Мне жаль тебя, герцог! - Михаил Волконский

— Ну зачем еще нужно четыре, — проворчал Фриц и, вылезши из своего экипажа, пошел к мосту и немедленно распорядился, до некоторой степени гениально: по имевшейся одной доске он переправил на другую сторону моста трех человек, и велел им отколотить там доски и прибить их вновь все с такими щелями, чтобы по ним можно было проехать через весь мост.

Пока приводили в исполнение это распоряжение Фрица, граф с Жемчуговым решили заняться захваченным разбойником.

Разбойник со связанными руками был приведен и поставлен перед ними в весьма жалком виде. Ничего воинственного в нем не было, и он не только не был на вид дерзок и нахален, а напротив, чрезвычайно удручен и заливался горькими слезами.

— Здравствуйте, ваше сиятельство, граф! Да ведь вы же — граф Мориц, — проговорил он сквозь слезы, увидев Линара.

— Ты меня знаешь? — удивился граф.

— Да как же не знать? Я был ваш слуга и приехал с вами в Петербург, а там был помещен вами при дворе принцессы Брауншвейгской.

— Батюшки! Да ведь это пан Венюжинский! — воскликнул в свою очередь Жемчугов, узнав в пленном Станислава.

— Князь Карагаев! — завопил Венюжинский, и ноги у него подкосились, так что он едва не свалился. — Нет, это мне видится опять сон! — заявил он, помотав головой.

— А ведь в самом деле — это Станислав Венюжинский! Помню, был у меня такой! — подтвердил Линар. — Но как же ты попал сюда?

— Как я попал? Ох, как я попал сюда! — застонал Станислав. — Пане грабе, пане ксендже, велите меня распутать! Я даю слово благородного шляхтича, что не убегу и буду трактовать, как добрый подданный короля!

— Знаете, — сказал Жемчугов Линару, — я думаю, что этот дурак не по своей воле попал к злоумышленникам, я его знаю немножко.

Люди графа разложили в это время костер, достали вино и закуски, и граф с Митькой расположились у костра. Линар приказал развязать своего «старого знакомого».

Венюжинский действительно был привезен им в свой первый приезд в Петербург в числе прочих своих слуг и затем просил рекомендовать его в штат принцессы Анны Леопольдовны. Когда Венюжинский был зачислен туда, Линар пользовался им для передачи записочек Анне Леопольдовне. Довольствуйся Станислав выпавшим на его долю счастьем, он мог бы жить припеваючи. Но бес попутал его войти ради денег в сношения с бироновским Иоганном, которому были нужны шпионы на половине принцессы.

— Как же вы попали сюда-то, ясновельможный пан Венюжинский? — спросил его Жемчугов. — Вы ведь, помнится, в день моего отъезда удрали из Петербурга.

— Но, клянусь вам, — стал уверять его Венюжинский, как будто в этом была вся суть его оправдания, — я же не знал, что вы в этот день уезжаете!

— Дело не в том! — остановил его Митька. — Пока я был в Петербурге, я знал все, что случилось с вами: как вы попали к господину Гремину, как вы видели сон.

— Все это было волшебно! — заявил Станислав.

— Ну может быть, я — волшебник, — сказал Жемчугов. — Но я спрашиваю вас, что было дальше?

— Дальше, ясновельможный пан? Дальше я задумал прибегнуть к помощи католического священства! Я понял так, что мне все равно пропадать, так как я околдован.

— Да ведь вы хотели сидеть безвыходно в комнате у господина Гремина!

— Ну да, я сначала хотел, но потом очень испугался, потому что счел себя околдованным и быстро побежал к духовнику, чтобы он снял с меня колдовские чары. Когда я ему все рассказал, он покачал головой и возразил: «Плохо твое дело, Стас!» Тут он мне сказал, что как раз в этот день уезжает на родину, в Варшаву, наш каноник и что он может взять меня с собой. О-о! Это святые люди, ясновельможный пан! Они спасли меня из России, и вот я очутился опять на родине и вспомнил, ваше сиятельство, вас и направился в Дрезден, чтобы отыскать вас опять и поступить к вам снова, как прежде, в ваше услужение! Тут, по дороге в Дрезден, меня встретили эти лихие люди — чтоб им на том свете неладно было! — и, когда они узнали, что я иду в Дрезден искать ваше сиятельство, сказали, что граф Линар выехал из Дрездена и следует по этой дороге, и что если я пойду с ними и покажу им графа Линара, то они меня проведут к нему. Я не знал, что это — лихие люди, а когда они стали нападать, я не хотел иметь с ними ничего общего и от омерзения хотел даже спрятаться на дерево. Но там уже кто-то сидел, и меня взяли! Вот как все было, ясновельможные паны, и вот так все случилось! А я — не разбойник, клянусь вам в этом всеми святыми!

— Так что, ты этих людей не знал, и не подозревал, кто они? — спросил граф Линар.

— Не знал и не подозревал! Ну вот провалиться мне на этом самом месте! — стал снова клясться и божиться Станислав и сделал это так горячо и так исступленно, что, пожалуй, можно было поверить ему.

8

ПОЧИНКА МОСТА

Как ни мало доверия заслуживал Станислав Венюжинский, но все-таки его рассказ был очень похож на правду. Он по своему характеру лгал тогда главным образом, когда имел возможность прихвастнуть. Но в том положении, в котором он находился теперь, то есть в положении человека, пойманного заодно с разбойниками, ему вряд ли пришло бы в голову хвастать. Вместе с тем, если бы он желал выпутаться, будучи в чем-нибудь виноватым, и ради своего оправдания попытался выдумать какую-нибудь историю, она, наверное, была бы не столь несуразна и невероятна, что сразу стало бы видно, что все это — наглое вранье.

Между тем все, что рассказал Венюжинский, было весьма правдоподобным. Он заявил, что его вывез из Петербурга католический каноник. И действительно, иначе ему бы из него не выбраться, а уж вернуться на родину — и подавно. Без паспорта ему это сделать было никак нельзя, а канонику выдавался паспорт с прислугой, и он мог куда хотел привезти своего земляка-поляка под видом слуги.

Станислав был слишком большим трусом от природы, чтобы пристать к шайке разбойников, да и разбойники, в свою очередь, не так уж были, вероятно, наивны, чтобы принять его, труса, в свою среду. Между тем лицам, обиравшимся — очевидно, по найму — из-за политических целей покончить с графом Линаром, было важно иметь с собой кого-нибудь, кто знал бы графа в лицо.

Все эти соображения заставили графа Линара и Жемчугова отнестись к несчастному поляку снисходительно.

— Знаете что, — сказал граф Митьке по-немецки, — конечно, мы можем сдать этого человека в первую же кордегардию, и его привлекут к ответственности, но, право, не стоит нам возиться с ним.

— Что же с него взять? Нечего! Тем более, что мы оба его знаем, — согласился Митька.

Совместная дорога и только что пережитая вместе опасность сблизили их, и они волей-неволей разговаривали совсем попросту, по-дружески.