Лётчики - М. Барабанщиков

Со стороны большака все еще доносились звуки частой стрельбы, чертили небо сигнальные ракеты. Самолет тихонько взлетел и снова на бреющем пошел к линии фронта, к своим.

Небо местами посветлело, они взяли выше, и Николай повеселел — обложные низкие облака растащило ветром по сторонам. Погода улучшалась. А значит, и обнаруженной им колонне фашистов существовать осталось недолго — налетят наши бомбардировщики, штурмовики: будет им над чем поработать!

320 боевых вылетов, 27 воздушных боев, 10 лично сбитых самолетов противника — таким был послужной список кавалера орденов Ленина и боевого Красного Знамени, когда в часть поступил Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Власову Николаю Ивановичу высокого звания Героя Советского Союза.

И снова Москва, Кремль, торжественная церемония вручения высочайшей правительственной награды: Золотой Звезды Героя № 756.

О вероломном нападении фашистов родители Власова узнали, как и многие, в тот же день из обращения Молотова, переданного по радио. Жили Власовы тогда под Ленинградом, в небольшом сельце километрах в четырех от города. Иван Федорович с первой же недели перешел на завод, на казарменное положение и дома показывался крайне редко. Матрена Григорьевна была мобилизована в качестве бойца противопожарной охраны.

Враг очень скоро добрался до их местечка. Сначала бомбовые налеты с воздуха, потом интенсивные артиллерийские обстрелы, а вскоре послышалась вблизи и винтовочно-пулеметная стрельба. Нужно было уходить в город.

В Ленинграде Матрена Григорьевна ночами дежурила на крыше, вместе с другими истощенными до предела соседями несла, как было сказано в мобилизационном предписании, «службу по защите города Ленинграда от воздушных и химических нападений немецких захватчиков».

...В ту ночь был жестокий воздушный налет. Из бомбовых кассет вражеских самолетов на город сброшены тысячи зажигательных бомб. Кое-где начались пожары. На их дом упало несколько воздушных термитных снарядов. Они пробили крышу и попали на чердак, но им не дали разгореться.

Когда прозвучал сигнал отбоя, Матрена Григорьевна, захватив ведерко с битумом и охапку старых тряпок, вылезла из чердачного окна на крышу. Предстояло залатать пробоины, оставленные бомбами в крыше. Она подошла к первой из них — неправильной формы дыре с рваными краями, сантиметров пятидесяти в поперечнике и начала прилаживать на ней тряпье, постепенно покрывая его битумом.

— Матрена! — крикнули снизу. — Спускайся скорей! Тебя военный какой-то спрашивает.

Не помня себя от радости, сбежала с лестницы. Сразу поняла, поверила — он, сын, Коля!

Они не узнавали сына, а сын не узнавал их. Что же сделала война с его родителями? Кажется, более худых людей, чем они, он никогда и не видел. А отец? Что стало с высоким, красивым мужчиной? Умирающий дистрофик, опухший от голода, едва понимающий происходящее, — вот каким стал волевой, энергичный здоровяк литейщик.

Горячий сладкий чай и кусочек печенья подкрепили отца. В подушках он мог сидеть на кровати. Раскаленная докрасна железная печурка в углу небольшой комнатки быстро нагрела помещение, а две настоящих стеариновых свечи, укрепленных сыном в центре стола, создавали совершенно праздничную обстановку.

Наконец он снял шинель и присел к столу.

Мать смотрела на него и не верила, что это он — Николай. На гимнастерке, над двумя орденами Ленина, над орденом боевого Красного Знамени высвечивала лучиками Золотая Звезда Героя Советского Союза.

— Коленька... Неужели Герой?.. Да что ж не оповестил-то нас? Счастье-то какое!.. За что ж наградили-то?

Николай смущался, вытирал материнские слезы.

— Ну будет, мама. Успокойся. Все расскажу когда-нибудь, все...

И обнял ее исхудавшие плечи, прижал к груди поседевшую голову.

Теперь в Ленинград регулярно, насколько позволяла обстановка военного времени, поступали письма из действующей армии. Были они невелики объемом и, несмотря на все фронтовые передряги, которые случались с их автором, неизменно содержали фразу: «Я жив, здоров, чего и вам желаю...» И только позже, во время кратковременных наездов сына в Ленинград, мать замечала и боевые шрамы, и раннюю седину в его густых волосах.

Ни о себе, ни о своем деле Николай не любил распространяться. Две-три фразы самого общего содержания, и больше ни слова из него не вытянешь. Так же и в письмах: «...врагу достается сейчас очень крепко — сам свидетель. Как у нас, русских, говорят, даем прикурить немцу...» А о себе только единственное: «Еще раз пишу — за меня не беспокойтесь и сами будьте выдержанными и еще лучше помогайте Красной Армии. Ваш сын Коля».

Вскоре вместе с ранеными и больными они были вывезены через Ладогу на Большую землю и поселились под Москвой, куда устроил их сын. Подлечившись, Иван Федорович вскоре уже работал на заводе имени Ухтомского, выпускавшем в те времена продукцию оборонного значения. Дома появлялся редко. К тому времени Николай получил звание подполковника и был назначен на ответственную должность летчика-инспектора.

Инспектируя авиационные части, Николай Иванович помогал вводить в строй молодых летчиков, учил их мужественно и смело сражаться с воздушным противником. А если в полку или дивизии, где он находился в это время, складывалась тяжелая боевая обстановка, он первым летел на выполнение боевого задания.

Еще не полыхала огнем Курская дуга, еще впереди были ожесточенные сражения у Прохоровки и за Белгород, но бои на этом направлении уже шли значительные.

Именно здесь поднялся Власов в воздух для выполнения очередного боевого задания. Их десятку Яков нацелили на район Ягодного, где гитлеровцы группой истребителей расчистили небо для своих бомбардировщиков. «Юнкерсы» хотели разгромить наши соединения, подтягивающиеся для участия в грандиозной стратегической операции на Курском выступе.

Бой с дюжиной «фокке-вульфов» приняли над Ягодным. Власов мельком глянул вниз. Меж зеленых массивов лесов, словно на карте, петляли старые русские реки Ловать, Жиздра. Здесь по дорогам в походном порядке, цепочкой друг за другом шли стрелковые подразделения, веером, сразу по нескольким проселкам пылили колонны наших танков. Вот, оказывается, что выцеливали «юнкерсы»... И сразу же увидел их, двадцать тяжело груженных вражеских бомбардировщиков. В каждом полторы тонны бомб, каждый вооружен семью пулеметами.

Но не до раздумий в скоротечном воздушном бою. Подполковник Власов с ходу обрушил Яки на флагманский косяк. Вся колонна бомбардировщиков взъерошилась, встретила их иглами сотен пулеметных трасс. Яки ударили стремительно и точно.