Вне времени - О. Шеремет

— А за каким, извиняюсь, гаргулом, на признаваться? — подал голос Януш, отвлекая внимание на себя.

Мы так будем перебрасываться незначительными репликами хоть до следующего рассвета. И профессора это, несомненно, понимают. Они так встревожены и не пытаются это скрывать.

— Если узнаете, вы его выгоните из МУМИ?

— Нет. Начет этого можете не волноваться, — успокоил Ким. — Это связано с некими… формальностями. И, к тому же, юные недо-боги — это бомба замедленного действия, лежащая у нас под боком. И нам не хотелось бы, чтобы она взорвалась в самый неподходящий момент.

— Не взорвется, не волнуйтесь, — пробормотала Лаэли, положил подбородок на локти и в упор разглядывая Артура. — Обещаю проследить лично.

— Ты и так на себя слишком много взяла, — возразил Ринальдо.

Даже не назвал её "mon cherie", надо же. Здорово-таки они занервничали.

— Тогда я, — Эрик обвел курс орлиным взором. — Поверьте, этот недо-бог у меня шелковым станет.

— Да, особенно если это ты и есть… — буркнула Зелинда. Она меньше остальных доверяла нашей самостоятельности. Впрочем. На месте профессоров, я вообще приказал бы пытать каждого, пока не откроют имена недо-богов… а потом запер последних в клетке и кормил три раза. В неделю.

Ким был однозначно милосерднее. Он махнул на нас рукой — в прямом и переносном смысле и отпустил, взяв обещание, что в случае непредвиденных проблем мы будем обращаться к нему лично или к одному из деканов…

— Профессор, а что будет с наши миром? — спохватилась Сессен.

— Исчезнет, естественно. Если уже не исчез. Даже богам не под силу изменять Иггдрасиль.

Закрывая ха собой дверь аудитории, я услышал. Как преподы, растеряв всю серьезность, делают ставки, азартно повизгивая и стуча кулаками по кафедре, на то, кто из второго курса окажется богом. И — доживет ли он до десятого, выпускного курса.

Главное, чему мы учимся в университете, это реализм, угу.

ЛАЭЛИ

Когда зеркало висит напротив кровати — это страшно. Или, во всяком случае, пагубно для настроения. Поэтому я обычно зажмуриваюсь, проходя мимо зеркала в анну… Но сегодня мне так плохо, что ничего страшного не произойдет.

Дело было не только в том, что в мире, созданном нами с Даром (вот так ребеночек), сила исчезала, как в бочке Данаид. И не в том, что я ощущала накат очередной волны проклятья. Я просто… устала.

Хотелось свернуться калачиком, укрыть голову темным одеялом и не показываться до тех пор, пока не сменятся поколения и в этом мире не останется ни одного существа, помнящего тебя. Тогда можно будет начать всё заново.

Я зажмурилась и залезла под холодный душ. Не помогло. Во мне пышным цветом распускалась плесень, питающаяся отвращением к самой себе… И даже Алиса молчала.

Ладно, первым делом всё же следует заняться проклятьем. Я собрала всё необходимое — тихонько, чтобы не разбудить подруг — и выскользнула из комнаты. Башня Черного дерева подойдет как нельзя лучше. Надо поскорее провести защитный ритуал, чтобы не заработать очередной сердечный приступ или еще какой-нибудь подарок от неизвестного доброжелателя.

Но моим благим намерениям, которые, как известно, ведут в Хель, не суждено было сбыться.

— Доброе утро, — пробормотала скороговоркой, надеясь прошмыгнуть мимо темного эльфа, устроившегося в кресле.

Он, не говоря ни слова, встал передо мной. Я прижала к себе сумку с материалами для ритуала, уговаривая коленки не дрожать. Ну что же это, в самом деле? В восьмигранке больше не было ни души.

— Что у тебя с Янушем?

Вопрос был таким неожиданным, что в первую секунду я совершенно по-идиотски захихикала. Но дроу не разделял моей веселости.

— С какой стати тебя это волнует?

— Ты ведь встречаешься с Алхастом.

— И что? — я прищурилась, чувствуя, что моё раздражение принимает вполне определенную форму и направление. — Папа беспокоится за моё нравственное воспитание?

— Расстанься с одним из них, — кажется, эльф был глух ко всем моим словам.

— И не собираюсь.

— Почему?

— А зачем? Если хочешь — беги, рассказывай Алхасту, что видел. А я потом похлопаю ресницами и скажу, что ты на меня клевещешь. Твоё слово против моего. Кому поверят?

Мой голос был язвителен и зол. Кенррет даже отшатнулся слегка.

— Ты… не можешь такое говорить.

— Но говорю, правда?

— ты любишь Януша?

Я бросила на диван сумку и скрестила руки на груди. Наши взгляды скрестились и лязгнули — закаленная в подобных сражениях сталь.

— Нет.

— Алхаста? — губы Кенррета чуть дрогнули, будто он пытался ухмыльнуться, но не смог.

— Нет. Я никого не люблю, неужели не ясно?

— ты…

— Научилась быть ведьмой. Разве не так, Архимаг?

Он приблизился на шаг. Чуть выше меня, но меня совсем не смущает, что смотрю снизу вверх: сегодня в более выгодном положении.

— Это оказалось просто. Дружба, любовь… какие смешные слова! Помнишь, я сказала, что дроу ничуть не лучше людей? Но они намного приятнее магов! Знаешь, почему?

Он не ответил, а я продолжала говорить — вбивать слова-гвозди в его тело.

— Твои соотечественники привыкли быть бессердечными. А мы — МАГИ — вырезаем свои сердца. Или дрессируем их, чтобы они прыгали через скакалку или через горящие обручи по команде "Алле-оп". Если мне нужно: сердце бьется быстрее, и я искренне уверенна, что люблю Алхаста… Нет — и сердце замирает. А за всю эту науку спасибо тебе!

— А ты стала стервой, — задумчиво проговорил Кенррет, находясь, однако, мыслями где-то далеко. О чем он думает, интересно?

— Я такой и была, только ты не разглядел. Алхаст — Архимаг, зачем с ним расставаться? К тому же — ах, он так уверен в моей чистоте и наивности… Милый мальчик.

— Значит, так ты теперь думаешь?

Я кивнула, дрожа с ног до головы, будто в лихорадке. Что же он скажет теперь?

— Лучше бы тебя тогда сожгли, — резко, как пощечина.

Он развернулся и пошел к выходу из восьмигранки, сгорбившись. Я сжала кулаки — до боли, так что ногти впились в ладони.

— Конечно, тогда бы твоя душа осталась при тебе!

Он замер на секунду. Я закрыла глаза — думала, сейчас он развернется и ударит меня по-настоящему… Но, когда решилась поднять веки, Дара уже не было.

ДАРМ" РИСС

— Конечно, ведь тогда твоя душа осталась бы при тебе!

Отчаянный крик — она уже не боится, что нас кто-нибудь услышит. И я слышу в её голосе слезы, мольбу: "Обернись!". Или обманываю себя? Если я вернусь, то не смогу больше уйти…

Напомнила о том, что моя душа продана демону, а сейчас принадлежит её. Спасибо. Знает, что больнее ранить невозможно — показать, какой я идиот.