Тайная улыбка - Никки Френч

Он не увидит меня, но я вижу его. Все время.

ГЛАВА 23

Если бы мне было плохо только среди ночи, но я почувствовала себя несказанно хуже, когда проснулась на следующее утро. После смерти меня замаринуют и поместят в большую банку, которую поставят в витрину, и повесят табличку, где будет сказано, что я первый человек в мире за все время существования человечества, который умер от похмелья. Думать было трудно, потому что все болело.

Сделала попытку встать приблизительно в половине десятого, но пришлось лечь снова. Никогда у меня не было подобного похмелья. Мне казалось, что я умираю. У меня были необычные симптомы в значительно более интенсивной форме: лакированный язык с пятнами неправильной формы, головная боль, которую я чувствовала так, словно маленькие грызуны выедают мой мозг изнутри, общее ощущение отравления, по всей коже мурашки, вызывающие дрожь. Болело все тело. Даже волосы, казалось, были воспалены. Но главное в том, что я до сих пор чувствовала себя пьяной. Раскачивание пола продолжалось, так же как и вращение комнаты. Именно поэтому мне пришлось лечь, но даже лежа я ощущала, что нахожусь в воде. Люди не умирают от похмелья, они умирают от алкогольного отравления. Неужели это так и происходит? Вспомнила, что у меня есть книга по медицинским вопросам. Но возникли неожиданные трудности. Первая заключалась в том, что у меня не было горничной, которая могла бы принести книгу. Вторая была в том, что она хранилась рядом с книгами по кулинарии, поэтому когда с огромным трудом и со спазмами в желудке я пробралась через всю квартиру, чтобы достать ее, то вид этой книги заставил меня подумать о еде. Постаралась не думать о ней, но затем в голову пришла мысль о каверзе, подстроенной Бренданом, от которой я могла избавиться, думая только о запахе капусты, которая очень долго варилась, затем подумала о Трое, а это было еще хуже, худшее из всего.

Я взяла книгу с собой в постель. Не было статьи об алкогольном отравлении, но была статья о похмелье. Рекомендовалось выпить большое количество воды, отправиться на свежий воздух для быстрой пробежки, «даже если не хочется». Если тошнит, а меня очень тошнило, рекомендовалось принять средство, которое называется «трисиликат магния». Хорошо, решила я, буду послушная. До этого мне хотелось свернуться калачиком под покрывалом на кровати и умереть, как умирает раненый зверь, вернувшийся в свою нору. Сейчас я решила прибегнуть к противоположному плану. Я собиралась активно справиться с этой проблемой. Я не только добуду это средство, но и сбегаю, чтобы получить его. Однако прежде всего нужно выпить воды.

Все было очень плохо. Вода явилась слишком поздно для моего пересохшего рта. Казалось, она омывает его поверхность, не впитываясь. Мне едва удалось поднять ноги, чтобы надеть шорты. Натянула тенниску. Голове было очень больно. Ныли руки. Медленно завязывала шнурки на обуви, стараясь вспомнить, как это делала в первый раз, возвращаясь к тому времени, когда мне было шесть лет. Зажала в руке пятифунтовую банкноту и, шаркая, вышла на улицу. От яркого света и холодного воздуха на коже и в легких я едва пришла в себя. Не знаю, принесло ли это мне какую-нибудь пользу, но появилась ясность мысли. Все-таки было приятно почувствовать боль. Задала себе вопрос: может быть, это приятное продолжение прошлой ночи? Почувствовать себя пьяной, ощущать боль, смущаться, страдать — все, что угодно, будет лучше, чем открыть глаза и, глядя прямо на солнце, реально оказаться лицом к лицу с тем, что сделал Трой с собой и со всеми нами.

Аптека находилась на расстоянии двухсот ярдов. Попросила у фармацевта, очень рослого индуса, «трисиликат магния». У него был неприятный мятный вкус, но я отчаянно сосала его и отправилась домой бегом, приблизительно разминочным темпом. Приняла душ, надела свободную одежду и легла на кровать, чтобы подумать. Во рту появился металлический вкус. Сделала глотательное движение, но почувствовала, будто что-то колючее застряло у меня в горле и никак не может пройти дальше. Кожа стала холодной и влажной. Я почувствовала тошноту, но рвоты у меня не было.

Сомнений не оставалось. Я находилась в чуть менее ужасном состоянии. Сейчас можно начинать день. Который час? Я поискала часы на ночном столике, часы Троя, они лежали там. Четверть одиннадцатого. Это другое дело. Я знала, почему часы Троя были там. Часть проблемы Троя заключалась в том, что в его жизни никогда не было равновесия, не было компромисса. Нормальное поведение для него было трудной задачей. Он либо целиком лез из кожи вон, безумно веселился, проявлял невероятный энтузиазм, либо был сонным, медлительным, замкнутым, часто почти спящим. Даже в хорошие времена днем он часами спал крепким сном, как малое дитя или кошка. Причем не просто дремал в мягком кресле, а задвигал занавески, раздевался, ложился в постель. Это было как ночью. Когда проходил медикаментозное лечение, находился почти в коме. Он спал в моей постели, раздевался, оставляя часы на моем ночном столике. Его одежда была на его мертвом теле, но не было часов. Мог забыть. В конце концов, у него была депрессия.

Вот еще одно. Я закрыла глаза и представила моего дорогого потерянного Троя висящим на той перекладине.

Веревка. Нелегко вспомнить: блестящая, зеленая, синтетическая, грубая. Вспомнила, как резала волокна ножом, чтобы снять Троя. В первый раз я задумалась о самоубийстве как о виде человеческой деятельности, которую необходимо организовать. Нужно спланировать, достать материалы.

Сейчас голова прояснилась. Я встала, почувствовала приступ тошноты и головокружение, но все это быстро прошло. У меня нет времени болеть. Мне нужно действовать. Моя квартира была настолько маленькая, что не нужно было долго и много искать. Я не могла вспомнить, что видела веревку раньше, однако нужно убедиться в этом. Под раковиной — ведро, несколько половых тряпок, различные бутылки с чистящими средствами. В буфете разместились пылесос, швабра и метла, свернутый коврик, коробка из-под обуви, в которой отвертки, молоток, гвозди, винты, несколько пробок. Я посмотрела на верхних полках, за диваном, под кроватью, везде. Веревки не было. Возможно, он нашел кусок веревки и использовал его. Или купил кусок такой длины, который ему был нужен, и весь израсходовал. Или…

Я позвонила матери. Непривычно не начинать каждое предложение, которое произносишь, разговаривая с матерью, отцом или сестрой, с расспросов о том, как они поживают. Всю остальную жизнь можно будет посвятить тому, чтобы задавать этот вопрос или думать, что можно сказать в ответ. Но тут я просто спросила, могу ли я зайти, она ответила «да» и что это будет хорошо.