Заколдованный замок (сборник) - Эдгар По

Тем временем воздушный шар взвился вверх, словно жаворонок, набрал огромную высоту и вскоре исчез за облаком, в точности похожим на то, из-за которого он неожиданно появился, оставив в изумлении и растерянности добрых роттердамцев.

Тотчас все глаза устремились к пакету, чье падение и последовавшая за этим бомбардировка мешками с песком нанесли столь чувствительный урон достоинству его превосходительства ван Ундердука. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что пакет попал в надлежащие руки: он был адресован самому бургомистру и профессору Рубадубу, президенту Роттердамского астрономического общества. Обе эти особы, не сходя с места, вместе распечатали пакет и обнаружили в нем следующее необычное и весьма важное послание:

«Их превосходительствам бургомистру ван Ундердуку и президенту Роттердамского астрономического общества господину Рубадубу.

Возможно, вы, господа, соблаговолите вспомнить некоего Ганса Пфааля, скромного ремесленника, занимавшегося починкой старых мехов для раздувания огня в каминах и кузнечных горнах, — того, кто вместе с тремя другими горожанами исчез из Роттердама около пяти лет тому назад при крайне необычных обстоятельствах. С вашего позволения, господа, автор этого послания и есть тот самый Ганс Пфааль.

Большинству наших сограждан известно, что в течение четырех десятков лет и вплоть до дня моего исчезновения я обитал с семьей в небольшом кирпичном доме в дальнем конце переулка Квашеной Капусты. Предки мои с незапамятных времен жили там же, занимаясь тем же почтенным и весьма прибыльным ремеслом. Я пользовался широким кредитом, у меня никогда не было недостатка в заказах, а следовательно, и денег мне хватало. Но с тех пор как наши горожане помешались на политике, многое изменилось, и вскоре мы почувствовали, к чему ведет эта пресловутая свобода собраний, бесконечные речи, радикализм и прочие штуки в том же роде. Людям, которые прежде были нашими постоянными клиентами, теперь стало некогда даже вспомнить о нас, грешных. Они только и делали, что читали о социальных революциях, следили за успехами научной мысли и гнались за веяниями времени. Если возникала необходимость растопить очаг, огонь раздували вчерашней газетой, и в самое короткое время во всем Роттердаме не осталось даже пары мехов, которые требовали бы вмешательства иглы, клещей или молотка. А вместе с этим и мое положение сделалось невыносимым. Вскоре я обеднел, как церковная мышь, а мне надо было кормить жену и детей. Когда же положение ухудшилось до последней крайности, я стал проводить целые часы, обдумывая, каким бы способом быстро и безболезненно лишить себя жизни; но, честно говоря, кредиторы оставляли мне не так уж много времени для размышлений. Они осаждали мой дом буквально с утра до вечера, а трое заимодавцев особенно допекали меня, постоянно стоя на страже у дверей и угрожая мне судом. Я дал клятву жестоко отомстить им, если они когда-нибудь окажутся у меня в руках, и думаю, что только предвкушение этой мести помешало мне немедленно разнести вдребезги свой собственный череп выстрелом из мушкетона. Я затаил мстительные чувства и принялся умасливать эту троицу ласковыми словами и обещаниями, ожидая, когда подвернется подходящий случай.

Однажды, едва ускользнув от них и чувствуя себя в еще более подавленном состоянии, чем обычно, я бесцельно бродил по самым глухим переулкам, пока не увидел лавочку букиниста. Войдя туда, я опустился на стул для посетителей и машинально раскрыл первую же подвернувшуюся под руку книгу. Это оказался небольшой трактат по теоретической астрономии, сочинение одного не то немецкого, не то французского профессора астрономии по фамилии Энке. Я кое-что понимаю в астрономии и вскоре с головой погрузился в чтение; я прочел эту книгу дважды, прежде чем вспомнил, кто я и где нахожусь. Тем временем стемнело, пора было возвращаться домой.

Трактат этот произвел на меня неизгладимое впечатление — тем более что один мой родственник из Нанта недавно по секрету сообщил мне об одном новом открытии в области пневматики. Блуждая по темным улицам, я размышлял о странных и не всегда понятных выводах автора, поразивших мое воображение. И чем больше я раздумывал, тем сильнее они меня занимали. Ограниченность моего образования и, в частности, отсутствие естественнонаучных знаний, не помешали мне понять прочитанное, а некоторые смутные соображения, возникшие у меня по этому поводу, все сильнее разжигали мое воображение. Я спрашивал себя: так ли уж нелепы фантастические идеи, возникающие в невежественных умах, и не обладают ли они порой той силой, которую придает только вдохновение?

Я вернулся домой поздно и тотчас улегся в постель. Но голова моя была чересчур взбудоражена, и я провел всю ночь в размышлениях. Поднявшись спозаранку, я поспешил в книжную лавку и купил там несколько трактатов по механике и практической астрономии, истратив всю остававшуюся у меня скудную наличность. Затем, возвратившись домой с купленными книгами, я стал посвящать чтению каждую свободную минуту и вскоре имел достаточно знаний, чтобы осуществить план, внушенный мне или самим дьяволом, или моим добрым гением. В то же время я продолжал умасливать троицу кредиторов, по-прежнему жестоко притеснявших меня. В конце концов мне это удалось: я уплатил половину долга из средств, вырученных от продажи домашних вещей, и пообещал вернуть остальное, когда воплотится один мой проект, в осуществлении которого они, люди крайне невежественные, согласились мне помочь.

Уладив таким образом дела, я, при помощи жены и в строжайшей тайне, постарался сбыть оставшееся имущество и собрал солидную сумму, занимая по мелочам, где придется, под разными предлогами и, к моему стыду, не рассчитывая вернуть эти долги в будущем. На добытые деньги я накупил муслина[33] в кусках по двенадцать ярдов, веревок, каучукового лака, а также заказал широкую и глубокую плетеную корзину. Понадобилось также немало других материалов, необходимых для сооружения и оснастки огромного воздушного шара. Шитье его оболочки я поручил жене, дав ей надлежащие указания и попросив окончить работу как можно скорее; сам же занялся плетением сетки, снабдив ее обручами и прочными веревками. Помимо того, я приобрел ряд инструментов, необходимых для опытов в верхних слоях атмосферы.

Когда оболочка была готова, я доставил в глухой закоулок на восточной окраине Роттердама пять бочек, обитых железными обручами, каждая вместимостью пятьдесят галлонов, и шестую — побольше, полдюжины стальных труб в десять футов длиной и в три дюйма диаметром, а также запас особого вещества — полуметалла, название которого я не могу открыть, и двенадцать бутылей обычной серной кислоты. Газ, получаемый с помощью этих материалов, еще никто, кроме меня, не добывал — или, по крайней мере, его никогда не использовали для подобных целей. Я могу только сообщить, что он является составной частью азота, ранее считавшегося неразложимым, а его плотность в тридцать семь с лишним раз меньше плотности водорода. Он не имеет вкуса, но обладает едким запахом, горит зеленоватым пламенем и безусловно смертелен для любого живого существа. Я мог бы описать процесс его получения во всех подробностях, но, как я уже отмечал выше, право на это открытие принадлежит одному нантскому гражданину, который поделился со мной этой тайной, взяв с меня клятву хранить молчание. Он же сообщил мне о способе изготовления воздушных шаров из кожи одного животного, через которую этот газ почти не просачивается. Я, однако, счел этот способ слишком дорогостоящим и решил, что муслин, покрытый несколькими слоями каучукового лака, окажется ничуть не хуже.

Я упоминаю об этом, так как считаю весьма вероятным, что мой нантский родственник попытается построить воздушный шар, наполненный этим новым газом, и вовсе не желаю отнимать у него честь столь замечательного открытия.

В том месте, где я собирался начать наполнять свой шар, я выкопал небольшие ямы так, что они образовали окружность диаметром в двадцать пять футов. В центре этой окружности располагалась яма поглубже, над которой я намеревался установить большую бочку. Затем я опустил на дно каждой из пяти меньших ям ящик с ружейным порохом, а в бо́льшую — бочонок со ста пятьюдесятью фунтами артиллерийского пороха. Соединив бочонок и ящики огнепроводным шнуром и приспособив к одному из ящиков фитиль в четыре фута длиной, я прикрыл его бочкой так, чтобы конец фитиля выглядывал из-под нее всего на дюйм. Потом я засыпал остальные ямы и установил над ними бочки в надлежащем положении.

Кроме перечисленных выше приспособлений, я припрятал в своей мастерской аппарат Гримма, предназначенный для сжатия и сгущения атмосферного воздуха. Однако эта машина потребовала значительных изменений, иначе мне не удалось бы достичь необходимого результата.