и тактом, однако, проведя столько лет в джунглях, он и сам стал лесным созданием. В одежде он не следил за модой, а дома предпочитал спать в гамаке. Глаза у него глубоко запали, словно у библейского пророка, и даже оригиналы из КГО немного побаивались его «странноватых манер» (по выражению одного тамошнего чиновника). В обществе стали распространяться слухи, что он чересчур вспыльчив и неуправляем, однако Фосетт проворчал, обращаясь к членам правления: «Я не выхожу из себя. Я по натуре не раздражителен», — хотя его горячие протесты показывали, что сейчас он вот-вот впадет в очередной припадок гнева.

В 1920 году, вскоре после Нового года, Фосетт потратил свои невеликие сбережения на то, чтобы переселить семью на Ямайку, заявив, что хочет, чтобы его дети имели «возможность вырасти в мужественной атмосфере Нового Света». Хотя шестнадцатилетнему Джеку пришлось ради этого бросить школу, он был в восторге, потому что Рэли Раймел после смерти своего отца также поселился там вместе с семьей. Джек работал пастухом на ранчо, а Рэли трудился на плантации «Юнайтед фрут компани». По ночам мальчики часто встречались, строя планы на будущее, которое виделось им блестящим: они откопают сокровище Галла-пита-Галла на Цейлоне и проберутся по Амазонии в поисках Z.

В феврале этого же года Фосетт снова отправился в Южную Америку, надеясь получить финансирование от бразильского правительства. Доктор Райс, чье странствие 1916 года прервалось из-за вступления Соединенных Штатов в войну, уже опять был в джунглях, близ Ориноко — в районе, располагавшемся севернее того, на который нацелился Фосетт, и столетиями считавшемся тем местом, где, возможно, и находится Эльдорадо. Как обычно, доктор Райс выступил с большой, хорошо оснащенной партией, путь которой редко отклонялся от крупных рек. Вечно помешанный на снаряжении, он сконструировал сорокапятифутовой длины лодку, призванную преодолеть, как он выражался, «затруднения в виде неудобных быстрин, сильных течений, подводных камней и мелей». Лодку по частям доставили водным путем в Манаус, как некогда городской оперный дворец; затем ее собрали рабочие, трудившиеся днем и ночью. Доктор Райс нарек свое судно «Элеанор II», в честь жены, сопровождавшей его на менее рискованном этапе путешествия. Кроме того, он захватил с собой таинственный сорокафунтовый черный ящик с циферблатами и торчащими из него проводами. Клянясь, что эта штуковина произведет настоящий переворот в искусстве путешествий, он погрузил прибор на лодку и взял его с собой в джунгли.

Однажды вечером, уже в лагере, он осторожно достал коробку и поместил ее на походный столик. Надев наушники и вертя циферблаты (по пальцам у него при этом ползали муравьи), он различал слабые потрескивающие звуки, точно кто-то шептал из-за деревьев, но на самом деле эти сигналы приходили издалека — из Соединенных Штатов. Доктор Райс ловил их с помощью беспроволочного телеграфа — первого радио, — специально приспособленного для этой экспедиции. Устройство обошлось ему примерно в шесть тысяч долларов — приблизительный эквивалент нынешних шестидесяти семи тысяч.

Каждую ночь, пока дождь капал с листьев и над головой у него резвились мартышки, доктор Райс настраивал свою машинку и слушал новости: о том, что президент Вудро Вильсон перенес инсульт, о том, что «Янкиз» за сто двадцать пять тысяч приобрели в «Ред сокс» Бейба Рута. Хотя устройство не позволяло отправлять радиограммы, оно принимало сигналы, указывающие время на разных меридианах по всему миру, так что Райс мог точнее определять долготу. «Результаты… существенно превзошли ожидания, — отмечал Джон У. Суонсон, участник экспедиции, помогавший управляться с радио. — Сигналы точного времени принимались в любых местах, где возникало такое желание, а ежедневная газета, создаваемая на основе сводок новостей, посылаемых радиостанциями Соединенных Штатов, Панамы и Европы, держала участников экспедиции полностью в курсе текущих событий».