Техник-ас - Панов Евгений Владимирович

– Здесь Фил! Атакован парой «брюстеров»! Корнет подбит! Принял бой!

На этом связь оборвалась.

– Дункан! – ору в микрофон. – Мухой к Филу!

К этому времени мы летали на патрулирование в составе звена, при этом одна пара барражировала над дорогой от западного берега Ладоги примерно до середины, а другая, соответственно, от восточного до середины. Пару Фила подловили ближе к Ленинградской стороне.

– Камандир! – В голосе Гуладзе явно слышалась паника, поэтому и акцент прорезался. – Нас зажали восемь «худых»! Не можем оторваться!

– Твою ж!.. – скрипнул я зубами.

Похоже, на нас открыли охоту и решили бить поодиночке. Но вот хрен вам. Мы тоже не пальцем деланные.

– Князь, на вылет! Шило, готовность номер один, прикроешь на возврате! Кортес, готовность номер один!

Ох как хотелось мне самому броситься туда, в небо над Ладогой. Но что-то мне подсказывало, что немцы могут подловить нас при возвращении и заходе на посадку. Мы для них словно бельмо в глазу.

Третье звено ушло к Ладоге на подмогу, а спустя некоторое время вдалеке показался истребитель с тянущимся за ним чёрным хвостом дыма. Летел он как-то почти полубоком. Вот вышли шасси, и тут «як» резко клюнул носом. Буквально в паре метров от земли выровнялся, но не до конца. Стойки шасси подломились, и, подняв в воздух тучу снега, истребитель зарылся в сугроб на краю ВПП. Из кабины никто не выбрался.

Я запрыгнул за руль стоящего рядом с нашей радиомашиной пикапчика ГАЗ-4 и рванул в конец полосы, где лежал подбитый «як» с красными оконечностями крыльев, попутно забрав бегущих в ту же сторону старшину Федянина и техника самолёта Корнета.

Подъехал я одновременно с санитарной машиной. Весь фюзеляж и крылья «яка» были в рваных пробоинах. Фонарь был разбит, и через дыры в нём был виден обвисший на ремнях пилот, бессильно опустивший голову на грудь. Меня изнутри будто холодным душем окатило, а Кузьмич с техником фомкой уже открывали фонарь.

– Так, все в сторону!

Женщина-врач, едва открыли заклинивший фонарь, растолкала всех и склонилась к Суворову.

– Жив! Аккуратно достаём.

На Корнета было страшно смотреть. Зимний комбинезон весь был пропитан кровью. Когда пилота вытащили из кабины и положили на плоскость, то она под ним сразу окрасилась в красный цвет. Видно было, что комбез разорван на груди и на правой ноге. Из-под шлемофона тоже текла кровь. Удивительно, как он смог дотянуть до аэродрома с такими ранениями.

Суворова увезли на санитарке, а я всё стоял у разбитого истребителя, и в моих ушах ещё звучали слова доктора: «Ранения очень тяжёлые, и шансов мало. Будем надеяться на то, что организм молодой и справится».

Вытирая руки ветошью, подошёл Кузьмич.

– Нормально всё будет, командир. Он парень молодой, выдюжит.

– Что с машиной? – кивнул я на «як».

– Сложно, но сделаем. Дня четыре точно провозимся.

Я кивнул в ответ и пошёл к автомобилю.

– Кузьмич, тебя подвезти?

– Можно. Я тогда сейчас за краном. Отбуксируем «яшку» к себе и займёмся им.

Я вернулся на свой КП. На взлёт пошло звено Шилова, а значит, наши возвращаются. Быстро накинул комбинезон и пошёл на стоянку своего истребителя. Санчес уже прогрел двигатели, и винты крутились на холостых оборотах. Он помог мне надеть парашют.

– Как там? – кивнул Санчес в сторону ВПП.

– Хреново, Мигель. Сильно Витьку попятнало.

Едва занял место в кабине, как в стороне КП в небо взлетела красная ракета, а в наушниках раздался голос командира истребительного полка:

– Первая, вторая эскадрильи – на взлёт. С севера большая группа бомбардировщиков.

– Здесь Тринадцатый! Мы парой в деле!

Вот, похоже, и гости по нашу душу пожаловали. Уж что-что, а разведка у немцев работает хорошо, и место нашей дислокации им известно.

Мимо, поднимая за собой клубы снежной пыли, пошли на взлёт И-16. Ну а следом и мы с Санчесом.

Немцев встретили на подступах к Ленинграду, ВНОС сработали своевременно. Три девятки Ю-88 в сопровождении двенадцати «мессеров» шли ровным строем курсом на наш аэродром. «Ишачки» пошли в лоб на «юнкерсы», а мы с Санчесом ринулись наперерез «мессерам». Краем глаза заметил, как со стороны Ленинграда приближается ещё группа самолётов – И-153 «Чайка» в количестве пяти единиц набирали высоту.

Драка получилась жаркая. Увидев истребители в ненавистной им окраске, немцы словно с ума сошли. Полностью игнорируя другие краснозвёздные самолёты, бросив на растерзание свои бомбардировщики, они всей стаей набросились на нас. Двоих мы с Санчесом срезали сразу, а потом закрутилась «собачья свалка». Казалось, всё небо в паучьих свастиках и крестах. «Мессеры» мелькали, словно осы, на доли секунды попадая в перекрестие прицела, но часто нам хватало этих мгновений, чтобы всадить несколько снарядов и пуль в брюхо или крыло продукции немецкого авиапрома. По пятерым я точно попал.

И вдруг немцы как-то неожиданно закончились.

Заложив вираж, я осмотрелся. В северном направлении на всех парах, едва не махая крыльями для ускорения, удирали двенадцать «юнкерсов», несколько из них – с чёрными дымными хвостами. «Мессеров» видно не было: или всех посбивали, или кто-то успел удрать, что было наиболее вероятно.

– Mierda de perro![66] – выругался Санчес по-испански.

– Кортес, ты чего матюками матюкаешься?

– Крыло зацепили, суки! – Испанец-то он испанец, но по-русски говорит прям с рязанским акцентом, особенно когда ругается. – Спасибо амигос на «москас»[67], что сняли у меня с хвоста фрица.

На аэродроме царило похоронное настроение. Привыкли уже все в эскадрилье, что воюем без потерь, и морально оказались совершенно не готовы принять тот факт, что и сами можем попасть под раздачу. В столовой, где все собрались после возвращения, царила непривычная тишина. Кто-то задумчиво ковырялся ложкой в тарелке, кто-то, как Кравченко, потерявший ведомого, смотрел прямо перед собой в одну точку. Гуладзе, до этого бездумно перемешивавший содержимое в тарелке с супом, вдруг швырнул ложку и вскочил, собираясь, видимо, уйти.

Мы с Санчесом только что вошли в помещение.

– Сидеть! – рявкнул я.

Гуладзе рухнул обратно на табурет.

– Что раскисли, как красны девицы?! Это война, если кто ещё не понял! И тут, бывает, стреляют, знаете ли! И бывает, что и попадают! И бывает, что и по нам! А вы, дорогие мои, возомнили себя небесными полубогами и расслабились! А немцы – это вам не деревянные болванчики, которых можно бить безнаказанно. Это опытный и умелый враг, за плечами которого большой боевой опыт. Бить их можно и нужно, но расслабляться категорически нельзя. И нельзя терять бдительность ни на секунду – ни в воздухе, ни на земле. Вбейте это себе в мозг! А теперь приступить к приёму пищи! После обеда – все на разбор полётов. Будем думу думать.

Когда все собрались, в том числе и старший лейтенант Самсонов, за которым я отправлял машину на РЛС, начала вырисовываться картина произошедшего. Немцы прекрасно скоординировали свои действия с финнами. И те и другие подошли на минимальной высоте, едва не задевая крыльями лёд, и ударили в тот момент, когда звено разделилось и разошлось в разные стороны.

Пару Кравченко – Суворов атаковали два «брюстера», а на Гуладзе с Шишовым насели шесть «мессеров». Финны, пользуясь неожиданностью, сразу срезали истребитель Суворова. Добить его им не дал Кравченко, связав противника боем. У немцев внезапно атаковать не получилось, их в последний момент заметил Шишов. Зато они смогли отвлечь нашу пару и не дать прийти на помощь.

Одновременно с нападением на истребители нашей эскадрильи немцы произвели массированный налёт на ледовую трассу, и все истребители прикрытия бросились на перехват. По словам Самсонова, налёт носил демонстративный характер и был призван не столько нанести ущерб дороге, сколько отвлечь силы. Немцы шли на высоте четыре тысячи метров, строем, показывая себя во всей своей красе. Ну и кульминацией явилась попытка нанесения удара по нашему аэродрому базирования, который мы успешно отразили.