Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий - Харуки Мураками

Эри покачала головой.

– Я всего лишь сказала, это могло повлиять на нее, вот и все. Я не психиатр, чтобы ставить диагнозы. Но сама Юдзу до последнего настаивала, что все случилось именно так. Что именно ты в своей токийской квартире силой лишил ее девственности. Такова была ее версия, окончательная и неизменная. Зачем ей понадобилось это сочинять, я не пойму до сих пор. Да, наверно, уже никто никогда не поймет. Видимо, просто бывают сны ярче всякой реальности. Может, как раз такой сон ей и приснился, не знаю… Хоть и понимаю, что тебе от этого не легче.

– А ее саму тянуло ко мне как к парню?

– Нет, этого не было, – ответила Эри не задумываясь. – Ее вообще ни к каким парням не тянуло.

Цкуру поднял брови.

– Лесбиянка?

– Нет. Это я точно знаю. Просто все, что связано с сексом, с детства вызывало у нее отвращение. Или даже боязнь. О многих вещах мы болтали с ней откровенно, а вот разговоров о сексе она почти всегда избегала. Я-то сама к этой теме спокойно отношусь, но стоило лишь коснуться ее, как Юдзу тут же заговаривала о другом.

– И что же с ней случилось после выкидыша? – спросил Цкуру.

– Сначала взяла академ в институте. Слишком плохо выглядела, не хотела появляться на людях. Ну и ушла в отпуск «по состоянию здоровья». Заперлась дома и вообще перестала на улицу выходить. И тут у нее развилась анорексия. Почти все, что съедала, выблевывала, а оставшееся выводила клизмой. Если бы так продолжалось, точно бы умерла от истощения. Я сводила ее в консультацию, и она стала худо-бедно принимать пищу. Полностью оправилась только через полгода. В самый кризис весила сорок кило, как душа в теле держалась? Но постепенно взяла себя в руки. Я тогда навещала ее каждый день, утешала, поддерживала как могла. И через год академа она восстановилась.

– Откуда же у нее взялась эта… анорексия?

– Все просто. Она хотела избавиться от месячных, – сказала Эри. – А если организм истощен до предела, месячные прекращаются сами собой. Что и было ей нужно. Она боялась опять забеременеть – и, в общем, стремилась убить в себе женщину. Даже подумывала, не удалить ли себе матку.

– Кошмар какой-то, – пробормотал Цкуру.

– Да, очень жуткий кошмар. Из-за которого и пришлось от тебя отвернуться. Хоть я и жалела тебя до боли, и понимала, что поступаю жестоко. Но больнее всего было знать, что я больше не смогу тебя видеть. Это знание просто разрывало меня на куски. Слишком сильно тянуло к тебе.

Эри помолчала, упершись взглядом в свои руки на столе.

– И все-таки, – продолжала она, – первым делом я решила выходить бедняжку Юдзу. Это стало моей Задачей Номер Один. Кошмар, который с нею случился, начал пожирать ее жизнь, и ее нужно было спасать в первую очередь. А тебя пришлось бросить за борт в холодную темную воду, чтобы ты сам выплывал, как получится. И я верила, что у тебя хватит на это сил.

Оба надолго замолчали. Шелест ветра в листве за окном напоминал шум морского прибоя.

– Значит, – наконец произнес Цкуру, – Юдзу поправилась и вернулась к учебе. И что было дальше?

– Дальше она продолжала раз в неделю ходить на реабилитацию, но в целом вернулась к нормальной жизни. По крайней мере, больше не выглядела как привидение. Вот только той Юдзу, которую мы знали, быть уже перестала…

Эри вздохнула и задержала дыхание, подбирая слова.

– Она полностью изменилась. Так много потеряла, что перестала интересоваться жизнью. Музыкой в том числе. Видеть ее такой было очень страшно… И только преподавать музыку детям любила по-прежнему. Даже когда ее шатало от слабости, раз в неделю она шла в музыкальную школу при католической церкви и занималась с детьми. Жила одна и продолжала свое маленькое Дело. Что-то вроде внутреннего стержня, который не позволяет упасть. Без него она бы…

Эри обернулась к окну и вгляделась в плотные тучи, затянувшие небо над деревьями.

– Но к этому времени Юдзу уже не относилась ко мне так безусловно, как раньше. Постоянно повторяла, что очень мне благодарна. Что я спасала ее, как могла, не жалея сил… Наверное, и правда благодарила меня. Но в то же время – я ее больше не интересовала. Она уже потеряла интерес почти ко всему на свете. И я стала частью этого «почти всего». Осознать это было очень тяжело. Слишком долго мы были неразлучны, и слишком высоко я ценила ее в своей жизни. Но факт оставался фактом – я больше не была для нее тем, чего не хочется потерять ни за что на свете…

Эри вгляделась в некую точку перед собой и добавила:

– Она перестала быть Белоснежкой. А я, в свою очередь, устала играть роли сразу всех ее гномов.

Совершенно машинально она взяла чашку, поднесла к губам и тут же поставила на стол.

– Так или иначе, к тому времени наша дружная компания – ну, без тебя, понятное дело, – окончательно рассыпалась. Все закончили вузы, каждый занялся своей жизнью, школьные годы уплывали все дальше в прошлое. Да и бойкот, который мы тебе объявили, оставил в сердце у каждого рану.

Цкуру слушал, не говоря ни слова.

– Ты ушел, но при этом остался в нас, – добавила Эри.

Цкуру помолчал еще немного.

– Эри, – сказал он наконец. – Я хотел бы больше узнать о тебе. И прежде всего – отчего ты поселилась именно здесь.

Эри прищурилась и склонила голову к плечу.

– Честно сказать, вся моя жизнь, начиная с восемнадцати, годами вертелась вокруг Юдзу. И однажды, оглядевшись по сторонам, я вдруг обнаружила, что от меня самой уже почти ничего не осталось. А ведь когда-то я, скажем, хотела писать. С детства обожала сочинять – стихи, прозу… Ты знал об этом?

Цкуру кивнул. В школе Эри не расставалась с толстой тетрадью, в которую постоянно что-то записывала.

– А когда в институт поступила, на писательство не осталось ни сил, ни времени. Только и успевала за Юдзу присматривать да учиться. За все мое студенчество у меня было только два бойфренда, но ни с тем, ни с другим не сложилось. В голове – сплошные депрессии Юдзу, какие уж тут свидания… И, в общем, за что бы еще ни взялась, ничего толком не получалось. А когда опомнилась, посмотрела на свою жизнь со стороны – и ужаснулась: кто я и что здесь делаю? Никакой же цели не осталось вообще. Я просто растрачивала себя вхолостую и все меньше верила в себя. И от этого становилось только тяжелее. И бедняжке Юдзу, и, прежде всего, мне самой.

Она помолчала, вглядываясь в какую-то бесконечную даль.

– И вот как-то раз моя институтская подруга зазвала меня на мастер-класс по гончарному делу. Там у меня получилось вылепить что-то из сырой глины, без обжига. И меня вдруг осенило: да это же именно то, чего мне так не хватало все эти годы! Я вращала гончарный круг – и становилась очень честной сама с собой. Сосредоточивалась на создании чего-то нового и забывала все тревоги и сомнения… Тогда-то я и влюбилась в керамику. Пока в институте училась, воспринимала это как хобби. Но уж очень хотела стать настоящим мастером. Закончила первый вуз и еще год подрабатывала где придется, готовясь поступать во второй. Теперь уже – в Институт искусств, на отделение ремесел. Прощай, писательство, – привет, гончарный круг… А уже там, пока месила глину в мастерских, встретилась с Эдвартом, который приехал на стажировку. И как-то все у нас сразу сложилось само. В итоге мы поженились, а потом и переехали сюда. До сих пор не перестаю удивляться. Ведь не приведи подруга меня на тот мастер-класс, я жила бы сейчас совсем, совсем другой жизнью…

– Похоже, у тебя и вправду талант. – Цкуру обвел рукой полки с посудой. – Я, конечно, не знаток керамики, но твои работы впечатляют и на глаз, и на ощупь.

Эри улыбнулась.

– Насчет таланта не знаю. Но в здешних магазинчиках мои поделки покупают неплохо. Не ахти какие деньги, конечно… Но разве не здорово, когда людям нужно то, что ты создал своими руками?

– Прекрасно тебя понимаю, – кивнул Цкуру. – Я ведь тоже «Цкуру создающий». Хотя мои «поделки» и не похожи на твои…

– Сравнил вокзал с миской, – усмехнулась Эри.

– Но ведь и то, и другое нужно людям для жизни.

– Это да, – согласилась Эри и ненадолго о чем-то задумалась. Ее улыбка постепенно растаяла. – А здесь мне очень нравится. Наверное, в этой земле меня и похоронят…

– В Японию не вернешься?

– Гражданство у меня теперь финское[41], в последнее время по-фински даже объясняться умею неплохо. Зимы здесь долгие, можно много книг прочитать. А там, может, и написать что-нибудь захочется… Детям здесь нравится, они друзьями обзавелись. И Эдварт – очень хороший человек. Его родители ко мне очень добры. Да и с работой получается.

– То есть ты здесь кому-то нужна?

Подняв голову, Эри посмотрела Цкуру в глаза.

– Остаться и умереть здесь я решила в тот день, когда узнала, что убили Юдзу. Синий сообщил мне об этом по телефону. А я была беременна старшей дочерью и даже на похороны прилететь не смогла. Чуть с ума не сошла от ужаса. Внутри все просто разрывалось на куски. От одной только мысли, что Юдзу кто-то зверски убил, а потом ее сожгли, и от нее остался один лишь пепел[42]. И что я больше никогда ее не увижу… Вот тогда и решила. Если родится девочка, назову Юдзу. И больше никогда в Японию не вернусь.