Призванный в Бездну - Lt Colonel
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«А ещё я не круглая дура. Ты постоянно оговариваешься. Но если тебе так удобнее, я не буду настаивать…»
Я потоптался на месте, думая, стоит ли признаться, и не нашёл причин, почему этого не надо делать. Нейфила отдала за меня жизнь. Немного честности в общении с ней не повредит.
Видишь ли, я не совсем обычный безликий… По правде говоря, вообще не он. Я был заперт в его теле, но попал в него из другого мира. Как и почему, я точно не знаю. Моё имя не Каттай, его вместе с внешностью мне отдал парень, которого старуха скормила безликому. Меня зовут Герман.
«Гер-ман».
Нейфила покатала имя на языке; мне понравилось, как она произносила его.
«Можно я буду называть тебя так? И что ты сказал про другой мир?..»
Я вздохнул. Предстоял длинный и занимательный разговор.
Я обо всём расскажу, но прежде пообещай — в этом мире я для всех останусь Каттаем.
«Я же мертва. Кому я могу разболтать твоё имя?»
Когда воскреснешь — кому угодно.
«Тогда проще будет звать тебя Каттаем всегда, чтобы невзначай не проговориться».
Открытый и любознательный ум прирождённой исследовательницы на удивление легко справился с концепцией перемещения между мирами, хотя прежде Нейфила не слышала о том, чтобы души из другого измерения призывались сюда.
Как она заявила, Бездна отрицала незыблемые законы реальности и заменяла их своими собственными. В ней было возможно всё.
Упоминание о том, что меня предала семья, вызвало у Нейфилы ожидаемое сочувствие; она прекрасно знала, каково быть обречённой на смерть своими родственниками.
Теперь на привалах и перед сном я понемногу делился с девушкой подробностями о быте Земли и историей моей жизни. Такие разговоры стали нашей вечерней рутиной.
Когда я как-то сказал ей, что собираюсь покорить Бездну, чтобы вернуться на Землю, она надолго замолчала. Я понял её смятение.
Не переживай. К тому времени ты уже воскреснешь и сможешь отправиться куда захочешь.
Я не собирался тащить Нейфилу в чужой для неё мир. Это было бы покушением на её свободу, которую я старательно в ней взращивал.
«А если…»
Она поколебалась.
«Я захочу на Землю? С тобой?»
Предположение застало меня врасплох. Об этом я как-то не раздумывал. Но ответ пришёл из глубины души.
Почему нет? Если ты того пожелаешь, я прихвачу тебя.
Земная цивилизация была намного комфортнее для жизни, чем местная. После того, как я описал Нейфиле прелести технологического прогресса, было немудрено, что она загорелась энтузиазмом вкусить их самостоятельно.
«Спасибо!» — воскликнула Нейфила с таким восторгом, что я чуть не споткнулся на ровном месте.
Меж тем развитие облика Каттая продвигалось с приятной скоростью. Я методично укреплял кожу и наращивал мускулы. Теперь мелким монстрам приходилось повозиться, чтобы прокусить мой покров, достигший стадии Эскиза, а мои ответные удары, подкреплённые мышечной силой Зарисовки, нередко дробили им кости.
После того как Каттай из заморыша превратился в слегка худощавого, но поджарого и развитого парня, я закончил раздувать мускулы — не ради эстетики, но для фактора неожиданности. От подростка никто не будет ждать силы десятка мужчин. В то же время к увитому канатами мышц качку неизбежно будут относиться с опаской — и тщательнее готовиться к схватке с ним.
Непредсказуемость — это половина победы, как любил повторять отец.
Бизнес-совет обрёл вторую жизнь в Бездне.
Так тянулись мои дни.
Пока однажды я не ощутил на коже несмелое дуновение ветра.
Глава 20
Как назло, поделиться радостью было не с кем. Нейфила скрылась внутри своей души, оставив меня одного. Даже призраки нуждались в отдыхе.
Сквозняком тянуло из узкого неприметного прохода, немногим шире трещины. Пришлось повернуться боком и поворочаться, чтобы протиснуться внутрь. За недели, проведённые под землёй, я привык к ощущению тесного давящего пространства, но в этой расщелине и дышать получалось с трудом.
Неглубокие вдохи подстёгивали биение сердца. Трещина казалась бесконечной. Я опасался, что она продолжит сужаться, пока я не застряну в ней — в полушаге от долгожданного выхода на поверхность. Я отгонял эту мысль, но она настойчиво возвращалась.
Наконец проход вывел меня в низкую пещеру, по дну которой бежал, пробив желоб в скале, тёмный ледяной поток. Всюду росли отвратительные крупные грибы. Их толстые ножки гнездились в земле чашеобразными мясистыми опухолями, а на широкие шляпки, казалось, была натянута настоящая кожа, изъеденная рубцами и язвами. Некоторые по размеру сошли бы за табуретку, но едва ли нашёлся бы глупец, вздумавший усесться на них.
Воздух был пропитан смрадом гниющего мяса. Я осторожно обошёл полуразложившийся остов ткача, попавшего в ловушку. Несчастная тварь ещё дышала, оплетённая молодой грибковой порослью.
Нейфила рассказывала, что немало искателей становилось жертвами таких колоний. При касании они выбрасывали облака ядовитых спор, что валили жертв с ног, парализуя, но не убивая.
Они превращалась в живую подкормку.
Ходили слухи, что мозг грибы поражали в последнюю очередь, чтобы добыча протянула как можно дольше. Кроме того, они доставляли питательные вещества в организм жертвы. Угодившее в ловушку существо могло месяцами валяться среди грибов, сознавая, что с ним происходит, и понимая, что спасения не будет.
Я шлёпал по руслу мутного ручья, держась на расстоянии от коварных мясистых колпаков, источавших запах падали. В этих зарослях водились многоножки, скорпионы и ядовитые пауки, укус которых вызывал пещерную лихорадку. Они и другие, не менее мерзкие насекомые копошились возле живых трупов. Один раз мне даже показалось, что я разглядел человеческий силуэт, но я не стал приближаться, чтобы удостовериться в этом.
Пещера тянулась, как нескончаемый подземный канал. Гелиоторов тут не было, но через какое-то время начали попадаться странные светящиеся наросты. Вода тоже заблестела, точно серебро. Очевидно, в неё стекали какие-то соки, или споры, или бактерии, которые и рождали жутковатое мерцание. Ступни зачесались, но я упрямо переставлял ноги по осклизлому дну.
Альтернатива была хуже.
Дуновения ветра усилились, и это подстегнуло меня. Грибная колония сменилась мотками жгучего лишайника, который свисал с потолка. Порывы сквозняка надували их, как паруса, играли с волокнами. Сквозь них просвечивал далёкий свет — необыкновенный, не тот, что водился в Лабиринтуме.
Это был свет, рождённый солнцем, а не его жалкими подражателями. Тёплый, яркий, манящий.
Я перекинулся в безликого. Со жгучим лишайником я уже сталкивался и прекрасно знал, что человеческую форму он выжжет за считанные мгновения, как её ни укрепляй. А вот на безликого его приёмы практические не действовали. Черви плодились быстро и заменяли павших сородичей ещё до того, как те превращались в высохшие ленты.
Это не означало, что боли не будет.
Но её можно игнорировать.
Я вступил в заросли без колебаний, как опытный пловец, который погружался в прорубь. По телу забегала щекотка, сменившаяся покалываниями, а те переросли в едкие покусывания растений. Я не оставался в долгу и срывал пряди лишайника, проделывая в нём просеку.
Увлечённый борьбой, я почти пропустил момент, когда впереди возникла пустота. В глаза, привыкшие к мягкому пещерному мраку, ударил жестокий свет.
Я замер, и это спасло меня. Парочка камней, задетых ногами, скатилась с насиженных мест — и ухнула с обрыва, исчезнув безо всякого звука.
Когда я приноровился к новому освещению, передо мной предстала пропасть. Она была так велика, что другой её склон был скрыт за туманными облаками. Осторожно высунувшись, я обнаружил, что склоны провала чуть загибались по окружности.
Иными словами, я стоял на краю циклопической дыры. Её стены усеивали бесформенные чёрные пятна. Из-за них не сразу удавалось увидеть
