Англия изнутри: записки нелегала - Александр Донец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет.
— Ты с опасными вещами играешь.
— Потом попустит.
— А если нет? У тебя всегда какие-то крайности, вспомни восток, который ты тоже читал, ива гнется под действием ветра, а дуб вырывает с корнем. Лучше быть гибкой ивой, которая меняется сообразно обстоятельствам, чем закоренелым дубом, которого ломает эта жизнь.
— Я считаю себя ивой.
— Нет, ты упертый дуб, но я думаю, что все проще, будь у тебя адская боль, ты бы сам просил о враче, значит терпеть еще можно.
— Боли вообще нет, — улыбнулся я.
Юра выключил свет, и мы погрузились во тьму.
Боль была страшной, внутри словно вырезали всю пищеварительную систему. Уже под утро я заснул усталый, уже не так реагируя на боль. Где-то я читал, что со временем к боли привыкаешь, она даже может приносить удовольствие. Мне бы очень хотелось посмотреть на такого человека, мое мнение, что это просто мазохист. По крайней мере, у меня боль не проходила, во сне мне снилась больница, врачи, потом я куда-то ехал.
Проснулся я от звука будильника.
Юра поднялся и первым делом посмотрел на меня.
— Живой? — спросил он.
— Конечно.
— Как самочувствие?
— Алес гут.
— На работу пойдешь?
— Нет.
Перед самым уходом Юры к нам зашли Володя, Виталя и Римас.
— Саня тебе бы провериться у врача, — сказал Виталя.
— Все в порядке.
— У меня у брата, друга так не спасли, — вмешался Володя, — тоже болел живот, привезли в больницу, и там у него лопнул аппендицит, когда его везли в операционную. Парень умер, не успели ничего сделать, а ему и 30 не было.
— Давай повезем тебя в больницу, — кивнул Римас.
— Спасибо парни, — улыбнулся я, да видно криво получилось, — послушайте меня, я еще день-два отлежусь, и все будет нормалек.
Эти часы пока в караване никого не было, а боль не стихала, я лежал на кровати, вспоминая учебу в университете. Говорят, что бы боль стихла нужно вспоминать разные веселые случаи из жизни. Я вспоминал, было смешно, но боль не уходила, а от смеха только еще больше болел живот.
На обед пришел Юра и заявил:
— Вечером работы нет.
— Не повезло.
— Да уж, дела здесь все хуже, а у тебя как?
— Как на ферме, только не говори мне ничего за врача.
— Договорились.
Лежа на кровати, я думал о многих вещах, например, глядя на копошащегося Юру, возмущающегося тем, как мало мы стали зарабатывать, мне пришла в голову мысль: а ведь то, что у него ничего не болит и это счастье, он даже не понимает. Мы всегда куда-то торопимся, желаем везде успеть, а когда оказываемся на больничной койке, то вдруг осознаем, а ведь мы ошибались! Мир отнюдь без нас не останавливается, все идет своим чередом. Мы считали, что без нас они не смогут, а они спокойно существуют и дальше, причем самостоятельно.
Уже вечером, перед тем как лечь спать, Юра сказал:
— Признаться тебе, будь у меня такая ситуация, я бы обратился к врачу. Я понимаю, что в случае аппендицита тебе не хватит денег на лечение, и ты не сможешь работать на клубнике. Возможно, тебе придется даже уехать домой, но согласись, лучше быть живым, чем мертвым. При любом раскладе деньги ты не вернешь, да еще создашь головняки своей семье.
— Не забивай голову, — сказал я, — это мои проблемы.
Мои слова немного задели Юру, было видно, что он искренен и действительно сочувствует.
— Мы вместе живем, и я вижу, что ты молодой еще, не понимаешь ценность жизни. Глядя на тебя, можно представить твоих родителей, я как бы стою на их месте, понимаешь?
— Понимаю, я разберусь.
Юра вздохнул, выключил свет и пожелал спокойной ночи.
— Спокойной, — ответил ему я.
В чудеса я не верил, но после еще одной адской ночи, когда болел уже не только живот, а и все тело, под утро меня попустило. А утром, когда прозвенел будильник, я даже сам мог встать.
— Ты как? — спросил Юра.
— Нормально, — ответил я, медленно вставая.
Боль еще оставалась, но в любом случае я поднялся сам, без помощи рук.
— Иду на работу.
— Ты уверен?
— Конечно.
Я привел себя в порядок.
— Белорусы просили к ним зайти, — сказал Юра.
— Пошли.
Юра приблизился к их каравану и постучал в дверь, входя.
Я оказался чуть позади и услышал голос Виталия:
— Как там умирающий?
— Воскрес! — сказал я, появляясь из-за спины Юры.
Виталя немного стушевался, а Володя бросился ко мне, раскрывая руки для объятия:
— О! Ты воскрес сын наш! Какое счастье..
— Вот вы придурки, — вмешался Римас, — человеку плохо было, а им лишь бы поржать.
В этот день я отработал не очень хорошо, резко двигаться еще не мог, но все же 20 фунтов заработал. На обед мы пришли вместе с Юрой.
— Ты есть будешь?
— Немного, я ведь не ел почти 2 дня.
После небольшого обеда мы направились за деньгами, Мария выдала нам конверты.
К вечеру боль еще была, а на утро стало легче, уже в городе, когда я расходился, я не чувствовал рези в животе совсем. Что это было, я так и не понял, но поскольку все прошло благополучно, то 3 дня можно было и потерпеть.
Уже позже, меня пару раз белорусы подкалывали, типа, пацан решил себе отдых устроить, вот и полежал в караване пару дней, имитируя боль. Я им на это ничего не отвечал, как у Шекспира: над шрамом шутит тот, кто не был ранен.
Пусть они думают, что хотят, если ты уверен в своей правоте, на мнение других можешь не обращать внимание.
Вечером, после трапезы я отправился к телефонной будке, чтобы позвонить домой родителям и Наташе.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — ответил мне отец.
— Как у вас дела?
— Отлично, ты там как?
— Нормально, работаю.
— Работы много?
— Уже меньше, раньше было получше. Теперь урожай заканчивается, хотя поговаривают что здесь работа будет до ноября, но мне кажется надо искать что-то попроще, в караване, где мы живем становиться все холоднее. Трудно представить какой здесь колотун будет в ноябре, поэтому поеду скоро в Лондон.
— Искать работу будешь в Лондоне?
— Да.
— Ясно, Наташа на работу устроилась.
— Я ей сегодня звонить собрался.
— Тебе денег хоть хватает?
— Да.
— На себе не экономь, потом это всегда боком выходит.
— Я помню, на себе не экономлю.
— Ладно, даю маму, а то она у меня уже трубку рвет.
— Привет, ты что собрался уже уезжать?
— Нет, еще побуду на ферме недели две, а после поеду.
— Ты хоть знаешь куда?
— В Лондон, а там посмотрю по ходу движения, ввяжемся так сказать, а там увидим.
— Ты бы уже осел на одном месте, все ж будет спокойнее.