Madonna. Подлинная биография королевы поп-музыки - Люси О'Брайен

В конце 80-х, когда мир находился в кризисе, петь о легкости бытия и вечеринках было неуместно. «True Blue» со своим коммерческим лоском казался устаревшим. Мадонна взрослела, ее поклонники становились старше, пришло время расстаться с подростковой игривостью, собирать новую аудиторию и сочинять серьезную музыку, способную к долговременному существованию. Это было начало всеобщей энтропии, когда основные цвета заместились оттенками черного и синего, мода сделалась неопределенной, а кино стали снимать на старомодную рябоватую пленку. Мадонна писала новые песни, руководствуясь скорее чувствами, нежели расчетом. Ей было тридцать, первый брак оказался несчастливым, и она хотела петь о своих переживаниях. Она заглянула внутрь себя и встретилась со своим прошлым, с людьми и обстоятельствами, сформировавшими ее личность: католической верой, боготворимым ею отцом, матерью, которую она потеряла.

«Она ходила грустная и часто плакала. Обычно она работает быстро, а этот альбом мы записывали в три или в четыре раза медленнее, чем предыдущие, потому что у нее была депрессия, — вспоминает Пэт Леонард. — Мы назвали его „разводным альбомом"». Мадонна сильно нервничала. «Они с Пэтом ссорились чаще.[3] Переругались в пух и прах. Она продюсировала второй альбом и хотела доказать, что ее успех — не просто везение, — говорит гитарист Брюс Гайтч, принимавший участие в записи. — Мадонна была настроена решительно.

Отношения с Шоном не клеились, ее ждало одиночество, и она сосредоточилась на музыке. Придиралась к мелочам, мне пришлось попотеть».

Бас-гитарист Гай Пратт, музыкант из Лондона, игравший с Брайаном Ферри и «Pink Floyd», вспоминает, что она совершенно взбесилась, узнав, что барабанщик, которого он пригласил записывать альбом, в последнюю минуту отказался от участия в проекте. «Сначала она меня уволила, — рассказал мне Пратт. — Пока я не прилетел в Лос-Анджелес, она наезжала на Пэта: „Если этот придурок не может найти барабанщика, пусть катится, он не будет у меня играть!". Справедливо. Пэту уже однажды пришлось уговаривать ее взять меня на работу. Я позвонил ему: „Пэт, пожалуйста, мне гак нужна эта работа". За два дня до моего предполагаемого отъезда раздался телефонный звонок. Было четыре часа утра, но я поднял трубку. „Говорят, что ты веселый. Расскажи какой-нибудь анекдот", — сказал голос. Я рассказал. Она рассмеялась и простила меня».

Однако на этом его испытания не закончились. Когда Пратт прилетел в Лос-Ачджелес и позвонил Леонарду, тот сказал ему: «Можешь приехать в студию прямо сейчас? Она хочет поговорить с тобой». Гай чувствовал себя «совершенно разбитым» после перелета, но взял такси и направился к ней. «Я застал Мадонну за обедом. „Спасибо, что приехал". Она сказала это таким тоном, что „спасибо" прозвучало, как „лучше бы ты не приезжал". И все, больше она ничего не хотела. „Можешь ехать домой"».

На следующий день, работая в студии, Пратт был просто потрясен. «Вот это женщина, от нее бросает в дрожь, — говорит он. — Первое время я ее боялся, а потом понял, как надо себя вести. Все сессионные музыканты относились к ней почтительно, ну а мы с Честером[4] ведь панк-рокеры как-никак. Я подумал, что нужно быть смелее, а то ничего не достанется. Кончилось тем, что мы с ней завязали спор о католицизме, что, кажется, ей понравилось. Любит остренькое».

Леонард не случайно пригласил именно английских музыкантов, он был поклонником британского рока. «„True Blue" был таким успешным, что Леонард мог не скупиться, — говорит Пратт. — Мы записывались в шикарной новой студии, построенной на деньги с этого альбома».

Мадонна не только стала более требовательной к содержанию песен, она и сама изменилась. Девочки, которая записывала «Like A Virgin», руководствуясь только интуицией, больше не существовало. Теперь она знала не только как звучат различные инструменты в сочетании, но и как именно выразить музыку, звучащую у нее в голове. Гай Пратт вспоминает: «Помню нашу первую совместную сессию. Мы сыграли песню „Oh Father". Едва мы закончили, Мадонна сказала: „Так, Джон,[5] не напирай так сильно в середине на восьмушки и, пожалуйста, насыщенней в конце. Гай, ты в конце играй половинными,[6] а ты, Честер, вступаешь с моей второй строчки". Она первый раз исполнила песню вместе с нами и успела заметить, как играет каждый из нас, а потом на удивление внятно объяснила, чего хочет. Мы сыграли как она просила, один раз без нее, затем с ней, затем еще раз, и все. Просто потрясающе».

Брюс Гайтч был потрясен ее решительностью. «Она сказала Пату: „Все готово в лучшем виде". Он поднял брови от изумления. Она сказала: „Я серьезно. Песня готова"». Возможно, именно возросшая уверенность Мадонны позволила ей записать такой «интимный» альбом. Все песни были про нее, так что она была просто обязана вникнуть в детали музыкального процесса. «В альбоме все подчинено одной идее, — говорит Гайтч. — Она задумалась о своем католическом воспитании». Например, святая троица песен «Like A Prayer», «Oh Father» и «Promise To Try» — это воспоминания о том, какое место в ее жизни играла религия.

Когда я была маленькая, мы с братьями и сестрами играли в такую игру: на карточках были нарисованы различные церковные принадлежности, и нужно было найти парные изображения чаш, стихарей, облаток. Это было нечто вроде катехизиса, по которому мы изучали литургию. До сих пор помню, как выглядели эти карточки. Католики верят в пресуществление, в то, что вино и хлеб не просто символизируют тело и кровь Христовы, а являются ими, вернее, становятся ими в процессе литургии. Каждое слово молитвы имеет таинственный смысл.

Мадонна выросла в этой культуре. Она собирала распятия и четки, которые были для нее не только предметом культа или реквизитом, а еще и талисманом. Распятие для нее вообще основная тема. «Я не считаю, что ношение распятия имело какой-то провокационный смысл, — говорит Мэри Ламберт, режиссер клипов „Like A Virgin" и „Like A Prayer". — Думаю, для нее оно имело мистическое значение. Мадонна же очень религиозна, по-своему конечно». Песни Мадонны пронизаны конкретными воспоминаниями из детства. «Иногда у меня возникает чувство вины там, где его, казалось бы, быть не должно. Мне кажется, это потому, что я воспитывалась в католической вере, — рассказала она журналисту „Rolling Stone" Биллу Земе. — Согласно католическому учению, мы рождаемся и умираем грешными. Неважно, что ты пытаешься избавиться от греха, он живет внутри тебя все время… Католицизм не предлагает утешения, а учит терпеть страдания».

Что примечательно в песнях из «Like A Prayer», так это то, что в них используются слова из литургии. Например, композиция с одноименным названием — это не просто сочетание приятной мелодии и стихов с религиозным подтекстом, а глубокое размышление о молитве. «Эта песня — исследование молитвы», — говорит Андре Крауч, руководитель церковного хора, принимавшего участие в ее записи. Он рассказал мне, что прежде чем согласиться на сотрудничество, тщательно изучил содержание, «чтобы понять, каков посыл песни. Мы очень избирательны в выборе репертуара, но то, что мы услышали, нам понравилось». Этот хор хорошо известен в Лос-Анджелесе, с ним работали Куинси Джонс и Чака Хан, также он записывался для саундтрек к фильму Спилберга «Цветы лиловые полей». Его торжественность очень соответствует воодушевленному настроению Мадонны.