Газета Завтра 982 (39 2012) - Газета Завтра Газета

У нас есть выходцы с Украины в числе монашествующих. Они тоже, бывает, на неделю ездят в Киево-Печерскую лавру, в Почаев. Это хороший отпуск, чтобы сменить обстановку, отдохнуть от монотонности и обыденности нашей жизни. Когда человек возвращается с такой поездки и с новыми силами приступает опять к своим послушаниям, в общем-то, такого отдыха ему хватает на целый год. 

Уныние и находящая печаль — это одно из главных искушений монаха. У "Святых отцов" прекрасно расписано, как бороться с этим искушением. Это такая страсть человека, она может прийти к человеку в любой обстановке, где бы он ни находился. Хоть живи в миру, хоть среди плодотворной деятельности. Всё равно бывает, что это приходит. С этим нужно как-то бороться. В монастыре хорошо тем, что всегда есть рядышком храм, куда можно прийти, исповедаться. Конечно, самое главное — это таинство исповеди и духовник. На общее мы никогда не выносим, потому что это личное дело каждого человека. Если человек просит помолиться, то, конечно, там и духовник за него помолится, и я, грешный, как настоятель, тоже обязан это делать, молиться за такого человека. 

Главное — всё претерпеть. Главное, как преподобный Амвросий Оптинский говорил: "В монастыре нужен терпения не воз, а целый обоз". Если человек не будет делать поспешных поступков, но всегда с некоторой расстановкой, с какой-то паузой поступать, то всё будет нормально. От этого искушения никуда не деться, его нужно просто потерпеть, оно пройдет и потом всё станет нормально. 

Может быть, Господь приводит в монастырь людей, которым в другом месте не спастись. 

Кто-то спасается в миру, а мы, наверное, уже такие гадкие, что только в монастыре и сможем спастись.

Святитель Игнатий Брянчанинов в XIX веке писал, что в монастырях, подобных нашему, небольшому и неизвестному, лучше жить монаху. Это лучше для его внутреннего состояния, для его внутренней работы над собой, потому что в больших монастырях пропадает некая простота. Вроде бы уже не к чему стремиться, всё сделано, денег достаточно. С одной стороны, это тоже хорошо — никаких забот нет, только свою душу спасай и приходящих к тебе. Всё-таки почему-то Игнатий Брянчанинов говорит, что когда такой недостаток есть в монастырях, то, может быть, это даже и лучше. В то же время Игнатий Брянчанинов говорит, что худо, когда в таких монастырях такой великий недостаток, когда только об этом и думаешь и ни о чём другом. Это тоже, значит, плохо….

Вообще правильно, идеально, когда в монастырь человек приходит из-за того, что он хочет Богу служить, из-за любви к Богу и спасение вечное получить. Таких людей просто поискать надо. Если одного найдёшь, то это великое чудо будет.

Работа в монастыре всегда найдется. Можно приехать на какое-то время пожить, как паломник. Кто захочет остаться — пожалуйста, мы всегда рады принять. Дело-то найдётся. Зимой — двор нужно расчищать и за храмом следить, и с крыши снег счищать. Потом уборка помещений. На трапезной можно поработать, у кого есть способности к готовке. Кто-то может поучиться хлеб выпекать. Тоже помощь будет для нас. У кого слух есть — может на клиросе попробовать попеть, почитать. В будни у нас народу не бывает, поэтому хорошая возможность для тех, кто ни разу не читал на клиросе, но как-то желает приобщиться к этому, то может встать на клирос. Его будут учить, как читать правильно, но лишь бы бегло сначала в келье научиться читать по-славянски, а потому уже на службе покажут, как читать, каким тоном, с какой силой голоса. 

Надо, чтобы был соблюден баланс между духовной жизнью и физическим трудом. Потому что если крен только в трудовые послушания, то это идёт в ущерб духовной жизни.

Летом очень много дачников к нам приезжает. С окрестных деревень летом много народу приходит по воскресным дням, по праздникам. Зимой, когда все разъезжаются, у нас тишина стоит полная. Зато, с другой стороны, есть люди, которые даже из Москвы уже десятилетиями ездят сюда. Они говорят, что здесь — свое… 

Потому что в Москве храмы переполнены, и у священников не хватает времени, чтобы выслушать каждого, как-то всё быстрей-быстрей… В Москве же шум постоянный, сюда приезжают люди и говорят: "Вы знаете, мы сюда приехали, и нас как будто каким-то колпаком накрыли. Такая тишина, просто ошеломляющая".

Здесь у нас птичье царство. Например, я здесь впервые увидел такую птицу, как зелёный дятел, оливковый. Вообще говорят, что она очень редкая. А соловьи как по весне петь начинают — прямо заслушаешься. Но это поначалу, а потом на них начинаешь сердиться. Спать пора, а не хочется уходить: сидишь и слушаешь — так хорошо поют. 

Раз к нам трудник один приехал, и жил здесь какое-то время. А я-то уже этих птичек понаслушался, иду и ворчу. А этот трудник меня укоряет: "Что же, батюшка, ты ругаешься? Ведь так хорошо, так волшебно птички поют…" Прошло какое-то время, и он говорит мне: "Как мне эти птицы надоели, когда же они замолчат?!" 

Филин у нас тут на колокольне жил целое лето. Я всё ходил: "Гад, я тебя кирпичом!". Всю ночь спать не давал. Он так хитро прятался, что неясно было, откуда именно раздается его уханье. Когда я сюда приехал, в первый год здесь белок было море, а сейчас куда-то делись. Сейчас только кошки. Кошек, конечно, у нас тут огромное количество. Осенью, когда детей с каникул забирают, их дачники нам подбрасывают. Я грожусь собрать их в мешок и куда-нибудь вывезти. Кошки еще такие привередливые. У нас есть один кот, так он знает время дойки. Приходит в коровник, так ему нужно, чтобы от одной коровы чуть-чуть налили, от другой, от третьей. Пока он от всех коров молочка не попробует, не уйдёт. 

В 90-е годы новые монастыри всё открывались и открывались, везде насельников было много, постоянные шли постриги в монахи. Сейчас, что называется, эта критическая масса в монастырях осела. Кто-то понял, что эта жизнь не для него и ушёл. Сейчас уже единицы появляются. Удивительно, но женские монастыри всегда более многочисленные. Когда-то было наоборот. Сейчас, что ни женский монастырь, так много больше любого мужского монастыря. 

В женских монастырях сильна душевность, доходящая до экзальтированности. У них там всё чудотворит, всё мироточит, всё обновляется —  сплошные чудеса. Иногда это объективно, а иногда просто, как говорится, выдается желаемое за действительное.

Не помню, в какой епархии рассказывали случай. Владыка приезжает в женскую обитель, игуменья его встречает: "Владыка, у нас чудо!" — "Что такое?" — "У нас стены в храме замироточили". — "В следующий раз приеду, и если стены будут мироточить, то пойдёшь у меня в другой монастырь". В следующий раз приезжает: "Ну что?" — "Нет, владыка, у нас всё прекрасно, ничего не мироточит". 

Вы знаете, присказка такая: "Тайные монахи в миру", — а есть тайные миряне в монастыре. Те, которые живут своей жизнью. Вроде бы и в монастыре, а с другой стороны, его и нет здесь. Вот на такие моменты, к сожалению, я очень болезненно реагирую. Наверное, от неопытности. 

Помню, одного трудника выгнал. Человек пребывал в жуткой гордыне, делал всё, что хотел, когда хотел, как хотел, и совершенно никому не подчинялся. Я ему просто сказал: "Собирай чемоданы, два часа на сборы, и давай отсюда". Он поехал от меня в Пафнутьев-Боровский монастырь. Его приняли. Отец Власий — человек более опытный, более мудрый. Он тоже, поняв всё, сделал по-другому. Он сказал: "Иди, ты будешь пока монахом в миру". От меня человек ушел обиженный за то, что я его выгнал, а от Власия ушёл удовлетворенный: "Вот, я теперь монах в миру". Старец сказал ему то же самое, но более мягко. Суть-то одна, человек из монастыря удален, потому что в его делах был соблазн другой братии. . 

Когда-то у человека что-то не получается, он не может что-то по незнанию, неопытности, то все пытаешься как-то вразумить, показать, исправить. Есть категория людей, которая для себя придумала правила, пришла в монастырь и не пытается жить монастырской жизнью, а пытается подстроить монастырь под себя: "Надо жить, как я. Надо столько-то часов молиться, вы все живёте неправильно. Я вам покажу, расскажу". Когда такого человека пытаешься в монастырские рамки, уставные, в монастырскую традицию ввести, то он сопротивляется. Одно дело, когда он не может, не знает, а другое дело, когда не хочет. Тогда, конечно, такой человек становится соблазном для других. Почему ему можно, а мне нельзя? — и начинается разброд. 

Всегда кажется, что другому проще живется. И послушание-то у него легче, и келья у него лучше, и возможностей у него больше. Я иногда использую такую вещь, как ротация трудников на послушании. Хорошо, тебе кажется кухня легкая? Пойди-ка, поработай. Тебе кажется, что скотники ничего не делают? Пойди-ка туда. Когда этот круговорот делаешь, то удается сглаживать очень многие углы недовольства, потому что он смотрит со стороны: "Что значит скотник? Целый день спит. Я вот тут работаю на общих послушаниях, а он спит…" А ведь скотникам нужно встать в четыре утра, уйти в девять вечера, а не в пять с послушания. Естественно, днём он немножечко отдыхает. Когда сам человек этим поживет недельку-другую, то все претензии снимаются. У меня было такой один на кухне: "Да что там скотники делают? Спят только!" Как раз тогда была зима, январь месяц. Я его переставил к коровам. Он на четвёртый день замолил: "Всё, я там умру". — "Ты же говорил, что они там ничего не делают, только спят". Сложный монастырь организм, конечно, сложный.