Адюльтер - Пауло Коэльо

Тут я наконец осознаю собственную глупость – чего же я лечу зажмурившись? Никто ведь не заставлял меня прыгать. «На моей памяти не было ни единого происшествия», сказал портье.

И я открываю глаза.

Но описать, что я вижу и ощущаю, мне не под силу. Внизу расстилается долина, соединяющая два озера, а посреди долины стоит город. Я лечу, я свободно парю в воздухе, по воле ветра описывая круги. Окружающие нас горы уже не кажутся такими высокими и грозными: они стали дружелюбны, и солнечные лучи, отражаясь от покрывающего их снега, бьют во все стороны.

Выпустив ремни, я раскидываю руки, как птица – крылья. Инструктор позади понял, наверно, что я теперь – другая, и начинает не снижаться, а подниматься, пользуясь невидимыми потоками теплого воздуха, обнаружившимися в атмосфере, которая только что казалась совершенно однородной.

Перед нами оказывается орел – взмахивая крыльями, он плывет в этом же океане, без малейшего усилия определяя свой таинственный полет. Куда он стремится? Или просто наслаждается жизнью и окружающей его красотой?

Мне кажется, между нами установилась телепатическая связь. Инструктор следует за ним, орел указывает нам путь. Показывает, где именно мы должны оказаться, чтобы взмывать все выше и круче к небу. Нечто подобное этому я испытывала тогда, в Ньоне, когда бежала, пока окончательно не выбилась из сил.

А орел говорит мне: «Иди сюда. Ты и есть небо и земля, ветер и облака, снег и гладь озер».

Мне кажется, я нахожусь в утробе матери – так надежно я защищена, так спокойно мне, и все для меня впервые. Скоро я появлюсь на свет, произойдет мое перевоплощение в человека, обеими ногами ступающего по лицу Земли. Но пока я всего лишь пребываю в этом лоне и, не противясь, даю унести себя куда угодно.

Я свободна.

Да, я свободна. И орел прав – я и есть все эти горы и долы. У меня нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Я познаю то, что люди определяют словом «вечность».

На долю секунды появляется мысль – неужели у всех, кто прыгает, возникают такие ощущения? Да разве это важно?! Не хочу думать о других. Я плыву в вечности. Природа говорит со мной как с возлюбленной дочерью. Гора говорит мне: ты обрела мою мощь. Озера говорят: у тебя – наше безмятежное спокойствие. Солнце советует: сверкай, как я, позволь себе выйти за свои пределы. Слушай.

И тогда я начинаю слышать голоса, которые так долго были заглушены и задушены навязчиво повторяющимися мыслями, одиночеством, ночными кошмарами, страхом перемен и страхом все оставить как есть. И чем выше мы поднимаемся, тем дальше я от самой себя – прежней.

Я теперь – в другом мире, где все так ладно пригнано одно к другому. Где-то далеко осталась прежняя жизнь, заполненная неотложными делами и обязанностями, неосуществимыми желаниями, страданием и удовольствием. Я ничем не владею, я сама стала всем.

Орел направляется к долине. Раскинув руки, повторяю движения его крыльев. И если бы кто-нибудь увидел меня сейчас, то не понял бы, кто я, ибо я свет, пространство, время. Я – в другом мире.

А орел говорит мне: это вечность.

А в вечности мы перестаем существовать сами по себе и становимся лишь орудием в той Руке, что сотворила горы, снег, озера, солнце. Я возвращаюсь в ту точку, в тот миг, когда создается мироздание. И хочу служить этой Руке.

Появляются и исчезают мысли, но то, что я чувствую, не меняется. Мой дух покинул телесную оболочку и смешался с природой. Как жаль, что и орел, и я приземлимся в парке перед отелем. Впрочем, разве важно, что там будет дальше? Пока я здесь, в материнском лоне, сотворенном из ничего и из всего.

Мое сердце заполняет каждый уголок мироздания. Пытаюсь облечь все это в слова, чтобы объяснить себе самой, чтобы запомнить, что я чувствую сейчас, но мысли сейчас же улетучиваются, и снова все заполняется пустотой.

Сердце!

Раньше я видела вокруг себя необозримую вселенную, а сейчас она кажется мне крохотной точкой внутри моего сердца, расширившегося бесконечно до пределов космоса. Орудие. Благодать. Разум тщится сохранить власть и объяснить по крайней мере хоть малую толику того, что чувствую, но с этой силой ему не совладать.

Сила. Ощущение вечности наполняет меня таинственной, безмерной мощью. Я всемогуща. Я могу даже покончить со страданием, неотделимым от этого мира. В полете я разговариваю с ангелами, я слышу голоса и откровения, которые скоро будут позабыты, но пока еще реальны и вещественны, как этот орел передо мной. Я никогда не сумею даже самой себе объяснить, что сейчас чувствую, но это не имеет значения. Объяснения принадлежат будущему, а я пока еще пребываю в настоящем.

Вот снова исчезло умение размышлять – и я счастлива от этого. Я благоговею перед своим исполинским сердцем, исполненным света и мощи, способным принять в себя все, что уже случилось, и все, что еще случится отныне и до конца времен.

Вдруг возникает звук – я слышу собачий лай. Это значит, что мы приближаемся к земле и возвращаемся к действительности. Уже очень скоро я буду ощущать под ногами почву моей планеты, но совсем недавно я въяве увидела все планеты, все солнца Вселенной – и вместила их в сердце: оно больше всего на свете.

Мне бы хотелось пребывать в таком состоянии всегда, но способность мыслить возвращается. Справа я вижу наш отель. Озера уже скрылись из виду за рощами и пригорками.

Господи, неужели нельзя остаться такой навсегда?

Нельзя, отвечает мне орел, который проводил нас до парка, куда мы через несколько секунд приземлимся, а теперь, подхваченный восходящим потоком теплого воздуха – без усилия, без единого движения крыльев, – вновь взмывает ввысь. Останешься такой – не сможешь жить на этом свете.

Ну и что? (Разговаривая с орлом, я замечаю, что делаю это рассудительно, стараюсь привести разумные доводы.) Как смогу я жить в этом мире после того, что пережила в Вечности?

Постарайся, – доносится до меня уже еле слышный ответ орла. И вот он уже навсегда исчез из моей жизни.

Инструктор шепчет мне что-то – напоминает, что, когда ноги коснутся земли, я должна пробежать несколько шагов.

Прямо перед собой вижу газон. И то, о чем я так страстно мечтала еще совсем недавно – оказаться на твердой земле, – сейчас знаменует конец чего-то.

Чего же?

Вот ноги коснулись земли. Делаю еще несколько шагов. Инструктор отстегивает ремни. Смотрит на меня. А я смотрю на небо. И вижу в нем только другие разноцветные парапланы – плавно снижаясь, они приближаются ко мне.

Вдруг осознаю, что плачу.

– Что с вами?

Понимаю, что даже если повторю прыжок, никогда не смогу вернуть прежние ощущения.

– Все нормально?

Киваю. Не знаю, способен ли инструктор понять, что я пережила минуту назад.

Оказывается, способен. Говорит, что примерно раз в год у кого-нибудь из тех, с кем он летит, происходит такая же вот реакция.

– И когда спрашиваю, что случилось, они не могут объяснить. Да и с моими коллегами случается то же самое: они – словно в шоке и приходят в себя только уже на земле.

Ничего общего. Со мной – все наоборот. Но мне не хочется ничего растолковывать ему.

Благодарю его за то, что успокаивал перед полетом. Меня тянет сказать – я не хочу, чтобы испытанное мной там, в небе, кончалось. Но тут спохватываюсь: все уже кончилось, так что я не обязана ничего никому объяснять. Отхожу и, присев на скамейку в парке, жду, когда приземлится муж.

И не могу унять слез. Вот он уже на земле, с широкой улыбкой приближается ко мне, говорит, что ощущения были фантастические. А я продолжаю плакать. Муж обнимает меня, повторяет, что все уже позади, а он, конечно, виноват, заставив меня делать такое, к чему у меня не лежала душа.

Нет-нет, не в том дело, перебиваю я. Не трогай меня пока, пожалуйста. Сейчас я приду в себя.

Кто-то из персонала забирает термокостюмы и ботинки, отдает нам наши пальто. Я все делаю машинально, но с каждым движением все ближе к иному миру, к тому, который называется «реальным» и в который я ни за что не желаю возвращаться.

Но выбора у меня нет. И могу я только попросить, чтобы муж ненадолго оставил меня в покое. Он спрашивает, не зайти ли нам в отель – здесь становится холодно. Нет, я не замерзла.

И еще полчаса провожу в парке. И плачу. Благословенные слезы омывают мне душу. И наконец понимаю, что пора возвращаться в реальный мир.

Поднимаюсь, иду в отель. Потом мы садимся в машину и едем в Женеву. Играет радио, избавляя нас от необходимости разговаривать. Вскоре у меня начинается дикая мигрень, и я знаю, отчего: это кровь снова притекает в те участки мозги, которые были заблокированы недавними событиями. Процесс этого высвобождения сопровождается головной болью, но ведь так было всегда.

Муж не должен объяснять, что говорил вчера. Я не должна объяснять, что чувствую сегодня.

Мир совершенен.

* * *