ТАСС не уполномочен заявить… - Александра Стрельникова

Прямо при выходе из магазина неожиданно образовалась импровизированная торговля «с рук».

Какая-то дама пенсионного возраста, расстелив газетку на асфальте под боком Главного Гастронома Москвы, расставляла домашнюю заготовку: очень симпатичные маринованные огурчики, помидоры, грибы.

Рядом с нею стояли две рыхлые, полноватые женщины, которые разговаривали между собой по-белорусски. Одна из них держала в руках пару батонов варено-копченной колбасы, другая — разрезанную пополам головку сыра в прозрачном целлофаном пакете. Прохожие останавливались, торговались и покупали.

— Молодой человек, — пожилая женщина осторожно дотронулась до руки Аристарха, — вам случайно «Зефир в шоколаде» не нужен?

— Очень даже нужен, — встрепенулся журналист, глянув на интеллигентного вида москвичку, похожую на докторшу пенсионного возраста. — А он свежий? — засомневался вдруг мужчина.

— Не сомневайтесь, вчера только изготовлен на кондитерской фабрике «Ударница», у меня там племянница работает, — добавила она доверительно, переворачивая коробку и показывая чернильный штампик с датой изготовления.

— Я возьму две штуки, — сказал Аристарх.

— Ой, а у меня только одна коробочка осталась, распродалась уже, — сказала женщина с сожалением. — Но если очень нужно, приходите завтра. Я здесь каждый день бываю после четырех часов.

Купив с рук «Зефир в шоколаде», озадаченный мужчина быстро пошел вниз по улице Горького в сторону цветочного киоска. Ему еще нужно было перейти на противоположную сторону улицы. Чтобы не терять время, он перебежал ее в неположенном месте, лавируя между потоками автомашин.

Из цветочного ассортимента в киоске были только гвоздики — розовые и красные.

— Мне попышнее букетик из розовых гвоздик, — попросил мужчина.

— А розовых осталось только три штуки, — сказала продавщица.

— Тогда давайте красные. Штук двадцать пять…

Купив цветы, он почти бегом отправился к месту своей работы.

Пробегая назад по центральной улице Москвы, он невольно задержал свой взгляд на толпе «доморощенных» продавцов, выросшей в считанные минуты по обе стороны от дверей «Елисеевского».

И было видно, что эти продавцы никого уже не боялись. Ни администрации магазина, ни московской милиции. В стране, поставленной на колени перед неминуемой катастрофой, на грань выживания, в которой сахар и мыло — и те были по талонам не только на периферии, а в самой столице нашей Родины, им никто ничего уже не мог запретить…

Этот импровизированный стихийный базар рядом с пустыми прилавками магазина, который и в советское время был мечтой и сказкой законопослушных граждан, не говоря уже о каких-то там дореволюционных временах…

«Купец Григорий Елисеев перевернулся бы в гробу, — подумал Аристарх, если бы увидел эту картину, — причем, перевернулся не однажды»…

Впрочем, атлету было не до Елисеева. Сегодня ему самому предстояло выступить в роли «купца» применительно к вечной житейской теме: «ваш товар — наш купец». Ему еще предстоял сегодня «второй тайм»! Знать бы, так костюм новый хотя бы надел! Да разве дело лишь в костюме. Эти обстоятельства интриги, которые известны только им двоим… Как они его угнетают!

Она сказала: «Если мы — взрослые мужчина и женщина — принимаем правила этой игры, то возврата нет. Нам нужно будет идти до конца». Он вынужден играть эту роль. А такие роли он играть не привык. Но у него нет выбора. Точнее, выбор у него только один. И это — его единственный шанс, чтобы быть вместе с нею.

… Когда вышел Аристарх, Лариса в изнеможении прикрыла глаза.

Ей до сих пор не верилось, что идея, так спонтанно возникшая, воплотилась в реальность. И так быстро. Словно, в ее жизни произошло некое ускорение. И это ускорение продолжало нарастать, о чем свидетельствовала неизбежность знакомства «жениха» с родителями уже сегодняшним вечером.

И понятно было, что следующая неделя тоже пройдет под этим же знаком — летящим с горы с неимоверным ускорением снежным комом. И ей уже не дано было изменить траекторию полета, импульс к которому задала она сама. (Сама? Ну, ну…)

… Аристарх постучал в дверь своего кабинета, закрытого изнутри. Его не было минут сорок.

— Неужели отоварился? — усмехнулась Лариса, пока он снимал куртку.

— В «Елисеевском» — зияющая пустота! — вздохнул он. — Ну, ты и надымила!

Лариса взяла в руки букет цветов, понюхала. И тут же вспомнила оранжевые розы, подаренные ей сегодня Антонио. Досада невольно кольнула ее: «Ну, конечно, этого следовало ожидать. Комсомольский секретарь приволок самые коммунистические цветы на свете — красные гвоздики».

Какая-то эмоция невольно отразилась на ее лице. И Аристарх тут же заметил: «Других цветов не было».

— Гвоздики — любимые цветы моей мамы, это правда, — тут же быстро попыталась успокоить коллегу молодая женщина.

«Именно так я и подумал», — усмехнулся про себя мужчина.

— Будем трогать? — спросил Лариса.

Атлет вздохнул.

— Дома, как известно, и стены помогают, — сказал он тихо, — но это твой дом. Тебе, возможно, от этого уже будет легче. Мне же, — он запнулся, — как раз наоборот. Поэтому очень прошу тебя — помогай мне, поддержи меня, иначе…

— Расслабься, — успокоила его Лариса, — настройся на то, что ты просто идешь в гости. Познакомиться.

Она улыбнулась.

— К тому же, можешь не сомневаться, что ты понравишься моему отцу.

— Почему? — удивился Аристарх.

— А он хлюпиков не любит, а ты на такого не похож…

— А-а-а, это из серии, что «мужчина должен быть мужественным»?

— Вот-вот, — сказала Лариса, — так что «один — ноль» уже в твою пользу. Второй тайм мы начинаем с явного преимущества, — попыталась пошутить она.

Но спортивный журналист даже не улыбнулся.

— Ну, всё, — Лариса быстро накинула шубу и взяла букет. — Пожалуй, не нужно, чтобы нас сейчас кто-то видел вместе, да еще с цветами, как думаешь?

— Ты права. Не нужно. Что ж, будем соблюдать конспирацию по рекомендации нашего руководства, — не очень весело улыбнулся Аристарх.

— Тогда давай так, — предложила Лариса, — встречаемся у первого вагона электрички, которая едет в сторону «от центра».

— Поедем лучше на такси, — предложил мужчина.

— Застрянем в пробках, — покачала головой журналистка и направилась к двери.

— Я выйду через пять минут после тебя, — сказал он.

Что-то вроде помолвки

Они вскочили в первый вагон электропоезда московского метрополитена.

Лариса села на самое крайнее сиденье возле дверей, которое случайно оказалось свободным. Аристарх стоял рядом, взявшись за металлический поручень.

Женщина незаметно посмотрела на него.

В его глазах застыло беспокойство и сомнение. Вся крупная атлетическая фигура, словно, зависла в фазе неуверенности неким вопросительным знаком. Стиснутые челюсти и напряженные мышцы лица выдавали душевное страдание, которые мужчине хотелось бы скрыть.

Когда на остановке открылись двери, Лариса случайно проследила траекторию его взгляда. Неужели? Или ей показалось? Что ж за день такой! Один сбежал от нее уже сегодня (пусть, и, не подозревая даже об этом). Другой — в таком смятении и страхе, что, кажется, готов сбежать сейчас куда угодно, не в силах совладать со своими чувствами в преддверии важного момента. И это дважды за один день!

И Лариса вдруг ощутила себя… Нет, нет — даже не мерзкой гусеницей или невзрачной куколкой. Потому что тех ожидает счастье однажды превратиться в красивое порхающее чудо. Женщина так явно и так вдруг ощутила на себе эти противные и липкие одежды лягушки-царевны в той стадии, когда та еще не сбросила с себя пупырчатую отвратительную кожу…

Ассоциация была столь сильной, что ужас осознания проник во всю ее телесную оболочку, заставляя содрогнуться по настоящему, а не фигурально. И она поняла, что если сейчас откроются двери, и стоящий рядом с ней мужчина, всё же, пересечет роковую черту, разделяющую вагон и перрон, она навсегда так и останется жабкой-попрыгушкой в своих мерзких и скользких одеяниях. Страх был жуткий и мгновенный. И именно он заставил Ларису положить свою изящную ручку поверх крупной руки атлета, державшегося за блестящий металлический поручень.

Так они и ехали до нужной им остановки. Он, не посмев ответить ей пожатием, неуверенный в том, насколько это будет уместно. И она, сосредоточенная в себе и только что прочувствовавшая страх отторжения и неприятия.

*… Стол в большой зале, собранный, якобы, на скорую руку Ларисиной матерью, был очень даже приличным. А по меркам голодного 91-го года — просто шикарным. Всё же, это был ужин в доме заместителя министра торговли.

Просто бывшая учительница и министерская жена переживала по поводу того, что из-за дефицита времени не имела возможности приготовить что-то из своих фирменных блюд. Но крабовый салатик она всё же сделала. Была нарезка из ветчины и сырокопченой колбасы, бутерброды с красной рыбой, маринованные огурцы-корнишоны и помидорчики. Был коньяк, лимонная водка и дамское сладкое вино. А еще соки, чай, кофе, торт, шоколадные конфеты и апельсины.