Столкновения с Бабаджи - Кадди Рената

В другой раз на очень большом листе бумаги он детально и долго рисовал большую золотую гору и различные процессы. Я должна была взять её в свою комнату вместе с двумя его другими большими картинами. Я была убеждена, что они были предназначены для других, потому что он дал мне два полностью изрисованных альбома. Картину с изображением золотой горы я принесла ему назад со словами: «Бабаджи, ты не хочешь её дорисовать? Мне кажется, она еще не готова». И он ответил: «Нет! Она закончена», и отдал мне все три картины.

Второй альбом, изрисованный Бабаджи, и его продолжение

В 1979 году Бабаджи заполнил для меня чудесный альбом до половины, включая преобразование Ом.

В 1980 году я вновь принесла его Бабаджи и спросила, не хочет ли он продолжить рисовать. Он взял альбом, вышел со мной на террасу, расположенную на крыше, и велел мне сидеть в углу. Он оставался в центре, сидя на небольшой каменной стене. Здесь были только мы двое. На этот раз я не могла видеть, как он рисовал. Он был занят альбомом около двадцати минут. Конечно, я наблюдала издалека за тем, что он делает, и видела, что он листал его — вперед, назад, иногда задерживаясь на той или иной странице чуть подольше. Бабаджи был очень занят этим альбомом.

Наконец я увидела, как он взял толстый фломастер и немного краски. Затем он помахал мне снова и протянул альбом: «Вот, готово!»

Из того, что он сделал, было понятно только то, что он поставил выразительное «Ом намаа Шивайя» на последнюю из ранее нарисованных им же картин. Это была зеленая, очень запоминающаяся картина, напоминавшая Землю после ядерного взрыва. Из-за надписи «Ом» передний план полностью ушел вверх, как будто творение сходилось обратно, к Создателю.

Вторая половина альбома, которую он так активно листал, была, как оказалось, пуста.

Много лет спустя один мой друг, пройдясь с радиологической аппаратурой по рисункам Бабаджи, а также по пустым страницам, обнаружил, что Бабаджи окрасил пустые страницы мельчайшими фракциями.

Я рассказала об этом Шастриджи, и он сказал: «Это образы, которые Бабаджи будет рисовать твоими руками!»

Это и на самом деле происходит, снова и снова — просто чудо какое-то!

Однажды — это было совсем недавно — я захотела удалить следы краски, которые легли очень толстым слоем, хотя они и выглядели вполне сносно. Эта картина была предназначена для выставки, и я надеялась, что она будет сохнуть быстрее.

В то же мгновение я всеми фибрами своей души почувствовала присутствие Бабаджи и услышала внутри себя голос: «Что ты делаешь? Ты забираешь из моих картин энергию!» Конечно, я была в шоке и сразу же прекратила снимать толстый слой краски.

Я поняла! Я, конечно, никогда не стану делать это снова.

По дороге к Бхоле Бабе

Шастриджи сказал, что он очень часто спит у Бабаджи в его кутия, его маленькой комнатке, что Бабаджи приказывал Ман Сингху каждую ночь запирать дверь снаружи. Это означало, что Шастриджи не мог даже сходить в туалет, и этот вопрос он должен был каждый раз решать по-разному.

Зато Шастриджи видел, как Бхоле Баба не раз исчезал вместе с физическим телом и всегда возвращался в срок, рано поутру, до того, как Ман Сингх отпирал двери.

Сердечный арати

Снова настало 5 февраля — день посвящения Иисуса, о котором Бабаджи говорил со мной еще в 1979 году. Этот день крещения Иисуса в Иордане был великим днем, когда через него на землю сошел Святой Дух и наполнил её светом. Это было начальное просветление Земли и в то же время — всего рода человеческого.

5 февраля 1983 года я спросила у Бабаджи, могу ли совершить для него арати. Его ответом было: «Да, вместе с Хариговиндом», который как раз стоял рядом.

Хариговинд поручил мне всю подготовку. Во второй половине дня я собирала цветы для красивой цветочной малы и подготовила большую чашу для прасада — на всех. Вместо шарфа, как обычно, я принесла для Бабаджи новое, белоснежное сари, добавив к нему, как для отца, по случаю этого дня, корону из твердого картона с индийскими золотыми лентами. Под конец я вырезала из картона сердце, окрасила его в центре в белый цвет, а вокруг — всеми цветами радуги, и закрепила по его краям цветы, так что получилось настоящее цветущее солнечное сердце. Чтобы потом Бабаджи смог повесить его на шею, я прикрепила к нему малу из сандалового дерева.

Я работала так вдохновенно, что под конец не нашла времени сплести традиционную цветочную гирлянду для арати. Уже зазвонили в вечерние колокола. Не мудрствуя лукаво, я составила из оставшегося небольшого количества цветов четыре маленьких букетика, а остальные цветы просто положила в чашу со всеми другими сокровищами, предназначенными для совершения вечерней службы.

Бабаджи стоял выпрямившись, когда я начала оборачивать вокруг него белое шелковое сари и пытаться надеть на него цветущее сердце. Но оно упорно не желало надеваться на его голову — цепочка была слишком короткой. Так что цветущее солнечное сердце осталось лежать на верхней части головы Бабаджи, его тысячелистном лотосе, в то время как мала свисали справа и слева, окружая его лицо. Но куда же девать корону? Место на голове Бабаджи было уже занято. Бабаджи сказал, что я могу дать её Хариговинду.

Я смазала руки и ноги Бабаджи благовониями и совершенно спонтанно поставила два из четырех букетов между пальцами его ног, а еще два дала ему в руки,